Петербургская вьюга

Нашей памяти долгий свет –
Как единственное наследство,
Как от поступи прошлых лет,
Никуда от нее не деться...

Все вместила моя душа
Без остатка и без возврата,
Чередуются не спеша
Времена, события, даты...

За морозным, синим окном
Занялась, замела пороша.
С каждым часом и с каждым днем
Тяжелей, непосильнее ноша...

Заметается ночь пургой,
И луна, потемнев, ослепла...
И кружатся во тьме глухой
Хлопья снега и хлопья пепла.



***


Позабытый погост.
Тускло светит луна.
И на тысячи верст
Тишина, тишина.
Ох, шальная беда
Погуляла окрест:
Коммунисту – звезда,
Православному – крест.
Сколько бурь, сколько битв –
Стыли реки в крови.
Сколько страстных молитв
Да бессильной любви!
Угасали глаза,
И морщинились лбы,
И стекала слеза
В окоемы судьбы.
Чуть дымится во мгле
Мир загадочных звезд.
Только в этой земле
В человеческий рост
Всем достаточно мест,
Все равны навсегда:
Православному – крест,
Коммунисту – звезда.
Позабытый погост.
Тускло светит луна.
И на тысячи верст
Тишина...



КИТЕЖ-ГРАД


Где ты, где ты, мой Китеж-град?
Над тобою сомкнулись воды,
И протяжные хороводы
Над тобою чаек кружат...
Где ты, где ты, мой Китеж-град?
А в полнеба – полночный свет
Звезд далеких, иных планет,
Неизведанных и нетленных.
Подо мною – вода и дно,
А потом опять все одно –
Бесконечная даль Вселенной.
Где ты, где ты, мой Китеж-град?
Я раздумьям своим не рад.
Лишь сомкну воспаленные веки –
Заклубив куполов пожар,
Опускаешься в светлояр,
Поднимаясь над миром навеки...
Но поднимутся ль из воды
Купола твои и сады,
Переполненные плодами?
Может, не было их и нет?
Но струится лазурный свет
В небесах высоко над нами.
Все пройдет и развеется в прах.
Все сгорит на твоих кострах.
И неведомый миг настанет –
И окончится долгий плен,
И навязанных истин тлен
В вечность канет...
А пока – на полнеба луна,
Да качает лодку волна,
Да уключина тихо скрипнет.
И кругом на сто верст – тишина.
И в молчании – леса стена,
Только птица ночная вскрикнет.

 

ЗАБЫТАЯ ФОТОГРАФИЯ


Россия пьет запоем, тяжело,
Как женщина – с надрывом, безнадёжно,
С протяжным плачем, будто бы назло,
И, кажется, спасенье невозможно.

А сыну не понять, в конце концов,
За что господь послал такую участь?
Он вспоминает матери лицо
И думает о ней, любя и мучась.

Но не она ль так чисто и светло
Глядит на нас с забытого портрета?
Прозрачный взгляд. Высокое чело.
Двадцатый век. Семнадцатое лето.



***


На Родине – как на вокзале:
Сумятица и суета.
И сумрак в прокуренном зале
Такой, не видать ни черта.
Здесь кто-то прибудет заране,
А кто-то – в последний вагон.
И кружится в сонном сознанье
Мир шапок, ботинок, погон...

А после в бездонном пространстве
Лететь среди тусклых светил,
Чтоб ветер сомнений и странствий
Земную печаль возвратил.
Чтоб вновь поутру захотелось
Пройтись по траве босиком,
Чтоб снова печалилось, пелось,
И даже не важно о ком.
Чтоб вновь обрести постоянство,
Чтоб вновь осязать наяву,
Как падают звезды в пространство,
Как яблоки – прямо в траву...

 

ПОЖАР В ЛЕСУ


Поезд мчится.
Мой сосед
Чай лениво допивает.
Ехать нам – не ближний свет,
И от скуки он зевает.

Дело к ночи. Спать пора.
Поплотней задерни шторы.
Прекратим-ка до утра
Утомительные споры.

Кто-то будит... Посмотри,
Стены странно заалели,
Но далеко до зари.
Что случилось в самом деле?

Мы – к окну. А за окном
Пламя в мрачном танце пляшет.
Птица черная крылом
Над гнездом сожженным машет.

