не считается

ап(осте)риори. невпопад


море волнуется раз, в замочную скважину не поместится пара глаз, разве что они по разные стороны баррикад, как двое солдат в окопах на расстоянии полуметра, и каждый при этом с подветренной стороны, каждый видит сны весом в три с половиной тонны тротила каждый, каждый четвёртый житель этой страны верит в то, что почти четыре пятых городских жителей этой страны довольны жизнью, и в то, что он сам - тот самый пятый житель, пятая лапа каждой шестой собаки, семь раз отмерянный персональный кусок пустоты, эй, ты, тебе она тоже не подаёт руки? у тебя тоже восьмёрку всё время кренит в бок? эдакий пьяный двоящийся колобок, которому не везёт ни в любви, ни в карты - вместо тузов вечно выкидывает девятки, путает червы и пики, хоть и живёт по законам спарты и должен бы понимать, что каждый десятый - свой, все одиннадцатые - чужаки; найди себя змейкой в этой комбинации, нашёл? - скорее звони ноль-шесть-восемьсот-двенадцать, седьмой, седьмой, отвейчай, седьмой, - я тринадцатый, проблемы с рацией в этой локации, да, меня нет в списках апостолов, но мне тут сказали, что всё решается просто и что все привилегии в силе, а ещё я тут в иле видел жака ива, по-моему, это всё же галлюцинация, а так мужик ничего, милый, и глаза такие - стеклянные, красивые, как у рыбки, ну и эта его улыбка, с которой он, впрочем, отказал мне в выдаче акваланга, сказал, что на фаланге среднего пальца вертел мой кecсон, так что давай, как там тебя, ясон? или это другая сказка? не суть, мне в общем-то всё равно, седьмой, лови меня, тащи на дно, а то я уже насчитал четырнадцать километров ряски, пятнадцать кубических километров бездны, ты не поверишь, она и правда смотрит, да так, что кровь сворачивается, всё так, как говорил тот болезный: всё, что нас не убило - не считается, вивисекция паранойи и разложения плодится и размножается, ну, и всё там, как полагается: человек, проглотивший дерево, превращается
седьмой, седьмой, я так не играю, мне здесь душно, тебе там холодно, мне шестнадцать апрелей-маев, тебе - семнадцать веков, ну и кто из нас кому колокол, бьёт по ком, кто за тралом, а кто рыбка-идиотка, которая долбится лбом об лёд и хлопает ртом, когда уже наконец захлебнётся, уйдёт на дно или сама всплывёт кверху дном, обернётся восемнадцать раз против солнца, отрежет себе плавники и пути назад, уважаемые аукционеры, на сегодня последний лот, девятнадцатый - соляной столб в двадцатой своей инкарнации, очень редкий лот, я бы даже сказал - уникальный своей манерой не верить в веру, нарезать раз за разом спиралью пространство прострации и оборачиваться, оборачиваться, оборачиваться; говорили ему не плевать в колоду, не лить воду на кислоту, дома быть ровно в двадцать один, не тревожить духов, скорую и руины, сколько раз долбили ему в мёрзлые стёкла азбукой морзе: на такой глубине не работает двадцать вторая уловка, ядерная боеголовка тут не поможет от перегрузок, лаз слишком узок даже для твоей каменной головы, двадцать три главы твоей повести в реакторе - не наскрести тепла и на лампочку ильича, недостаточно горяча твоя сказка для двадцати четырёх месяцев без сна, даже если в ней сквозь снежные авангарды двадцать пятым кадром пробивается весна; сожги все открытки из аушвица, выбрось часы и календари, расслабься, прочти пару мантр или аве мария, или, скажем, двадцать шестой псалм, если придётся, уже не разбудят нас голоса живых, а значит, мы никогда не утонем, никто не тронет грязными пальцами амальгамму в двадцать и, скажем, семь карат, двадцать восьмой постулат инсомнии, согласно фрейда, гласит, что при мощности в двадцать девять ватт и равном рвущимся нервам напряжении, каждая первая скрипка равна тридцатой флейте на верхней ноте сандала или, скажем, тридцать первой весны в сайгоне или, скажем, каком-нибудь там гонконге, где у адмирала нет места на кителе для медали, где ему нет места на палубе, где хронометр спит на гауптвахте и сонным своим бормотанием воздух буравит отточенно: время просрочено, время просрочено; не по рангу ему давать фору и идти на уступки, каждый болт в спасательной шлюпке сильнее идущей ко дну эскадры в тридцать два корабля, а тебя (здесь читать: меня) разламывает пополам, разливает, как днепр апрель или полная луна или новенькая официанточка - шато листран или шабли мон де мильё, будешь меня любить только за то, что я на неё
похолодало в печи, тридцать три свечи - какая романтика, на деле - пустая формалити, ну задуй ты их, наконец, к чёртовой матери, всё, доигрались в отца, сына и кто там ещё, море уже не волнуется, тебе водить, а я выхожу на следующей