Стихи из последнего сборника - 2009 г. Лирика

  *  *  *

И плеск весла.
И запах трав.
И ветка под твоей рукою…
Да где, в каких еще мирах
найдется что-нибудь такое?

Чтоб так же в сумраке листвы,
в объятьях зелени весенней
земные пели соловьи
для всей мерцающей
               Вселенной?      
               
               

            

       ПОДСНЕЖНИК


В потоке минут и событий
прислушайтесь к зову небес
и хоть на минуту зайдите
в весенний сиреневый лес.

Там сквозь бурелом и валежник,
как будто из праха возник,
сияет младенец-подснежник –
звезды предрассветной двойник.

Пусть в городе ищут напрасно
ваш след на раскисшем снегу,
ведь тихое нежное «Здравствуй»
звучит здесь на каждом шагу.


               
    *   *   *

Недоумение природы,
когда поля ее пусты,
когда ветра и пешеходы
сорвут последние листы.

Недоумение природы,
ее покорность и покой,
когда случайно к небосводу
ты прикасаешься рукой.

Среди безмолвья и свободы
все продолжительнее ночь…
Недоумение природы,
что мы не можем ей помочь.

               


       УТРО

Рассвет привстал над куполами.
Царевна-церковь, как ладья,
плывет себе к причалу дня,
покачивая колоколами.

Тайком на крышу луч пробрался
и растянулся на коньке.
У клена в ласковой руке
кусочек ночи спать остался.

И счастье рядом…
Но отрадой
недолго тешится душа.
Уже, над площадью дыша,
палящий день ведет осаду.
            



          АВГУСТ

Август медовый, твои мне ладони –
                как волны.
Волны твои, как признанья в любви,
                откровенны.
Вены акаций, артерии медленных молний
соединяют сегодня меня со Вселенной.

Август густой и прозрачный,
                меняющий лица,
синею птицей летящий
                в чужие пределы,
дай мне надежду в твоей высоте
                отразиться,
песню допеть
          на пороге осенней премьеры.

               


 КРЫМСКОЕ ПРИМОРЬЕ
            

Валуны, заброшенные в море.
Запах йода. Стаи облаков.
И случайный парус на просторе –
отсвет закатившихся веков.

Каперсы по глинистым уклонам.
Желтая, уставшая трава.
Киммерии высохшее лоно,
тенью лоз прикрытое едва.

Узкая тропа до бухты Лисьей.
И шаги, и призраки, и мысли…
Желтый лук песчаной полосы.
Бесконечность лета и полета.
Солнца исступленная работа.
Вечности песочные часы.

               


       *   *   *

Лил майский дождь.
              И возникало
за ливневой завесой дня
круженье улиц и кварталов –
балет под музыку дождя.

Сливаясь в танце звонких
                капель,
все безрассуднее, смелей
летело небо - прямо в лапы
раскрытых жадно тополей.

Лил дождь.
       Он плакал и смеялся.
И в этот ливень, в этот час
я с девочкою целовался,
я целовался первый раз.

               


   КАК ПИСАТЬ ОБ ОСЕНИ


Об осени?   Чего же проще…
Взял желтый лист, рассвет
                туманный,
подбросил дождик непрестанный,
унылый клен в промокшей роще.

Затем тоску своей души
о пролетевшем лете вывел.
Все в сером цвете, потоскливей…
Гляди в окошко и пиши.

Потом, чтоб умным вышел стих,
небрежно сделай обобщенье,
у жизни попроси прощенья
и сам всю эту жизнь прости.

Готово!  Только за окном
чей смех играет, словно льдинка?
А это первая снежинка
смеется над  твоим стихом.               
               



       *  *  *

А где-то там, где бродят лешие
среди тайги и комарья,
живет единственная женщина –
единственная и моя.

Она хранит свое терпение
и знает, что наступит день,
когда неясное волнение
на мой рассудок бросит тень.

Я попытаюсь образумиться,
я брошусь в городской прибой.
Но вечер облаком ссутулится
и уведет меня с собой –

туда, где сны ночуют вещие,
где в древней сказке бытия
живет единственная женщина,
единственная и моя.
               



