Эдурд Стрельцов
Да, был у нас великий футболист,
И имя для людей страны знакомо.
Он, Эдуард Стрельцов, один из звёзд,
И не было у нас потом такого.
На поле был он как футбольный ас,
Был как таран, на скорости в атаке,
И постоять мог, ожидая пас,
И сам отдаст, что так не сможет всякий.
Высокий, статный, белокурый «бог».
Голубоглазый был и с модным чубом.
С мячом финты любые делать мог,
На поле наслаждались этим чудом.
Игрок- артист, а не игрок-спортсмен.
Любил момент, и раскрывался сразу,
Взрывной характер он в душе имел,
Из глубины , невидимое глазу.
Он с виду неприступен и суров,
В душе же очень был раним и нежен,
И мягок был даже порой,
Когда характер показать был должен.
Он видел поле, как никто другой,
И раздавал, Стрельцовские, так, пасы,
Что оставалось лишь поддать ногой,
В этом и есть, игрок большого класса.
В футбольной сборной в восемнадцать лет,
(Играть вообще с тринадцати он начал)
И молодым попал в футбольный свет,
И жизнь свою он этим обозначил.
Стал чемпионом Олимпийских игр,
Вручён ему и орден "Знак Почёта"
Возвысился он в спорте быстро, в миг,
Голам тогда своим не знал он счёта.
И пятьдесят седьмой его был год,
Тогда "сто дней" были сильны, Стрельцова,
За девятнадцать игр, тридцать один гол,
Момент игры был яркой, образцовой.
Шведы прозвали его "Русский танк",
В футболе прирождённый он центрфорвард.
Защиту протаранить мог он так,
Что рушились защитные все форты.
Демократичен и податлив был,
Выше других себя Стрельцов не ставил,
И отказать в делах не мог любых,
Но трудно было силой что заставить.
Общительный. Компании любил.
Порой и мог себе что-то позволить...
Участвовал в застольях, там и пил,
Тут часто не хватало силы воли.
Болельщики старались "пригласить"
Почти что на руках его таскали,
Любили сильно. Он любил их всех.
И в слабостях его все потакали.
И он футбольным мог быть королём,
Но с ним судьба сыграла злую шутку,
С мячом не смог остаться он вдвоём,
Его характер взял за это откуп.
И вышел тут вдруг хлёсткий фельетон:
Мол, "Звёздная болезнь" им овладела...
Решилось многое статьёй тут той,
Страны верхушка это "приглядела"
Но что такое дорогой салат,
Им, съеденный, в каком-то ресторане,
Еде хорошей должен был он рад,
Ведь голод испытал он в детстве раннем.
Другое дело, то, его семья,
Взаимоотношения с женою...
Его тут возникало часто "Я"
Но было то другою стороною.
Подвластен, настроению бывал,
Была игра порой и не стабильна,
"Не в форме" мог и побывать,
И это раздрожало многих сильно.
Страна к чемпионату мира шла,
Сильнейшая была у нас команда.
Но злая сила не к добру нашлась,
И "вырвала" из строя тут таланта.
Осталось всего несколько уж дней,
Уже костюмы сборной примеряли,
И наступил тот злополучный день,
Когда на даче молодёжь гуляла.
А там "Вино, кино и домино"
Вот там-то и "подсунулась" подруга...
Тогда что было, знать уж не дано,
"За домогательства" сдала та друга.
Был суд над ним и страшный приговор:
Двенадцать лет- лишения свободы???
«И в труд тяжёлый» - будто гад иль вор,
Чтоб искуплял "вину" свою он в поте.
Тогда у власти был уже Хрущёв,
И не любил он яркие таланты,
И "подписал" он с дуру, с горяча,
И Фурцева тут подлила подлянки.
В итоге дали Эдику семь лет,
(Рабочие все "Зила" отстояли)
Так перед ним погас футбольный свет,
За что? За то, что молодость взыграла.
Он матери из лагеря сказал,
(Когда к нему та прибыла на встречу)
"Не я должен сидеть" сказал в глаза,
"За что сижу" - на это не отвечу.
Какие письма матери писал,
С такою нежностью и добротою...
Их если прочитать, можно сказать,
Не совместим был он с "виною" тою.
Он от Большого спорта отлучён,
Шесть лет отсутствовал в футболе,
В душе же не расстался он с мячом,
Душа же теребилась сильной болью.
Но слава богу в чем-то повезло,
Его не отлучили от футбола,
И в зоне поиграть ему пришлось,
Соревнования средь зон, на поле.
В «Электостали» после он сидел,
И дозу радиации там схватит,
Но думать разве он о том хотел,
Других переживаний ему хватит.
После тюрьмы, вновь на заводе он,
Он поступил во ВТУЗ. Все помогали,
Женился снова, появился сын.
Сдал на права. Шофёр -он, испытатель.
Да шесть сезонов он всё ж не играл,
В футбол большой Стрельцова не пускали,
Хрущёв лишь наказанье мог убрать,
В шестьдесят четвёртом с власти сняли…
Но даже выйдя после из тюрьмы,
Он лучшим вновь становится в Союзе,
И вновь уведели тогда все мы,
Не угасают быстро эти звёзды
Мудрее стал. Умнее заиграл.
И стал в команде снова дирижёром,
Как будто он из спорта добирал,
Не сыграное им, в годах прожжёных.
Пройдя тропу и лестницу невзгод,
С Ворониным он вновь на поле,
И прибавлял с лихвой из года в год,
Сердечная была досада с болью.
Но потихоньку возраст брал своё,
И ноша всё ж такая за спиною,
То долго вдруг стоит, неточно бьёт,
Уже и ноги от болезни ноют.
Он много матчей важных пропустил,
Причиной, многое тому сказалось,
С Пеле сыграть, всё ж кто-то не пустил,
Смотреть с трибуны только лишь осталось.
Уж Банишевский с Бышевцом в бою,
Стрельцов успел тогда сыграть и с ними,
Уже и тренеры размаха не дают,
Всё реже объявляется и имя.
За ветеранов часто выступал,
Рядом с Чернобылем сыграл однажды…
В ногах всё чаще чувствовалась боль,
В больнице облучали уже трижды.
На похоронах Яшина был плох,
Взглянув на гроб, сказал тогда печально,
«Ну вот, за Лёвой следом я»- был вздох,
И в тот же год за ним ушёл к печали.
При жизни он «своё» не получил,
Теперь есть стадион, хотя б - «Стрельцова»,
И в Лужниках можно его «почтить»,
Хорошая скульптура там - Стрельцова.
Свидетельство о публикации №110013102324