А сосед мой – чем помочь?
От окна к окну метался
В эту сумрачную ночь,
Только зрителем остался.

У тебя душа болит?
Ты зачем ее тревожишь?
Поезд едет. Лес горит.
И ничем тут не поможешь...



НА ВЫСТАВКЕ РУССКОГО ПОРТРЕТА


По залам Русского музея
Бродить отправлюсь не спеша,
И замирает, холодея,
Моя тревожная душа...

Армяк или мундир дворянский,
Князья, вельможи, косари...
Но царский лик и лик крестьянский
Светились как бы изнутри.

Но все же замечаю в каждом
Какой-то тягостный недуг.
Как говорил поэт однажды:
«Предвосхищенье смертных мук...»

Остановившись у Рублева,
Очнусь от набежавших дум
И вспомню вдруг, что слово в слово
Твердил мятежный Аввакум.

Он бичевал обычай скотский,
Твердил, что нет на тех креста,
Кто очень чувственно и плотски
Изображает лик Христа.

И пусть кругом все люди – братья,
Но только надобно понять,
Что все ж обычаи – не платье,
Чтоб их легко переменять.

Что с этим чувством примиряясь,
Утратим зрение и слух.
И растворяясь, истончаясь,
Исчезнет вовсе русский дух...

И мы рассеемся по свету,
Забыв о Правде и Христе.
Была когда-то Русь – и нету,
И не воскреснуть на кресте.

И долго нам кружиться, нищим,
Меняя веры и места,
Как воронью над пепелищем
От пустозерского костра.



СУВОРОВ


Увы, уже не та столица,
Но он-то помнит те года:
Ведь с ним сама Императрица
Была почтительна всегда.
И дело вовсе не в наградах,
Он не желает, не привык
Во фрунт тянуться на парадах
И пудрить выцветший парик.
И на ветру торчать без толку
С каким-то долговязым пажем,
К груди прижавши треуголку
С пропахшим порохом плюмажем.

Ему ль, солдатскому герою,
В тщеславной суете сновать?
В мундире прусского покроя
Душе российской не бывать!

Пока течет спокойно время,
Живет в угаре кутежей
Бездарное, тупое племя
Корыстолюбцев и ханжей.
И мнится им, что в этой жизни
Они познали все сполна.
Но им Россия – не Отчизна,
Для них не Родина она...

А в нашем мире беспокойном
Опять война, опять пальба,
И будет выбирать достойных
Не император, а судьба.
И станет жалок и бессилен
Дурак в чванливости своей,
И позовет тогда Россия
Своих опальных сыновей!
И побледнеют в страхе лица,
И дрогнет в зеркалах заря,
И понесутся от столицы
Во весь опор фельдъегеря...

Ну а пока – пора иная.
Качает маленький возок.
Не спит, о чем-то вспоминая,
Продрогший до костей ездок.
Склонившись, задремал возница,
А кони продолжают бег...
Когда-нибудь, да пригодится
России умный человек!

 

ФЕДОР РАСКОЛЬНИКОВ В ПАРИЖЕ


Минувшее явственно вижу,
Прошедшие годы не в счет.
И вот по ночному Парижу
Раскольников Федор идет.

Без паспорта въехал. Без визы.
Трубят «Фигаро», «Пари матч»:
«Он бросил нешуточный вызов,
К вождю обратившись: «Палач!»

Ах память, ты, русская память!
Оглянешься с мукой назад –
Кроваво-закатное знамя,
Туманно-ночной Петроград.

И будет спасение миру,
И счастье, и свет, а пока –
Не вы ли в ночные квартиры
Ломились с мандатом ЧК?

Не ты ли, Раскольников, рьяно
Великой идее служил?
Как демон полночный, с наганом
Во тьме предрассветной кружил?

Теперь спохватился – не слишком
Раздули всемирный пожар?
Во что же ты верил, братишка?
Куда ж ты нас вел, комиссар?..

Ах память, ты, русская память!
Всё вспомнишь в конце-то концов.
Тобой же раздутое пламя
Тебе же дохнуло в лицо.

Огнями ночного Парижа
Вся комната озарена,
А память все ближе и ближе,
И всё беспощадней она.

И снится убитый царевич,
И кровью забрызганный лед.
И Бунин Иван Алексеич
Руки тебе не подает.