     *  *  *

Долгожданное торжество
доброты и январских стуж.
Это светлое Рождество
и Христа, и заблудших душ.

Мы с тобою идем сквозь ночь,
сквозь вселенскую черную тьму.
И звезда, как сестра или дочь,
нас приводит –
                к Нему.



      *   *   *

Мерцает дорожка лунная.
Темно в голове от жажды.
А здорово ты придумала,
что встретилась мне однажды.

Воздушная и зовущая,
небрежно прошла по саду –
и жизнь моя предыдущая
выпала вся в осадок.

И было на свете трое нас –
мы и наша любовь.
Но так эта жизнь устроена,
что зимы приходят вновь.

Все та же дорожка лунная,
и жаждой полна душа.
А здорово ты придумала,
что встретилась
                и ушла.


          
   *   *   *

У моей любимой новоселие –
заселяет душу равнодушием.
Ничего мое уже не нужно ей –
ни печаль моя и не веселие.

У моей любимой
       скромный праздничек,
никому в глаза он не бросается.
Преданностью милая бросается,
словно сорною травой
                на пастбище.

Все темней глаза ее осенние,
а ведь были цвета голубиного.
У моей любимой новоселие –
в четырех стенах, да без любимого.
         

       *   *   *

Дождь все льет и льет за окном.
Летний гром гремит вдалеке.
Я с тобою совсем незнаком,
хоть ты спишь на моей руке.

Ты тихонько и сладко спишь,
словно счастье мое, легка.
… Неужели с утра улетишь
быстрой ласточкой в облака?
               


       *   *   *

Не гляди на меня рассеяно,
не гляди на меня одиноко.
Ветер дует сегодня с севера,
ну а ты ждешь его с востока.

Там, в далекой твоей средней Азии –
там и мысли твои, и вымыслы.
Мы поэтому очень разные,
что под разными звездами выросли.

А весна вдруг нагрянет, грешная,
под корою забродят соки.
И тогда ты очнешься, нездешняя –
где же сад твой, такой далекий?

Здесь полгода поля заснежены,
и сердца вполовину застужены.
Привыкай, азиатская беженка,
к той чужбине,
        где я – твой суженый.               

               


      *   *   *

Неожиданный снегопад.
Неожиданная судьба…
Я ловлю твой влюбленный взгляд
и тихонько схожу с ума.

То смеется, то плачет метель,
улетая то вверх, то вниз.
Я всю жизнь бы отдал тебе,
только где она –
                моя жизнь?

               


       *   *   *

Я жду тебя весь день, всю ночь.
Я жду тебя весь год, всю жизнь.
Столетья улетают прочь,
мгновенья набирают высь.

Мелькает, исчезая, лес.
Весна уходит, не любя.
Под серым холодом небес
я жду тебя.

Уже подснежник не цветет.
Уже душа моя в аду.
Уже никто нигде не ждет –
тебя я жду.


               
     *  *  *

Я вам пишу ночной сонет
Не потому, что ночь и звезды.
А потому,  что будет поздно
любить, когда придет рассвет.

Я вам пишу ночной сонет,
чтоб ваши губы приоткрылись,
чтоб до рассвета мы влюбились
под взглядом ветреных планет.

Забудьте о грядущем дне.
Под звездным небом в тишине
отдайтесь своему поэту.

Мы с вами встретились на час,
но мне уже не жить без вас –
и мне, и моему сонету.

               


               
   РАЗГОВОР СО ЗВЕЗДОЙ

Часов в 12…  или что еще…
стоял я на балконе и курил.
И падал дым на левое плечо,
а я курил и с небом говорил.

Я говорил какой-то там звезде,
что вот она мой освещает путь,
но все равно темно у нас везде
и толку нету  от нее ничуть.

Я говорил, что и любовь моя
напрасно тоже людям шлет лучи.
И вдруг из темной бездны октября
звезда мне       прошептала: "Помолчи..."               
               



