Тане

Всю ночь кипела снежная стряпня,
метель давила фланги, била с тыла,
и, как больной под грудою тряпья,
земля под снегом бредила и стыла.

Декабрь её треножил, пеленал,
зовя позёмки: «Ну-ка, урезоньте!»,
и улица сквозила, как канал,
и завершалась лишь на горизонте.

Был небосвод тревожно-безголос,
и, сдавленный, как камушек в оправе,
я грелся у огня твоих волос
на грани полусна и полуяви,

легчайшими движеньями души
касаясь чуда нашего единства,
пока декабрь метался и спешил,
стеля сугробы цвета аметиста.

Пободрствовав, я вскоре «уплывал»,
но и сквозь сон, мучительный и краткий,
всё слушал, как под грудой покрывал
дрожит земля, хрипя, как в лихорадке.

И мысль моя, промчавшись надо рвом
балкона, вдруг срывалась в снежный хаос,
где колоссальным дождевым червём
проталина в метели задыхалась.

Шла ночь к исходу – так проходят дни:
стремительно, недужно и на грани
меж сном и явью. Так идёт ледник
эпохи, не щадя воспоминаний.

Так меркнет свет... но нам не быть в тени,
мы обрели друг друга, мы успели,
и наше чудо – руку протяни:
агукает и плачет в колыбели...