 

ВСТРЕЧА


Судьба испытывает дважды,
И дважды ты ответ давал.
В Париже Вяземский однажды
Был зван на некий важный бал.

Соображаясь с политесом,
Стоял, как маршал на плацу...
И вдруг, о Господи, с Дантесом
Столкнулся он лицом к лицу.

Под сводами блистали свечи.
Дробился в хрустале огонь.
Дантес обрадовался встрече
И князю протянул ладонь.

О чем подумал князь? – не знаю.
Быть может, стал припоминать,
Как бедный Пушкин, умирая,
Шептал-просил морошки дать.

А за окном – дождливый вечер,
Парижских улиц мерный гул...
И Петр Андреевич навстречу,
Помедля, руку протянул.

А пары в танце мимо, мимо.
Бокалов пенных гулкий звон...
Не так уж трудно объяснима
Распавшаяся связь времен.

Мы духом вознеслись в победах,
Окрепли в горе и любви,
Но некого винить нам в бедах,
И в смутах русских, и в крови...

Да, мы обречены на муку,
Нас презирают все вокруг –
Ведь твоего убийцы руку
Смущенно жмет твой старый друг.

 

В ДОНСКОМ МОНАСТЫРЕ, У НАДГРОБИЯ СУМАРОКОВУ


Не узнать Москвы с гравюр старинных.
Разрослась столица вдаль и вширь...
Я вхожу в ветшающий, в былинный,
Позабытый Богом монастырь.

Где могила русского поэта?
Только имя славное хранит,
Времени минувшего примета,
Этот старый, выцветший гранит.

Ну, а впрочем, разве нынче нужен
Этот ветхий, сгорбленный старик
И его неловкий, неуклюжий
И неповоротливый язык?

И кому теперь какое дело,
Что там зрело в мудрых их умах?
Время пролетело, прогремело
И летит вперед на всех порах!

Нет мгновенья даже оглянуться.
Целый мир в туманной мгле исчез.
На ветру пустые ветви гнутся,
Покосился безымянный крест...

Сад воскреснет с новою весною,
Зашумит, исполнен новых сил,
Но гудит тревожно подо мною
Пустота отеческих могил.



БАБЬЕ ЛЕТО


Пора уходящего лета.
В такие минуты, поверь,
Покажется солнцем согрета
Печаль невозвратных потерь.
Но нынче погоды иные,
И бабьего лета не жди.
В районах центральной России
Идут затяжные дожди.
В тумане промозглом деревня...
Как тихо на вечной земле!
Лишь только качают деревья
Ветвями в сиреневой мгле.
Ленивые струи стекают –
Тяжелая эта вода.
Уже не гудят, а вздыхают
Натруженные провода.
Три дня не выходишь из дому,
Часами сидишь у окна,
И одолевает истома
Дневного, тяжелого сна.
Но вот начинает смеркаться,
Уже не видать ни черта,
Как вдруг начинают казаться
Знакомыми эти места.
И чувство, знакомое очень,
Как будто когда-то с тобой...
Быть может, промозглая осень
С твоей пошутила судьбой?..
Не вспомнить. Не вспомнить. И память
В помощники ты не зови.
Ведь все это было не с нами,
Но в нашей осталось крови:
Забытые песни, дороги,
Заросшие лесом поля
И тяжесть осенней тревоги
Дождливых ночей сентября...
И вдруг пожалеешь впервые
О том, что уже позади...
В районах центральной России
Идут затяжные дожди.


***


Сказал пророк: «Жить не по лжи».
Какая истина простая!
Но как сквозь лес пройти, скажи,
Листвы дерев не задевая?

Изведать предстоит в пути
Забытых троп, дорог широких...
Но можно ль поле перейти,
Не задевая трав высоких?

Чеканно светятся слова,
Литые правила вменяя.
И чуть колышется листва,
Росу тяжелую роняя.



***


Остывает родная земля.
Зарастают травой пепелища.
Пусто стало на русских полях.
Тесно стало на русских кладбищах.

Возвратились Самара и Тверь,
Только разве что с этим и вышло.
За базарным прилавком теперь
Русской речи не слышно...

Оборвалась ли долгая нить?
Возвратиться ль спасительной славе?
Ни прощать никого, ни винить
Мы не вправе...