       *   *   *

Еще одна любовь
             сгорела. Серый пепел.
Над тишиной равнин –
                ни дыма, ни огня.
Лишь ветер января
         клочки и строчки треплет –
моих стихов, где ты
                еще моя, моя.

Пять лет любовь жила.
             Нежданный мне подарок.
Пять лет – огромный срок, когда за 50.
Спасибо, что была.
              Не вспоминай помарок.
Все было хорошо. Никто не виноват.

Мы не срослись в одно.
              Да и зачем срастаться?
У каждого свои
               и поступь, и настрой.
И разные пути.
                И пониманье счастья,
которое на миг коснулось нас с тобой.

И снова в снежный вихрь
                вернувшейся свободы.
Опять она летит, волнуя и губя.
А все ж любовь была,
             ты вспомнишь через годы.
Была – и значит, есть! –
                поправлю я тебя.




         ЭЛЕГИЯ

Грустная погода смотрит в окно.
Все как всегда, только больней.
Крутится медленно жизни кино –
ретро осенних дней.

Ветер листвою шуршит в саду –
танец простывших муз.
Радио что-то  шепчет в бреду –
это осенний блюз.

Шелест сухих
           детективных страниц.
Все там известно давно –
в первой главе появится принц,
в последней  - поймают его.

А я в осенней твоей главе
нашелся – совсем не король.
Ну, кто мы с тобой? –
                травинки две,
соединившие боль.

Где-то уже за углом зима
с холодом белых уст.
Выключи радио, обними меня…
И пусть заметет все… пусть…

               


       *   *   *

Многое о том, что говорится,
хочется сказать наоборот,
в клоуна смешного обратиться,
что обманет вас, да не соврет.

Сколько стоит все переиначить,
переоценить, перетрясти,
отложить великие задачи,
в комнатах и в душах подмести.

И остановиться б на немного,
оглядеться: а куда шагать?
Столько пыли поднято в дороге,
что и горизонта не видать.

Но мы прем все в том же
                направленье –
только крепче транспарант держи! –
по глаза закованные ленью,
по уши завязшие во лжи.

И никто не пробует проснуться.
Спится хорошо – и наплевать.
Лучше этой пылью задохнуться,
чем в пыли растоптанным лежать.


               

     *  *  *

Утро. Из окон свет.
Шум посторонней жизни.
Утро. Меня там нет.
Я ничто для Отчизны.

Сзади цепляется ночь.
Боже, напомни молитву.
Ты обещал мне помочь.
Выйду и слезы вытру.

Ветер. Скудна земля.
Улица стерта до крови.
Сколько бессилья и зла
век нам еще готовит?

Сколько еще впереди
страха, тоски, томленья…
Как бесконечны дни
лишнего поколенья!

               
               

       *   *   *

Мы родились глазами на закат
и поняли, что жизнь идет к финалу.
На фоне неба пламенел солдат.
Шли корабли по Беломорканалу.

Гремели марши, забивая мысль.
И алкаши двугривенный просили.
Исправно в небе спутники неслись.
И несуны, что надо, выносили.

Мела поземку. Ширилась борьба
за тонно-километры и проценты.
Дебилов отправляли в детдома,
нормальные росли на алименты.

Эпоха НТР и ЛТП
у мужиков выкручивала руки.
И бабы верховодили в толпе
и примеряли парики и брюки.

Бичи и хиппи, наплевав на все,
по городам и весям кочевали.
И чертово кружилось колесо,
и черти в наших душах ночевали.

Мы родились. И к 30 годам
состарились, на все махнув рукою.
И судьбы, предназначенные нам,
растаяли туманом над рекою.

               


        *  *  *

Ты слаб, беспомощен и тих.
Но в этом мире – место сильным.
Так сделай же себя красивым –
не для себя, так для других!

Казаться – это значит быть.
Ты тот, каким тебя считают.
Души твоей не прочитают,
за имидж могут полюбить.

Играй себя за часом час.
Ищи свой образ, грим, окраску.
Накладывай на сердце маску –
она спасет тебя не раз.

И не жалей, забудь того,
кто был внутри тебя когда-то.
Так незначительна утрата.
Так далека еще расплата
за лицедействие твое.

