я тогда ещё не был повесой и храбрецом...

я тогда ещё не был повесой и храбрецом,
но уже просыпался на пятнышках ранней спермы…
эту женщину с томным контральто и злым лицом,
я боялся и ждал, почитая последней стервой…
и она приходила…
и полнился дом амбрэ
из каких-то восточных духов и изгибов лани…
и парижский прононс мягким тремоло в бархат «ррэ»
брал за горло меня и душил перекрыв дыханье…
как она веселилась!.. касаясь меня легко,
зарываясь ладонью мне в волосы, гладя щёку…
я любил её этой готовой на всё щекой,
так наивно по-детски, но всё таки - так жестоко!
 
и, наверное, женским своим нутром,
ощутив притяжение первых моих желаний,
у которых видение каждое так остро,
у которых движение каждое - смерть на грани…
не смогла…
не сдержалась…
сбылась, как рассветный сон…
и на узко-унылой, пацанской моей кровати…
я впервые услышал из губ приоткрытых стон…
и сквозь слёзы от счастья:
«прости… умираю… хватит…»

я не знал ещё женщин, когда же её узнал,
оказалось в ней ангела больше куда, чем стервы…
так случилось, что вымолив эту мечту у сна,
стал для женщины первой моей я её не первым.