Много время с собой унесло,
Нам никак не очнуться от боли.
Но что было – быльем поросло,
И еще не распахано поле.

И не брошено семя пока,
И боюсь, как бы не было поздно.
Вон, темнеют в ночи облака,
И тускнеют высокие звезды.

И змеится ковыльно былье,
Бездна мрачно зияет над нами...
И кружит, и кружит воронье
Над мерцающими куполами.



***


Как ветер звоном однотонным
Гудит-поет в стволы ружья.
И. Бунин

Осенью поеду на охоту.
За окном вагона – ночь, темно.
И о чем когда-то думал кто-то,
Именуя это место – «Дно»?

Холодно. Туманно. Сыровато.
Стынет воздух в синей тишине.
Здесь отрекся русский император,
И помчалось лихо по стране...

Здесь теперь, конечно, все иначе.
Дом – без крыши. Церковь – без креста.
Но все так же птицы горько плачут,
Оставляя милые места.

Вот летят, летят нестройным клином
И курлычут горько журавли...
Господи, ужели нас не минет
Участь этой горестной земли?

Много есть похожего на свете,
Но судьба у каждого своя.
И осенний, однозвучный ветер
Все гудит-поет в стволы ружья.

Как же от беды нам уберечься?
Как же нам родных не растерять?
И ужели надобно отречься,
Чтоб из пепла праведным восстать?..



ПОСЛЕ ОХОТЫ


Лишь ветер рассеет тяжелую мглу,
Покинем лесное болото.
Светает. Устало идем по селу,
Была неудачной охота.
До дома десяток болотистых верст,
Идем тяжело и упрямо.
Минуя забытый, унылый погост,
На миг задержались у храма.
Когда-то он был и высок, и велик,
А нынче разграблен, разрушен.
И полуистлевший евангельский лик
Смущает мятежные души...
Высокие липы надсадно скрипят,
Им вторят кусты осторожно,
А ветры в развалинах храма гудят
Неистово, грозно, тревожно.
В пустых колокольнях, в глазницах пустых,
В остовах разрушенных храмов
Они завывают, как хор бесовских
Неведомых грозных смутьянов.
То зычно смеются, то хищно свистят,
То плачут, то грозно хохочут –
Они над Россией притихшей летят
И темное что-то пророчат.
И, кажется, вторят и небо, и лес,
Волнуются тихие воды,
Как будто вселился неистовый бес
В спокойствие русской природы.
И душу охватит смятенье и страх,
А ветер поет и гуляет.
И вот уж в тяжелых ружейных стволах
Он песни свои завывает!
А небо подсвечено тусклой луной,
Что в озере сонном дробится...
И нет в поднебесье креста надо мной,
Чтоб смог я перекреститься...



РАЗДУМЬЯ В СТЕПИ


В пустыне властвует самум.
И степь не знает постоянства.
Куда исчез Каракорум –
Столица Золотого ханства?

А ведь отсюда шла Орда
В свои кровавые походы,
Уничтожая города,
Пленяя страны и народы.

И город был от бед храним,
И от пожара, и от сечи.
Но меч судьбы висел над ним:
Был град велик, но не был вечен.

А по Руси найдешь едва
Огнем не тронутого града.
А сколько раз была Москва
Сожженной в битвах и осадах?..

Но вновь восстали, поднялись
Из пепла города России,
И купола тянулись ввысь,
Ажурные и золотые...

Очнусь от набежавших дум,
Вгляжусь в бесстрастное пространство:
Куда исчез Каракорум –
Столица Золотого ханства?

Закон истории жесток.
Все мерит время мерой строгой.
Холмы. Нагая степь. Песок.
Луна над пыльною дорогой.

 

***


В покинутом доме распахнуты двери,
Уныло скрипят одичавшие ставни,
Приходят без страха пугливые звери,
Хоть дом стороной обходили недавно.
Снуют деловито нахальные мыши,
Щебечут беспечно случайные птицы.
Уже прохудилась покатая крыша,
И окон сияют пустые глазницы.
И пусто. И тихо. И так одиноко,
Лишь только журавль пролетает высоко.
О чем ты, зачем ты поешь, соловей,
Кого ты обрадуешь песней своей?..