               


   ЖЕЛЕЗНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Шел по природе напрямик
железный человек.
Он покорять ее привык
уже не первый век.
        Он строил в топях города,
        менял теченье рек.
        И не испытывал стыда
        железный человек.
Ему казалось – вот еще
чуть-чуть, последний миг,
и он от смерти защищен,
и счастлив, и велик.
         Еще немного – и вокруг
         все будет как в раю.
         Перепашу вот этот луг,
         ту степь перекрою,
и возведу вон там завод,
а здесь построю ГЭС.
И отступала глушь болот,
и таял древний лес.
          Но в тот момент,
                когда мечта
          была в руках почти,
          он вдруг увидел -  пустота
          на всем его пути.
Ни леса, ни полей во мгле…
И заметая след,
песок струился по земле,
и падал мертвый свет.

               


     *  *  *

Утром некуда деваться.
Слушаю «Маяк».
За окном снега толпятся –
нежно-синий мрак.

От рассвета до заката
вытянулся день.
В нем автобусы, плакаты,
ребусы антенн.

На прогулке ветераны.
Беготня собак.
Что весна не за горами,
говорит «Маяк».

Скоро птицы возвратятся,
солнце воспарит…
А куда вот мне деваться,
он не говорит.
             


     *   *   *

Многое нынче сбывается,
падает манной с небес.
Любимая возвращается.
И сказочный манит лес.

Долги отдают товарищи.
Враги уступают путь.
И после былых пожарищ
дышит свободно грудь.

То, о чем только грезилось,
плакалось грустным днем,
вдруг вырывается гейзером,
вспыхивает огнем.

Но – говоря серьезно,
взгляд уперев во тьму,
все это слишком поздно.
Поздно.
         И ни к чему.
            
               


      *   *   *

О боже, какая эпоха была,
а все-таки жили. И книги читали.
А главное – пели. И даже мечтали.
И даже вершить успевали дела.

Читали стихи! До рассвета, до слез.
И подлость за тыщу шагов различали.
Героев своих, не стесняясь, качали.
И были Герои! Пусть даже без звезд.

И подвиги были – не нынешний гам.
И Родине в жертву себя приносили.
И снова из праха вставали и жили
по меркам своим и своим чертежам.

Им Вечная память и Вечный огонь!
Надеюсь, хоть этот огонь не потушат.
Наивные, чистые, гордые души –
о них одинокая плачет гармонь

и в парке вечернем поют соловьи,
и замерло все до рассвета.
                О, боже,
неужто тот мир без следа уничтожен
и нам не протянет ладони свои…
               


                А. Грину

Девочки, где ваши бантики?
Мальчики, где ваши стихи?
Мы сбросили крылья романтики.
Мы стали на сердце глухи.

Но зато мы гораздо зрячее стали.
Мы многое видим насквозь.
Например, преимущество лжи и стали.
Например, бесполезность
                любви и слез.

Нам за наши мечты хорошо заплатили.
Наши песни пропеты, костер потух.
Мы построили величайшую
                в мире плотину,
которая сдерживает человеческий дух.

Мы имеем романтику по курсовке –
шашлыки, улыбки курортных дам.
Мы обуты в штатовские кроссовки,
чтоб удобнее было бежать по волнам.

Ах, Ассоль, ты теперь
                интердевочка шалая.
Грей в запое. И все мы давно больны.
Бригантина рассохлась,
                а из паруса алого
шьются фирменные штаны.
               





  ПЕРЕД НОВЫМ ВЕКОМ

Тяжелый воздух. Наглухо окно.
Век не уходит, тешит свою спесь.
И снега нет, но сердцу все равно.
Оно уже давно не здесь.

И драмы нет.
             Лишь пустота и смех.
И смертью никого не удивишь.
Одна мораль, один мороз на всех.
И в подворотне нищенка-малыш.

И – в двадцать первый!
                То еще очко.
Вот уж когда сольются рай и ад.
Остался час, чтобы прожить легко
и сгинуть в снегопад.
               

