Взывать к мёртвым

               
               
                Взято из жизни.            
               
               
Цветы на холмике горя увядают,
Склонившись над ним девица вздыхает:
«Был молодой ты, красивый и сильный,
В память остался лишь крестик могильный».

В жизни, наверное, так уж бывает,
Уходит любимый, кто ж это желает.
Чертовка Тайга его погубила,
Кедром упавшим душу пронзила.
 
Элли рыдала целыми днями,
Души детей за него б променяла.
Косы драла и не в силах так жить,
Руки хотела на себя наложить

В гневе своем малышей проклинала:
«Не было б вас я с отцом шишковала,
Огородила б от горя и зла,
И он бы живой смотрел на меня».

Дети под лавку забьбтся от страха,
И словно сверчков доносится плачь их:
«Мы кушать хотим рОдная мама»,
Но женщине было не до их него гама.
 
Так бы и шло из недели в неделю,
Но вдруг соседка наведалась к Элле,
Детей искупала она, накормила,
И перед ночью  ко сну уложила.

Ингрид чаёк заварила зелёный,
Яблок сготовила сладких, печёных,
Хозяйку позвав за стол потчевАть,
Стала она о судьбе толковать:

«Там на краю, за последнее деревней,
Средь топких болот и засушливых дебрей,
Обитает Старуха в избушке одна,
Тоску отогнать может зельем она».

Ворожея жила уж по слухам века,
Прабабки детьми ещё были тогда,
Когда их отцы «Изольда» шептали,
При не послушании ею стращали.

Ведьма слыла дюже уж гневной,
Но многие к ней обращались наверно,
Была она слову и делу верна,
Могла мертвецов пробуждать ото сна.

И мигом собравшись к  той Бабке - Колдуньи,
Взяв петуха в подарок Ведуньи,
Бежала под ливень меж сёла и лес,
В болоте не сгинув, в тумане завес.

Думала только о муже она,
Меж веток колючих зарослей шла.
Руки и ноги изранила в кровь,
Но теплел в душе огонёк на любовь.

Вот сруб обветшалый средь пролеска блестит,
У дверки открытой Старуха кричит:
- «Что ж ты красавица впрямь вытворяешь,
Последней пищи детишек лишаешь».
 
«Уж лучше б Зёрна свои так любила,
Как мужа Ослава, что ныне в могиле.
Сына мальца брала ль на колени,
Дети под лавкой лежат как поленья».

«Поди с глаз моих, тебя я не вижу,
Коль быстро уйдёшь, тебя не обижу».
И с рёвом в ноги вдова опустилась,
- «Исправлюсь я бабушка, я ж извинилась».

«Прошу об одном лишь, увидеть Ослава,
При жизни прощанья у нас не бывало».
Прощебетала Изольда: «Надо так надо,
В угол садись и молись мне в усладу».

«Я же чинить тебе оберег стану,
Что бы черти к тебе не престали.
Это ведь милочка очень опасно,
Душам умерших, Такое подвластно».

Старая Ведьма золу кипятила,
Круг в центре зала она начертила.
Ключи от замков по дому кидала,
Свечи сжигала, шторы сдвигала.

Собаку с цепи она отвязала,
«Отсели иди, чтоб тебя не видала.
Сегодня ты можешь мне помешать,
А завтра вернёшься под утро опять».

Элли смотрела на то с удивленьем,
Как уходила собака в селенье.
А Ворожея бормотала ей в след:
«Ты маловерная, вот весь ответ».

«Да если б хотела я, жили со мной,
Три мужика, не один не другой,
Друг друга совсем не замечали,
Жили в радости и горя не знали».

«Ладно, хватит, в круг вот вставай,
Да помни,  рУки к нему тянуть не желай.
Коли протянешь Задавит в тот час,
И детки сиротками станутся в раз».

«Долго здесь его не держи,
Тяжко ему, что нужно скажи.
И мне нелегко от загробных людей,
Ты главное руки тянуть  не посмей».

И стала Ослава она зазывать:
«Извольте голубчик в наш мир гостевать».
И он вдруг явился, одетый в чём был,
Когда схоронили  у старых могил.

Он встал рядом с кругом, глаза опустил,
И голосом тихим, глухим изъявил:
«Зачем меня ты жена подняла,
Мне жжёт и страшит твоя теплота».

- «Ты там лежишь, а я здесь одна,
Детей кормить не чем, сплошная беда.
Вместях  всё же будем, без тебя не могу,
С тобою в сырую могилу пойду».

- «Элли послушай, мой ты наказ,
Сватать безрукий придёт в ранний час.
Ты его прочь от себя не гони,
Счастье своё По Судьбе не топи».

«Будет он славным отцом для детей,
Коли упустишь, нет больше путей»!
- «Муж мой, без тебя мне не нужен ни кто»!
И руки тянула, забыла про всё.

Он поднял глаза, а они без зрачков,
Захлопнулась книга, ветер  пошёл.
И пробудившись от долгого сна,
Лежала на ложе старухи она,

Ведунья Элли водой обтирала,
«Что ж ты Дурёха, если б я знала,
Сгинуть во тьме бесовской могла!
Еле от смерти тебя я спасла».