Ач Чюж День И Yeah Андела

Часть Первая_Автопортрет

Воскресное утро началось с просмотра чернового монтажа нового фильма, над которым работаю уже, наверное, день сотый. Прямо как у Наполеона – последний вольный, шумный, императорский вздох перед Святой Еленой. Или как у нас в армии – советской армии – сто дней до приказа. Всякий, кто служил там, знает, что сие означает. Или как у Маркеса с его сотней лет одиночества, за которые тебе никто ничего не напишет. Полковнику никто нее-е-е-е-е-е… Посему приходится карябать на стене моей камеры собственные граффити. Находясь за сто световых лет от… чего? кого? Самого ли себя… тебя, господи?… не приведи… не остави меня, хосподи!
Хотя одиночество изоляции рознь. Как там у Кришнамурти в лекции было? Одиночество, даже в английском языке, суть возвращение к внутреннему единству духа и души. Его не следует бояться. Потому что всю свою жизнь каждый из нас проводит в одиночке. В телесной оболочке. Люди сейчас вообще многие слова и понятия используют неверно. И то, что они понимают под одиночеством, страшась его, на самом деле изоляция. Но так ли страшна последняя? Ведь для мыслящего существа даже полная обездвиженность… темнота… изолированность в, ограниченном черепной коробкой, заключении не страшны. Способность к размышлениям не отнимет у меня даже смерть!
Из наиболее впечатляющих примеров по-настоящему или псевдогероического сопротивления духа безнадежной, тупиковой ситуации быстрее всего на ум приходят две фотографии. Они проявляются сами собой. Подобно нашей вселенной, самозародившейся, аки Феникс из пепла предыдущего воплощения, или же новехонький реактивный самолет на свалке металлолома после того, как кто-то вдобавок кинул туда парочку серьезных бомб, устроив «биг-бада-бум»…
Эти две фотографии, вынутые из проявителя в моем подсознании, я не промою их под краном, не положу в лоток с закрепителем, а повешу на прищепках прямо на бельевой веревке в ванной комнате. Кап-кап, богиня времени стоит рядышком и каплет из своего треснувшего кувшина мне на макушку. И никогда не кончается эта вода в ее сосуде, так легко сообщающемся с вечностью!
И что же увидел, что усмотрел такого замечательного я в тех образах – настенных граффити, щелкнутых двумя различными фотографами в разное время? Один снимок известен по учебникам и книжкам советской эпохи о войне. На нем выщербленная кирпичная стена в Брестской крепости и, то ли штыком нацарапано, то ли мелом-углем выписано: «Умираем, но не сдаемся!». Впрочем, Алексей Меняйлов, исследователь эзотерической стороны личности Сталина, гомерически хохочет в своих книгах про Валькирию и Шамана над этим символом героического сопротивления фашистам, полагая эпизод с обороной крепости мифотворчеством лысого волюнтариста с кукурузными початками. Что имеется в виду под сотворением мифа, желающие могут узнать непосредственно из книг упомянутого Меняйлова. Они доступны как в бумажных оттисках, так и в электронном виде во всемирной паутине.
Второй снимок висит в магаданском краеведческом музее. На нем фрагмент стены лагерного барака или карцера где-то в забытой богом колымской глуши. На свежего человека действует неотразимо. Конечно, кто сможет пройти равнодушно мимо такой корявой записи, оставленной, по всей видимости, умирающим от истощения, или от лучевой болезни на урановой фабрике в лагере Бутугычаг – «Прощайте, родные Семен»?
И в самом деле, чье сердце не содрогнется при виде этой надписи? Чье? Хотя смысл писать прощальные записки родным, находясь за восемь или десять тысяч верст от них, зная наперед, что никто из твоей семьи никогда не попадет туда, ну или с вероятностью одной миллионной, вдруг, все же окажется там, где отдал богу душу безвестный и несчастливый Семен. Говорят, что Гагарин в космос летал, но бога там и не видел…
Говорят, что земляне летали на Луну. Дедал на Крите доделал крылья Икару, но тот и до Солнца не долетел. Упал. Мюнхгаузен летал туда на воздушном шаре в безвоздушном пространстве. Еще какой-то мечтатель, его современник, летал на Луну в корзине, запряженной лебедями. В следующем веке Жюль Верн из пушки выстрелил в сторону Луны. Какие только лгуны не оказывались на поверхности нашего спутника, оставляя там следы на пыльной поверхности и памятные знаки. Здесь был Вася! Петя! Ося и Кися…
Говорят, что до сих пор там лежат все эти бесценные  свидетельства пребывания людей на Луне. Камни и пыль, по которым ступала нога человека. Не верите? Слетайте, проверьте! А если не можете, то вот вам и доказательства – фотографии, сделанные на Луне. В восемнадцатом столетии и ранее, до изобретения дагерротипа и кинопленки, космические путешественники оставляли после себя рисунки и словесные описания Луны. Глупо было бы не верить тем, кто видел ее воочию! Ведь тогда вслед за верой в бога, выброшенной на помойку, где самозарождается самолет последней модели из старого хлама посредством взрывных работ невидимых саперов-криэйтеров, надо выкинуть и все истории о полетах в космос. Но ведь никто в здравом уме этого делать не станет. Каждый может смотреть на Луну и видеть ее в натуре.
Если же полагать окружающий мир иллюзорной проекцией расстроенного воображения, абстракцией, сновидением, наконец, адом, как считал, страдавший астигматизмом, философ Сартр, то в этом случае, верить ничему и никому вообще не стоит. Выбросьте все свои воззрения на природу, даже если они поэтические и столь прекрасно записанные Афанасьевым, славянские, на свалку духа! Нет в этом зыбком мареве иллюзии ничего стоящего и по-настоящему существующего…

На картинке автопортрет 1993 года