               

     *   *   *

Надоело ругать эту власть
и жалеть терпеливый народ.
Счастья бывшего нам не украсть –
не про нас этот мед.

Над развалом великой страны,
как ни злись, надоело рыдать,
вспоминая советские дни –
хоть какую-то благодать.

Зарастают заводы травой,
и разгадка, как пробка, проста:
просто кончился век трудовой,
век пришел воровства.

И уже не восстанет народ.
Совесть русская – это не злость.
Просто он потихоньку живет
и грызет свою кость.

Просто молча растает страна,
растворится в лесной тишине.
И останется песня одна –
каплей солнца на дне.

Пессимизм – невеселый наряд.
Да и мы – невеселый народ.
Слишком долго вкушали мы яд.
Он теперь для нас – мед.

               

   11 СЕНТЯБРЯ

Век все выше, круче – а зачем?
Для чего наш маятник качается?
Тает время сказок и поэм,
под напором триллера кончается.

И приходит время новых рас –
желтых, молодых, террористических,
время, где уже не вспомнят нас
в наших тусклых щелях
                электрических.

Наши дни кончаются, малыш,
не сдержав былые обещания.
Жизнь мелькнула,
               как на кухне мышь,
хвостиком махнула на прощание –

и разбила наш стеклянный рай.
Как наглядно эти башни рушатся!
Вот и все. Мы в прошлом.
                Не скучай
в новом фильме тишины и ужаса.

               


    РУССКОЕ СОЛНЦЕ

Русское солнце, дрожащее как холодец,
молча плывет над долами, полями,
                лесами.
Западный ветер – хитрец и,
                конечно, подлец –
водит нас за нос.
             Да только мы сами с усами.
Родина наша – костер на холодном снегу.
Наше спасенье – изба с необъятною печью.
Пашем и сеем, чтоб ужин достался врагу,
то есть варягу –
          пусть царствует ныне и вечно.

Он ведь не знает ни нас и ни наших богов.
Он ведь не слышит,
         что кроется в песнях протяжных.
Пусть посчитает всех нас
                за свиней и рабов
и захлебнется смирением нашим однажды.
Мы ведь чего? Мы совсем ничего,
                просто так.
Мы поглядеть, да и дальше.
                А вы не серчайте.
В космос летайте и нефть из-под нас
                добывайте.
Только уж нас-то избавьте
                от всех этих благ.

Мы потихоньку, мы тысячу лет будем жить,
Богу молясь, да в полях на соху налегая.
Русское солнце дрожит –
                но ведь все же бежит,
дальние звезды и время само обгоняя.




        *   *   *

Эпоха кончилась. А мы с тобой остались.
Безвременье – не самый лучший приз
для тех, кто жив.
                Но выручает старость
и мудрый скептицизм.

Мы задержались, вобщем-то, случайно.
Нормальные уже ушли давно.
На их могилы мы глядим печально:
«А мы когда?  Да ладно…
                все равно».

Зачем мы здесь? Здесь все уже чужое.
И Русь чужая, и не наша речь.
И мы стоим с нелепою душою –
зачем  ее  нам  удалось сберечь?

               


         *  *  *

Исчезают звуки. Спать ложатся.
Пахнет в доме неспокойным сном.
Значит, можно встать и посмеяться
нал еще одним отжитым днем.

Отворить окно. Впустить, как вора,
ветер, заблудившийся в ночи.
И обрывки скучных разговоров
с полу подобрать и сжечь в печи.

Обернуться небывалой птицей
и, забыв о сонном городке,
в темном небе до утра кружиться,
ощущая звезды на руке.

… Встанут утром.
             Глянут на термометр:
что там нынче на себя надеть?
И начнется в обреченном доме
старая привычная комедь.

             



            МОЛИТВА

Спасибо тебе, Господи, за день,
в котором не убит, не искалечен.
За хлеб спасибо и спокойный вечер,
за звездный свет меж сосен и антенн.

Спасибо, что живут мои друзья,
что женщины мой облик не забыли,
что мать с отцом еще имеют силы
любить неблагодарного меня.

