Мансарда

МАНСАРДА

   Петергоф (Старый), решетки дворцов, сами дворцы, полускрытые дымкой, стоят на холмах в отдалении, вокруг зима, снег блестит, и еще ярче снега блестит золото петергофских фонтанов. А рядом, сбоку, в снегу – обнаженные белые женщины, античные боги. Лыжня  моя бежит среди богов и замерзших фонтанов, я возвращаюсь в мансарду, на первом этаже которой играют Баха и читают стихи. На столе у меня «Гамлет» Шекспира, монолог которого «Быть, или не быть?» я заучиваю наизусть. Рядом  раскрытый «Манфред», блокнот со стихами:

         Или физика, или бред полуночных стихов?
         Или треки частиц и след электронных потоков?
         Или… а, впрочем, нет, это действительно бред,
         Это для  дураков – груз всех моих стихов!..

   Я никак не могу выбрать между физикой и поэзией, я мечусь, мучаюсь, бросаюсь из стороны в сторону, но выбор сделать никак не могу…
   Тут же, на столе, конспекты по физике и  учебник по высшей математике. На печке кипит чайник с кофе, а на столе – пепел  и груда окурков в пепельнице. Я курю и пью кофе, я очень  много курю и очень много пью кофе. На проигрывателе крутится пластинка. Это – «Реквием»  Моцарта. Мансарду вместе со мной делит однокурсник, Саша Данченко, очень бледный молодой человек, приехавший из Германии, прекрасно играющий на рояле (который стоит в фойе недоставшегося мне общежития), незаметно подталкивающий меня к заучиванию Шекспира, чтению «Манфреда» и бесконечному повторению Моцарта. Данченко вписывается в готический антураж моих петербургских сидений так органично, что, кажется, сам является одной из химер моей готической одинокой мансарды. Я одинок и заброшен в снега. Белый мрамор обнаженных Венер впитывается в меня вместе с проклятием и одиночеством Манфреда. Я сам уже давно стал Манфредом; русским Манфредом. А Данченко? – Ну что же, тут нет никакой загадки. Он – самый настоящий черт, дъявол, пришедший меня искушать. Подталкивать к поискам  абсолютного совершенства. К поискам Формулы Красоты. Щемящие звуки «Реквиема» с трудом пробиваются сквозь плотный дым сигарет. Гора окурков на столе растет час от часу. Уже далеко за полночь, я в мансарде один. Дописаны последние строчки:

         Размазаны черные тучи
         По серой холстине неба,
         И ветер в лицо колючий:
         Он злится. Позлись, коллега!
         Я тоже ведь зол, не меньше,
         Я крикнуть хочу – смотрите:
         Стоит перед вами женщина,
         Прекрасная  Нефертити…

   Я вздыхаю, и принимаюсь читать Шопенгауэра.

                21.06.96г.