ДОРОГА ЧЕРЕЗ КЛАДБИЩЕ


Тесно стало на кладбищах русских.
Громоздятся тяжелые плиты,
И проходы немыслимо узки,
И кресты и ограды разбиты.
Ну, а рядом грохочет дорога
Деловито и невозмутимо.
И забытые чертом и Богом
Изменяемся неуловимо.
Нет мгновенья, чтоб скорбно и тихо
Постоять у родимой могилы.
И гремящее, грозное лихо
Забирает последние силы:
Чтобы чувства и глуше, и тише,
Чтоб душа не томилась в тревоге,
Чтоб я голоса мамы не слышал
Из-за этой проклятой дороги.



***


Будь, как Иван Калит;,
Скуп на слова, как на злато,
Чтобы казне быть всегда
Не оскудевшей – богатой.

И да грозить будет меч
Всяким крикливым хазарам.
Вечную русскую речь
Не разбазаривай даром!

Так, чтобы внуки смогли,
Помня заветы и клятвы,
Вывести утром полки
К берегу тихой Непрядвы.



СМУТА


Умело замешана кем-то и споро, и круто,
Мятежно над Русью вздымается грозная смута.
Опять зашептались о Боге, о черте, о воле,
Опять не засеяно вовремя долгое поле.
Но брошено семя обиды, вины и позора,
И души наполнит мятежное пламя раздора.
Ни златом уже не сплотить, ни кнутом, ни любовью,
Готовьтесь умыться слезами, и п;том, и кровью.
И вот захлебнулись от горя, тоски и от скуки,
И нищие грозно вздымают костлявые руки.
И звон колокольный. И плач журавлиной тревоги.
И тесно крестам над погостами возле дороги,
И времени нет, чтоб к кресту приложиться губами.
И ворон кружит над мерцающими куполами.
Рассветы багряны. И дымно-кровавы закаты.
Опять замышляют поход на Москву супостаты.
Кровавый туман над притихшей Россией клубится,
И Гришка Отрепьев уже ни черта не боится.



НА ПРОЩАЛЬНОМ БАНКЕТЕ


Кончено свидание с Россией,
Вы уже наездились сполна.
Пейте, ешьте, гости дорогие,
Хватит всем закуски и вина.
Вечереет. Скоро сядет солнце.
Станет в нашей комнате темно.
Посидим, поспорим, посмеемся,
А потом, как повелось давно,
Вы споете песни о далекой,
Солнечной и радостной земле,
И про то, как сокол ясноокий
Гордо реет в предрассветной мгле.
А за нашу песню не взыщите,
Что в ней – грусть, сердечная тоска?
Гости дорогие, не судите
Строго удалого ямщика.
Тает тракт в оснеженных просторах,
Тускло озаряемых луной...
Много песен на Руси веселых,
Только я не знаю ни одной.



***


Дымится мгла морозного тумана,
И первый снег отяжелил листву.
И то, что было призрачно и странно,
Отныне проступает наяву:
Покатых крыш немые очертанья,
Высокой церкви черный силуэт,
А в небесах, под сводом мирозданья,
Далеких звезд лампадный, тусклый свет.
И на сто верст – ни недруга, ни друга.
И на сто верст – глухая тишина.
И в снежный мрак погружена округа,
Чуть теплится тяжелая луна.
И сколько мне еще в пути осталось
Брести среди заснеженных могил...
Когда-то Русь и пела, и смеялась,
А нынче даже плакать нету сил.



***


Время пришло собирать камни.
Кто даст ответ,
Что из них строить?
Храм ли воздвигнуть
Белоколонный
Или тюрьму понадежней?
Тот, кто изрек, что пора настала,
Так давно говорил об этом...
Сколько с тех пор разрушено храмов?
Сколько с тех пор построено тюрем?
И не тверди – только Богу известно...
Время прошло разбрасывать камни.
Время пришло собирать камни.
Только камней не осталось.



***


Посев взойдет на вспаханной земле,
Дождем обильно политой и п;том.
О, будь благословенною работа
Под знойным солнцем и в рассветной мгле.

О, будь благословенен вечный труд
На ниве, где заколосятся всходы
Добра, познаний светлых и свободы,
Которые потомки соберут.

Но где зерно случайно попадет
Или в песок, или во чисто поле,
Оно случайным злаком прорастет
Или умрет томящимся в неволе.

Умрет или останется одно
Средь сорных трав взошедшее зерно.