Спасибо, что я душу не продал,
не обманул доверия людского.
Не позавидовал, не взял чужого.
Что, сколько мог,  я ближнему отдал.

Еще за то тебя благодарю,
что и меня своей объемлешь лаской,
что ночью, посреди дороги тряской,
подсказываешь тропку к алтарю.

Прости, Господь, что,
                может быть, мечтой
я в небо рвусь, как суетливый ветер.
Дай силы вновь родиться на рассвете
таким, как есть.
              И снова быть с Тобой.

               

        *   *   *

За луной бежит собака,
обгоняя пешеходов,
пешебегов, пешелюбов,
не умеющих однако
обогнать свою же тень.
         Хвост собачий бело-пышный
         по снегам сугробным веет,
         по загробной жизни млеет
         и уносится в метель.
За собакой леденелой
увязает в снегопаде,
в снеголете шелестящем
зыбколунная молва.
          Рассыпаясь на дыханье
          и на шепот шоколадный,
          след ее тревожно-сладкий
          обращается в слова.
За молвою скачут кони,
кони в озверелом звоне,
в исступленной снеговьюге
гривокони – жар ноздрей.
           На сквозящих прекрестках,
           на скрещении погони
           с ветропадом ураганным
           скачут кони – меднокони –
           все быстрей, быстрей,
                быстрей…               




        *   *   *

Вечно что-то кажется в ночи…
Кто там возле дома?  Не молчи.
Кто там в лунном зареве стоит
и угрюмо за тобой следит?

Кажется, что жизнь – на волоске,
волосок – над бездною в тоске,
бездна – где-то рядом,  за спиной,
дышит не прощенною виной.

Вечно чем-то растревожит ночь
в час, когда дела уходят прочь,
в час, когда ночной метеорит
чьей-то смертью
над землей горит...               

               


     *   *   *

Надо бы не бояться
всяких там непогод.
Нагло всем улыбаться,
кривя усмешкою рот.

Плевать на жестокий ветер,
на правила и шипы.
Не спать, продираться к свету
сквозь локти и грязь толпы.

Пусть валятся знаки дорожные.
Кто сбит – того и вина!
Глупо шагать осторожно,
когда повсюду война.

Когда повсюду – скорости,
предательство без причин.
Переживать все тонкости –
дело не для мужчин.

               
   
    *   *   *

По тротуарам синим
с кровоподтеками луж,
толпами, как пустыней,
мимо постылых душ,

мимо растущих ульев,
где копят не мед, а злость,
как на излете пуля,
пронизывающая кость –

бреду погорельцем черным,
ненужным звеню ключом,
от общества отключенный
и сам к себе не причем.

Не то, чтобы одинокий,
а просто без всех без вас,
улиц кривые строки
рифмуя последний раз…

Ни света в душе, ни страха.
Тем более – ни огня.
Бреду. И земля, как плаха,
впитывает меня.

               

        *   *   *

Переехал меня грузовик
                и умчался куда-то.
Я в канаве лежу,
           растекается кровь подо мной.
И глядит на меня с поднебесья
                звезда виновато,
а считалась когда-то счастливой звездой.

Я под поезд попал –
            голова покатилась с откоса.
Машинист не заметил
               и дальше состав покатил.
И кровавые пятна
          мелькали всю ночь на колесах –
стук колес я когда-то до боли любил.

Друг зарезал меня –
                от вина, не со злости.
И по пьяному делу
                даже не вспомнил во сне.
Я его не виню –
          это смерть повадилась в гости.
И все время ко мне,
             почему-то все время ко мне.

               


       *   *   *

Да, уже умирать ни к чему.
Ничего не докажешь и смертью.
Без тебя от звезды предрассветной
вечный поезд уходит во тьму.

Вечный поезд по кругу летит,
не боясь расстояний страшных.
И Христос одиноко глядит
вслед ему из столетий вчерашних.

В этом  поезде едут и ждут
нас с тобой. И готовят объятья.
И негромкие песни поют
о покинутых сестрах и братьях.

