Степаныч. Начало

Я смотрела в окно на стоящего в свете вокзальных фонарей Мишу, машущего рукой и улыбающегося. Его улыбка прямо на глазах превращалась в улыбку одинокого человека.
– Вы, девушка, достойны более интересного мужчины, – прозвучал голос, маскируя неуверенность наглостью.
Медленно поднимая глаза, я не ожидала увидеть ничего интересного. Так и вышло, но поезд тронулся, и я быстро перевела взгляд за окно на худощавую фигуру Миши, на его руку и улыбку.
– Он вам не подходит, – тот же хмурый голос не унимался, звучал твёрже, видимо неверно истолковав моё молчание.
Продолжая смотреть на Мишу, который очень быстро шёл рядом с окном и что-то говорил, я пожимала плечами, давая понять, что не слышу его, и махала рукой. Глядя на удаляющуюся фигурку Миши, я видела своё отражение в окне, а рядом – блики очков соседа по купе, и вдруг я вспомнила о том, что мы с Мишей целовались пять минут назад на перроне, а, следовательно, хмурый попутчик видел это из окна. Стало неприятно.
Мы только иногда задумываемся о том, как выглядим со стороны, и чаще именно в такие моменты мы больше всего уязвимы. Но с другой стороны мы никогда не думаем о том, что нас не может и не должно волновать мнение других людей в такие моменты.
Я это поняла, когда внимательно посмотрела на своего разговорчивого попутчика. Меня охватило ощущение, что передо мной сидит огромный цепной пёс в человеческом обличье. Круглая бритая голова с блестящим небритым лицом, почему-то тёмным, загорал летом что-ли… И очки. Они совершенно, ни по наличию на лице, ни даже по своей форме, не сочетались с его внешностью. Выбрал он их именно такие, будто бы с единственной целью: производить впечатление интеллигентного человека на тех, кто его не знает, а заодно прикрывать бликами стекол взгляд. Уж его-то мнение меня точно не волнует! Так подумала я, кутаясь в пальто, после чего мне стало заметно уютнее в обществе большеголового.
– Это мой муж, – спокойно сказала я, обдав его холодом зелёных глаз, – мы женаты шесть лет.
Буквально сразу, увидев, как оживился хмурый, я поняла, что ошиблась, превратив его редкие замечания в диалог. Попутчик расценил мой ответ не как противоречие его фразам, а как начало приятной для него беседы. Дорога-то – длинная.
В первую очередь мне было предложено разделить уже начатую им бутылку пива. После вежливого отказа хмурый не растерялся и предложил коньяк из фляжки, которую достал из внутреннего кармана кожаного чёрного жилета. Он назвал коньяк коктебельским и добавил, что привёз его со своей родины.
Налив немного коньяку в стакан, которые бывают теперь только в поездах, а раньше можно было встретить в любом месте, разве только кроме детских садов и ресторанов, он поднял его.
– У этого коньяка изумительный сливочный вкус и аромат шоколада, – проговорил хмурый, чем вызвал моё искреннее удивление.
Потом начал вращать стакан, но всё же недостаточно медленно для питья коньяков, рассматривая светло-коричневые отблески на гранях, которые были еле заметны в полумраке вагона.
В такие минуты я вспоминаю слова одного знакомого, который твёрдо уверен в том, что общий язык можно найти с кем угодно, если к разговору «подключается» крепкий напиток.
Моментально просчитав в мозгу соотношение крепости напитка в стакане, если это действительно коньяк, и шанса заполучить заразу, сведённого тем самым до минимума, если всё же это – коньяк, я приготовилась отпить. Выхода у меня другого не было: такому дважды не отказывают.
– Видите, какой цвет?! Тёмный янтарь, – протягивая стакан толстой пятернёй с массивным перстнем, выдал большеголовый голосом специалиста. Я не сопротивлялась. Решительно взяла стакан и сделала один, но большой, глоток. Большеголовый одобрительно кивнул и тоже отпил из фляжки, после чего аккуратно завинтил крышку и, откинувшись к спинке, посмотрел на меня изучающее. Он ждал, какую оценку я дам его угощению, и попутно рассматривал меня. Я сказала: «Теперь я понимаю, что значит сливочный вкус коньяка».
Он довольно потёр руки и начал знакомиться издалека: «Так это был ваш муж там, на вокзале? Я подумал, мальчишка какой-то. Не солидный он для мужа… Вас как зовут», – спросил хмурый, якобы с целью провести профилактику заминок из-за невозможности обращаться по имени. Стало заметно, что он повеселел.
Я наклонилась через столик и молча посмотрела за бликующие стёкла очков прямо в его зрачки, сделав вид, что чего-то не услышала. Большеголовый правильно понял моё движение, представился: «Харченко Владимир Степанович».
– Я – Алла. А чем вы, Владимир Степанович, занимаетесь, если не секрет, – спросила я, представляя не слишком радужный его ответ, судя по бандитской внешности, и понимая, что, конечно же, секрет! Но моему удивлению не было границ, когда я услышала, чем большеголовый занимается! В этот момент я поняла, до какой же степени несправедливо и как же незаслуженно я обделила хмурого в способности фантазировать!
Его ответ был: «Я – писатель»... Если это было сказано большеголовым, для того чтобы произвести впечатление, то это более чем удалось! Он просто изумил меня своим ответом. Мой мозг моментально начал соображать, книги какого рода может писать данный субъект, и кроме жанра детектива ничего в голову не приходило. Естественно, с такой-то внешностью!
Я и не заметила, как попалась в ловушку собственных стереотипов, пытаясь допустить, принять и, что хуже всего, понять предлагаемый вариант реальности. Наивности в крови было достаточно для того, чтобы мой мозг сам выбрал наиболее подходящий жанр в литературе для писательской деятельности большеголового, тем самым позволяя себя обмануть.
Безобидный обман. Всего лишь желание быть в глазах незнакомки тем, кого она поймёт, и тем, кем хочешь быть. Хотя бы на короткое время. Мечты должны исполняться, чтобы могли рождаться новые.
Почти всегда, с каждым новым человеком в жизни, мы снова и снова пытаемся быть собой настоящими, какими мы являемся в своих мыслях. Но такая рафинированная форма собственного «Я» способна существовать, полностью соответствуя мечте о Лучшем Себе, лишь при условии неприкосновения к действительности. Действительность жестоко разрушает тот образ, который мы бережно храним, как предъявление неоспоримых улик разрушает стройную версию идеального убийцы. Потому что идеальных убийц не существует... Как и идеальных мечтателей.
«Не может быть, чтобы большеголовый писал книги. Да хоть бы и детективы!», – проносились мысли одна за другой. А мой попутчик тем временем доставал из кармана куртки карманный компьютер. «Хочу показать, что я пишу», – гордо сказал он. Он прочёл небольшой отрывок.
И опять меня удивил! Вся моя теория о нём, как о мастере банального детектива, рухнула, когда я узнала, в каком жанре написана книга, отрывок из которой я должна была прочесть. «Исторический детектив об участии казаков в Гражданской войне», – с каким-то особым чувством сказал он. И добавил: «Это вторая моя книга».
Я посмотрела на попутчика и спросила о первой книге, и выяснилось, что он едет как раз на её презентацию, и как раз в мой город! Ну надо же! Я была восхищена его способностью фантазировать так же быстро, как и нагло.