***


Если б Иуда не сторговался,
Если б дороже просил за Христа,
Верно, другой бы апостол продался,
Совесть Иуды была бы чиста.
Стал бы Иуда великим святым,
Благообразным, честным, седым.
Он бы судил нас, строго взирая,
Властно звенел бы ключами от рая,
Если б не сторговался тогда...



***


Отара послушно бредет за своим пастухом,
Спокойно, лениво, не зная забот и тревоги.
А он, в полудреме, на ослике едет верхом
По только ему одному лишь известной дороге.

Отара не ведает страха, не знает беды.
Бараны бредут друг за другом лениво и сонно.
И тащатся вновь целый день от воды до воды,
И верят, что все это прочно, надежно, законно.

Ведь есть же пастух, что на ослике едет верхом.
Он умный. Он знает дороги и все водопои.
И стадо послушно бредет за своим пастухом,
Бредет, убаюкано знойным и сытым покоем.

И вечно бредут вслед за ним мимо гор, мимо сел.
Но дремлет пастух, и бессильные свесились руки.
И тянет отару тупой, своенравный осел,
Не зная, куда и свернуть от назойливой скуки.



***


Я искал взаимности у леса,
У полей, мерцающих белесо
В тусклом свете матовой луны,
У реки, спешащей суетливо
К тихой глади сонного залива,
У осенней гулкой тишины...
Но опять вела дорога к дому.
И причастность ко всему другому
Растворялась в молодой крови.
И в который раз меня прощали
Улицы надежды и печали,
Перекрестки счастья и любви...



***


Как сговорившись, окна гаснут.
И вот уж город погружен
В спокойный, безмятежный, ясный,
Почти что детский, тихий сон.
Забуду о добре и зле,
О пустоте дневного вздора.
Смотрю, как в сумеречной мгле
Мерцают купола собора,
Как над застывшею листвой
Сиянье лунное разлито,
Как конь над сонною Невой
Вознес тяжелые копыта.
Мерцают тускло фонари.
В реке дрожат ночные звезды.
Еще есть время до зари,
И, может быть, еще не поздно
Связать оборванную нить,
Поднять распавшиеся звенья?
И начинать, как прежде, жить
Без гордости и сожаленья,
Без суеты и без подсказки
Дрожащих, тающих теней,
При свете совести и сказки,
В сиянье звезд и фонарей...



ПАМЯТНИК ПЕТРУ


Светает. Тихо. Город спит.
Лишь ветер дерева колышет.
И кажется, что конь храпит,
А всадник видит всё и слышит.

И, видно, нет ему покоя:
Как бы предчувствуя беду,
Сжимает властною рукою
Уже ослабшую узду.

Лежат тяжелые туманы,
Но с тех давно минувших дней
До сей поры шипит поганый,
Коварный и отвратный змей...



МОЙКА, 12


Как в этом месте
Невский тесен –
Сужается перед мостом.
Увы, ничем не интересен
Отреставрированный дом.
Здесь очень шумно,
Очень бойко,
Здесь толчея и суета.
Здесь глухо шепчет речка Мойка,
И та, и вроде бы не та...
И, дорожа секундой, часом,
Спешим, опережая тень...

Здесь Пушкин встретился с Данзасом
В январский несчастливый день.
А вскоре здесь,
На месте этом,
Читали скорбны и тихи
Стихи безвестного поэта,
Уже бессмертные стихи.
И ты, на месте стоя этом,
На два столетья оглянись –
Здесь судьбы двух больших поэтов
Таинственно пересеклись.
Вот здесь,
На две ступеньки ниже,
Где полустертый барельеф,
Где Мойка плещется чуть слышно,
Уже заметно обмелев...



ИСААКИЕВСКИЙ СОБОР


Как морозно и ветрено в мире.
Всё, наверно, давно решено.
У Рылеева в тесной квартире
Недопитым осталось вино...
Вы спешили на площадь с рассветом
Под штандарты мятежных полков.
Как на солнце горят эполеты,
Как тревожно мерцанье штыков!..

Нынче здесь ничего не напомнит
О героях минувших времен...
А в ушах –
То ли звон колокольный,
То ль кандальный, овьюженный звон.
Купол высится в отблесках мглистых,
И проносится
Лет череда,
И на шпиле его серебристом
Одиноко мерцает звезда...