Вместе там и друзья, и враги.
Нет в них больше ни счастья, ни боли.
Ветер тьмы. Бесконечное поле.
И никто не считает круги.
               

       *   *   *

… А когда схлынет все
и пойдешь ты по смертному полю,
где клубится и тает
слепого забвенья туман,
ты увидишь их всех,
кто навеки простился с тобою,
кто тебя по земле
вел сквозь правду, любовь и обман.

В этом сонме родных
ты увидишь и друга, и брата,
и отца, о котором давно уж забыл.
Но из всех только мать
к тебе подойдет виновато,
чтоб тебя провести
сквозь поток бесконечных светил.

И неведомым ветром
разъятый на две половины,
ты из бездны вернешься
в мужскую и женскую плоть,
чтобы снова возникнув
из праха, из тлена и глины,
попытаться опять
и природу, и смерть побороть.

               

       *    *    *

Как скучен мир, в котором мы живем!
Земля да небо. Улицы и парки.
Все та же служба. И семья. И дом.
Любовных чувств случайные подарки.

Слетать бы к звездам! В океан сойти.
Дельфином в синем море разыграться.
Принцессу в замке сказочном найти
и за нее с соперником сражаться.

И умереть. И возродиться вновь –
в другой стране, с другим 
                предназначеньем.
Опять познать и юность, и любовь,
и рифмы жар, и песен вдохновенье.

И где-нибудь лет через сто, в бреду,
закрыть глаза, проститься
                с плотью бренной
и превратиться в новую звезду
среди пространств
               немыслимой Вселенной!
               
               
 

            ПЕРВЫЕ

Ах вы, первые, первые, первые!
Не слова изрекаете – перлы,
Из мякины зерно извлекаете.
Журавлей в небесах окликаете.

Ах вы, первые – гордые, правые,
как уверенно судьбами правите!
На подъемах друзей обгоняете
и теряете их, теряете.

Ах вы, первые, самые первые,
кто снабдил вас
            железными нервами?
Вы фортуну свою не подводите,
но скрываете мысли подводные.

Ах вы, первые – дальние цели.
Вы ступили на круг карусели.
Обгоняя, сминая средних,
догоняете вы последних!
               


    ПРОГУЛКА
           ПО КЛАДБИЩУ

Крестов угрюмый хоровод.
Ноябрьский ветер по аллее.
Рекою смерти, словно вброд,
идем с тобой и не жалеем

ни тех, кто под ногами здесь
лежит безмолвно и свободно,
кто не хотел, а все ж исчез,
растаял в глубине холодной.

Ни нас самих – живых пока,
еще не знающих те сроки,
когда незримая рука
столкнет нас в вечные потоки.

Оградки эти так крепки,
что не туда и не оттуда.
И выцвели давно венки,
напрасно ожидая чуда.

И там, на склоне темноты,
я разглядел вдруг за оградой
свою фамилию. А рядом
свой профиль различила ты.
               


      *   *   *

Не вспыхнет тяжелое солнце,
не вздрогнет бобровская тишь.
И прошлое не вернется –
напрасно за ним бежишь.

Наполнена кровь алкоголем,
зато кошелек пустой.
Деревья ветвями голыми
цепляют меня: постой!

Постой, оглянись,
            ведь здесь тебе
остаток жизни терпеть
и все эти песни местные
под зимнюю вьюгу петь.

И водку пить на последние,
чтоб не протухла кровь.
И с девочкой 42-летней
играть в святую любовь.
               



      *   *   *

Нас грязь засасывает тихо
по пояс, а потом по грудь.
И кажется, один лишь выход –
молчать, тонуть.

И вот, когда уже по горло,
мы начинаем понимать
с небес звучащие аккорды,
зовущие не умирать.

Но слишком поздно,
             слишком поздно.
По одиночке, в блеске луж
безмолвно исчезают звезды
погасших душ.

               


           СНЕГОПАД

Эстетически красивый
            и по-русски бесшабашный
снегопад висит, как шепот.
Снегопад плывет как сон.
Он укутал белизною
         город грязный, крыши, башни.
Наши ссоры и обиды спрятал он.

