Москва

И стоглавая о семи холмах,
Где Бог, о шести месяцах,
Где Аллах,
Растворяется у меня в глазах,
Исчезает в моих руках,
Говорит: «О каких ты думала островах?
На каких ты шла парусах,
Ты хоть видела в зеркалах?»
Отступаю на шаг.
Москва ставит шах –
Мол, и так тут аншлаг,
Ну, пошла.

И скиталась всё лето незнамо где,
Рисовала вилами по воде,
Поработала я токсином
В окружающей среде:
Виски и водка с джином,
При уважении всём к еде,
И купание в погребе винном,
В общем, старалась клин клином,
А пустила жизнь по звезде.

В сентябре я пришла помятая,
Истощённая.
Жизнь ты моя проклятая,
Ты ж у меня десятая,
Дополненная и изменённая,
Ты ж издание моё двадцатое,
Не прочтённое,
Не спалённое –
Это ж рукописи не горят,
Просто сразу по почте в ад.
Как вам такой расклад?
Вот и я не рад,
Ох, не рад.

Приняла Москва в кабинете.
Усадила на стул: «Ответьте,
Девушка, не держите в секрете,
Я, вы верьте мне иль не верьте,
Не пойму: что вам здесь не мило?
Вам столица дарила силы,
И кормила вас, и поила,
И держала вас в высшем свете.
Что же вам здесь так опостыло?» -
«Я учила вчера, но забыла» -
«Я даю вам последний шанс».
Перед выходом - реверанс,
А сама: «Что ж я впала в такой декаданс?
В такой жуткий трёхмесячный транс?
В такой внутренний дисбаланс?»

И стоглавая о семи холмах,
Где Бог, о шести месяцах,
Где Аллах,
Выжигает мой тяжкий страх,
Не спешит уж на всех парах,
Не готовит во всех дворах
Мышеловок-плах,
Только греет меня в рукавах,
Прячет за пазухой, в закромах,
Объясняет мне в двух словах:
«Вот и сказке твоей конец.
Вот тебе клей для сердец,
Вот тебе чернобровый юнец,
Вот тебе на дуде игрец,
Вот тебе отец.
Не сбежишь больше, мой птенец?» -
«Нет» - «Молодец, моя девочка,
Молодец».

20.11.09