Будто этот
Собор величавый
Вознесен был
Как памятник вам,
Сыновьям
Нерадивой державы,
Самым лучшим ее сыновьям!



ДОМ, ГДЕ ЖИЛ ТЮТЧЕВ


Смеркается. Как наважденье,
В морозном мареве огней
Проспекта сонное движенье,
Реклам дрожащее свеченье,
Мерцанье тусклых фонарей...

Иду по Невскому. Знакомо
И всё почти известно мне...
На миг остановлюсь у дома,
Увижу яркий свет в окне.

Напряжены, в морозной пыли,
Гудят чуть слышно провода.
Здесь жил поэт. Уже забыли,
В какие именно года.

Не знаю, кто тут виноват.
Да только разве важно это?
Здесь каждый камень помнит взгляд
И голос русского поэта.

Настанет срок – и в сердце каждом,
Покуда Русь еще жива,
Верь, отзовутся не однажды
Его великие слова...

Уже пустеют мостовые.
Смотри, из этого окна
Ему была видна Россия,
Была видна её судьба...



ДАНЗАС


Катит скрипучая бричка,
Жаркий полуденный час.
И задремал по привычке
Старый полковник Данзас.

Счастия нет и в помине,
Нет ни детей, ни жены.
Тлеет, как угли в камине,
Позднее чувство вины...

Жизнь переменчива наша –
Счастье, разлука, беда...
Что же вы медлите, Саша? –
Крикнуть хотелось тогда...

Выстрел. Душа встрепенулась,
Словно развеялся сон.
В стылое небо взметнулась
Черная стая ворон.

Помните лица и строчки,
Морщите мудрые лбы,
Но не просите отсрочки
У милосердной судьбы.

 

БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ


Белеет парус одинокий
Как лебединое крыло...
А.А. Бестужев

I
Балы, концерты, маскарады,
Блеск аксельбантов, эполет,
Ученья, смотры и парады,
И только ночью ты – поэт.
И к черту свет, пустой, манерный,
Слова вельможи-дурака...
Свеча роняет свет неверный,
И тень колышется слегка...
Но что перо? Перо – не шпага!
А сколько сделать бы хотел!
В душе всегда жила отвага:
Поменьше слов – побольше дел!
Судьба. Отечество. Рылеев.
Непримиримый, честный взгляд.
Ужели жизни пожалеем?!
Кондратий, друг мой, как я рад...
И вновь – волнения, заботы,
Ночные встречи, шумный бал...
Постой же, маска, кто ты? Кто ты?
Тебя я прежде не встречал...
И вдоль Фонтанки мчит карета
В морозных бликах фонарей
Штаб-офицера и поэта
С ночной избранницей своей.
Лови последние мгновенья –
Туманный взор, покорность губ...
Но бьет минута пробужденья –
Призывен глас гвардейских труб.
Остудит сердце мрак январский.
Падет таинственный покров.
И будет гнев коварен царский,
А жребий – страшен и суров...

II
Друзья мои! Что с вами ныне?
Кого из вас судьба хранит?
Один томится на чужбине.
Другой – в тюрьме. А ты – убит!
Ах, Пушкин, Пушкин... Нет, не жалость –
Наш скорбный путь лежит во мгле.
Но неужели не осталось
Сердец достойных на земле?
И офицерам, и поэтам
Давно пора понять, друзья,
В несовершенном мире этом
С душой открытой жить нельзя.
Нельзя? Нельзя! Но, Боже правый,
Как быть тебе, когда ты сам
Рожден для подвига и славы,
С душой, летящей к небесам?!
А дальше? Дальше будь что будет.
И пусть не будет ничего.
Потомок строгий не осудит
Сомнений сердца моего...
Белеет саван пенных кружев,
И вал за валом катит вал.
Опальный прапорщик Бестужев
В десанте без вести пропал.
Что в жизни скорбной и постылой
Решит последний спор с судьбой?
И ни креста, и ни могилы,
А только пенится прибой...
А в море зыбком, там, далеко,
Так неподкупно и светло
Белеет парус одиноко,
Как лебединое крыло...



ТАВРИЧЕСКИЙ САД


И всюду – страсти роковые,
И от судеб защиты нет.
А.С. Пушкин

Все слабее неоновый свет.
За оградой внезапно и странно
Возникает дворца силуэт,
Что сокрыт пеленою тумана,
Словно нечто такое тая,
Что открыться пред нами готово.
Замираю. И память моя
Воскрешает событья былого...