Снегопад к зиме, конечно.
К старости. К пороку сердца.
И наверное, к могиле.
                У него трагичен цвет.
Он идет, а я в нем вижу
                свое розовое детство,
свою юность золотую,
                свой портрет.

Я вот так же шел и падал.
            И кружился в легком танце.
Целовал кого-то жарко.
               И бросался в белый бой.
И растаял. И сегодня
           мне  осталось лишь смеяться
над красивым снегопадом,
                над собой.


               
       *   *   *

Как лист осенний опадет,
как стаи птиц на юг умчатся,
так и душа моя уйдет
куда-то, не дождавшись счастья.

И вы останетесь одни
кружить на детской карусели,
считать оставшиеся дни
до невозможно дальней цели.

А ветерок листву взметет,
развеет все стихи и тайны
и эту жизнь, как сон случайный,
с души измученной   стряхнет.               

            
        *   *   *

30-е августа – день молодого барана,
глядящего в грустное небо
                пустыми глазами.
30-е августа – осень.
               На сердце -  нирвана.
В Боброве дожди.
            Но зато загорает Лозанна.

Куда-то отара бредет
                под бичами чабана.
Наверное, в пропасть, где я
                умираю от скуки.
Вокруг листопад.
            И желтеет в лесу икебана,
опять открывая сезон
                тишины и разлуки.

30-е августа – горе, что горы и море
совсем не со мною,
           а где-то в районе Лозанны.
Текут у барана соленые слезы по морде.
О том, что закончилось лето,
                ему рассказали.             

               

       *   *   *

Минуты тянутся. А годы, словно птицы,
летят куда-то…  Странное кино.
И по ночам все чаще юность снится.
И будущего нет уже давно.

Неужто так – что и моя смешная
жизнь вдруг погаснет
                и придет финал?
Ну как же так, что счастье догоняя,
ни счастья я,
              ни жизни не догнал?



               
       *   *   *

Существованье так ничтожно.
И жизнь тонка, как паутина.
И лишь одна любовь, возможно,
для жизни слабая причина.

Она одна, как чья-то милость,
нас охраняет от печали.
Но…   как любить мы разучились!
Как наши чувства  измельчали!


               

      КОНЕЦ ГОДА

Осталось всего-то 27 дней.
27 вздохов среди теней –
и скончается отрывной календарь.
И дорога, что кажется тупиком,
обернется пряником или пинком.
Каждому – свой подарок.
                Или удар.

Оттого-то и прячется декабрь
                в снегах.
У него тоже свой холод и страх.
Он тоже боится, скользя по льду.
Я перехожу дорогу, по льду скользя.
Я устал от дорог, но упасть нельзя.
Слишком много автомобилей
                ищут мою беду.

Как рассыпана по сугробам судьба!
В этих искрах вижу того – себя,
кем я был когда-то, в 27 лет…
Все темней на улице.
                Минус 30 вокруг.
Я запутался в цифрах.
             И поскользнулся вдруг.
Год еще не закончился.
                А меня уже нет.

             
               

      *   *   *

От восхода до заката,
в жутком беге бытия
ты все время виновата –
бедная душа моя.

И не потому, что плохо
я живу, забыв про смех.
Просто – такова эпоха,
унижающая всех.

               
   

       *    *    *

Светлое Христово Воскресенье
снова обещает благодать.
Неужели есть еще спасенье
в нашем мире праздников и дат?

Явится ли сквозь обманы эти
мой Спаситель – хоть на краткий миг?
Скоро полночь. Смотрит из столетий
потемневший на иконе лик.

Смотрит он, как одолев полжизни
то  в блаженстве, то в сплошном  аду,
из долин ночного атеизма
я к Нему растерянно иду…

            


       *   *   *

В душе моей неслышно вечереет.
Все ниже солнце. Тишина. Закат.
И благодать небесных акварелей,
и близость неминуемых утрат.

Как сладко жить, когда в душе
                усталой
ни света, ни надежд, ни ветерка.
И впереди – лишь звездные
                кристаллы               
и мрака бесконечная река.