таможня дает добро

на двери китайский колокольчик, а за дверью вовсе не Китай:
вита то ли бревис, то ли дольче,
только я, увы, не Гюльчитай.
может, Зульфия? а может, Лейла? но скорее всё-таки Зухра -
носят Гули шёлковые шлейфы, а Зухре – турецкая махра.

кто-то держит? ключ уже не нужен. псов никто не пустит по следам.
уходи, спасай хотя бы душу.
я давно ушла бы, но куда?
вместо пут – привычка и усталость, «не хочу» когда-то страстных глаз.
чем еще достойно встретить старость? что еще осталось про запас?

как никак, здесь все-таки оазис, а вокруг – барханы да самум.
кончилась пора опасных связей, одалиски сделались ханум.
нет ума, хотя полно печали: мне во времена луны большой
снится ночь, когда меня украли, бережно окутав паранджой.

прячась под накидкой полумрака, новую осваиваю роль.
ты во всех обличьях одинаков, пусть таможня даст тебе «добро».
в кущах то ли ада, то ли рая, скорбно не заламывая рук,
в первый и последний раз сыграю тихую, покорную Зухру.

обнажится месяц в кроне тучи, круглолицей подмигнёт луне.
этой ночью сделается лучше – не поверишь – и тебе и мне:
нежная улыбка ятагана, тихий стон, узорчатая сталь,
и - расцветший безнадёжно рано -  за окном заснеженный миндаль.

уступлю тебе попутный ветер – улетай. печаль моя светла.
где-нибудь в каком-нибудь столетье мы начнем сначала, Абдулла.