Из воспоминаний

Вот помню прабабушкину пастилу. Прабабушку я вообще хорошо помню. Пастилу эту делали из слив и абрикосов. Из слив была тёмно-бардовой, из абрикосов – зелёно-жёлтая. Прабабушка как-то раскладывала ещё сырую массу из фруктов на противнях, наподобие тех, что в духовках, а потом расставляла на крышах маленьких сарайчиков нашего дома - в Пятигорске. Дом был хороший, справный, недалеко от железнодорожного вокзала, на улице Козлова. У бабушки с дедом – каменный, с синими ставнями, у бабушкиного брата – деды Бори – тоже, тот строил сам?..не помню, но был шахтёром из Днепропетровска, пел мне песню «Нас на свете два громилы, оп-ти-ри-ти-ри-бум-бия, один я, другой – Гаврила, оп-ти-ри-ти-ри-бум-бия, раз поехал я на бан, я, оп-ти-ри-ти-ри-бум-бия», и почему-то, если память мне не изменяет – « Кузьма - в рыло, я - в карманы, оп-ти-ри-ти-ри-бум-бия». Банами, если кто не знает, после войны назывались вокзалы, на немецкий манер, как сортиры от французского «пью жё сорти?», «разрешите выйти?», так говорили пленённые и оставшиеся в России гвардейцы Наполеона. И рассказывал мне, как он крутил солнышко. Солнышко я, кстати, так и не сделал, Олег Яськов, мастер спорта по классической борьбе из военного городка делал легко, а я со своим культуризмом - так и не смог. Подъём переворотом, фляк – пожалуйста, выход силой, хоть обратным хватом, хоть прямым, а вот солнышко – нет. Не знаю, почему. Видимо, смелости не хватило. И не было дяди с дубиной над головой, который бы сказал – «Или сделай, или умрёшь.» То есть, никто не напугал. Так бывает часто – или сам должен набраться духу, или напугать кто, тогда – совершишь. А так – нет. Полтора года назад в Новопавловской станице Терской области Пятигорского округа был убит мой друг (имя), лезгин, мастер спорта по классической борьбе. Он отвечал за безопасность маленького кафе, в пять часов пополудни сидел в зале, какой-то отщепенец, которому накануне не так дали сдачу, вошёл и ударил его два раза ножом в область почек. И убежал. Спину перетянули шарфом, "Скорая" ехала полчаса - не довезли. Стихи.

Давно душа моя болит. В песке каспийском режу душу.
Последний графоман-пиит. Я все обеты взял, нарушил.
Дракон и феникс, воли сталь. Пусть графоманство тешит уши.
Какая странная финаль? В песке каспийском, в час отдушин.
Набраться духу должно – сам. Но только смелости нам мало.
Душа давно моя ушла. Она меня всегда спасала.
И красный финик жужуба один лишь согревает в вечер.
Душа моя давно ушла. Она сказала – время лечит…
Но – нет, не лечит. А горчит. Как Пастернак горчил на воле.
Душа не лечит, но летит. Лети она, поэты, с болью.
И где мой конь, мой Карагёз? Не страшен Казбич, нету Беллы.
Уходит время под откос. Нам повторяя, время – нервы.
И щелкнет клава, как затвор. Что передёрнул мне палач мой –
В Куру уронен жизни двор. И всем, кто пьёт – светло и больно.
Садист-погромщик и солдат. И зал теперь закрыт - борцовский.
Плывет на запад мой аят. Стихов моих строгая доски.
Давно уже он - не Тифлис. И я – давно уже не новый.
Но принц – со мною. Рядом – Лис. Сосуды сердца режет Слово.
Сказали мне – давай, держись. И я держусь. Но я упал бы.
Когда б не Принц. И рядом – лис. И мой Кавказ.

О самом главном.