Хан из Персии прибыл и жил
Во дворце. Многочисленной свитой
Не напрасно себя окружил,
Так как прибыл он с важным визитом.
Регулярно вершил он намаз
И гарем посещал до обеда.
Он привез драгоценный алмаз
За убийство посла Грибоеда.
Вот он едет к царю на прием,
Но монарх не серчает на хана.
И был принят подарок царем,
И обласкан посланец Ирана...

Не обмолвились словом ему
Об убийстве поэта России.
О, когда б удалось и кому
Переписывать судьбы людские!
Трижды благословенен мудрец,
Что, витая в материях зыбких,
Перепишет судьбу наконец,
Исправляя грехи и ошибки.
Но, иной доверяясь судьбе,
Как же страшно, наверное, всё же
Встретить гроб на скрипучей арбе
Под изодранной, пыльной рогожей.



***


Вечер. Дождь. В тумане Малый Невский.
С крыш вода на тротуар течет...
Отставной поручик Достоевский
По притихшей улице идет.

Боже! Как дождливо в этом мире!
Впрочем, бездна все-таки без дна.
Может, все же посидеть в трактире?..
Спросит чаю. Сядет у окна.

Не минуют темные напасти –
Бьет судьба как будто наобум.
Есть расчет в любой безумной страсти,
Безрассуден самый трезвый ум.

И, поди ж, предугадай попробуй,
Где и чья прольется завтра кровь
В миг, когда соседствует со злобой
Доброта и вечная любовь.

И попробуй быть скупым и кратким
В час труда, забвенья и гульбы,
В миг, когда вот-вот поймешь загадки
Русской удивительной судьбы.

Все так просто и необъяснимо,
И попробуй, догадайся сам...
Дым табачный вьется мимо, мимо
Через фортку – прямо к небесам...



В ЦАРСКОСЕЛЬСКОМ САДУ


Брожу я по аллеям не спеша,
И легкой грустью полнится душа...
Какая толчея и суета,
И лебедей не видно у моста.
Нет гордых птиц! Зато со всех сторон
Слетелись стаи черные ворон.
Смотрю, как ворон в небесах повис,
Как, замирая, зорко смотрит вниз,
Как мрачно тень тяжелого крыла
На купол позолоченный легла.



НОЧУЮ В ГОСТЯХ


Только в комнате выключу свет,
Как останусь один в этом мире,
И подумаю вдруг – сколько лет
Этой старой, забытой квартире?
Кто в стен;х этих жил, кто тужил
По несбывшейся светлой надежде?
Кто рублем золотым дорожил
В этом доме глухом на Разъезжей?
Здесь бродил Достоевский не раз,
Пушкин к Дельвигу ехал под вечер,
Чернышевский в полуночный час
Шел, сутуля высокие плечи...
И какая теперь тишина
И безликость ночными часами...
Лишь мерцают в ночи имена,
Что хранит нестареющий камень.
Станет страшно в зловещей тиши
На мгновенье, всего на мгновенье!
Память камня – не память души –
Не распались бы вечные звенья,
Чтобы в эту зловещую щель
Не врывался беспамятства ветер...
Скрипнет плохо прикрытая дверь.
Дрогнут блики фонарного света.
И распахнутой книги страница
Шевельнется, и дрогнет рука,
И, едва заскрипит половица,
Заколышутся тени слегка...
Я не сплю. Я лежу не дыша.
Кто полуночью сумрачной бродит?
Может, грешная чья-то душа
Что-то ищет, да всё не находит...
 


***


Этот город в тумане чахоточных,
тусклых ночей,
Где белесое марево п;том пропахло и дымом,
Стал заброшен, как сад, стал теперь он
как будто ничей
В каждодневном своем убывании неуловимом.

Стали уже проспекты. И улицы стали тесней.
Стали ниже дома. И приземистей стали соборы.
Обветшали дворцы. Стали белые ночи тусклей,
И оград кружева превратились в простые заборы.

Этот город – как мы, в бестолковой своей суете,
В маете, толчее, в несуразных и глупых
стремленьях,
В каждом вздохе отчаянном, в каждой
случайной черте
Повторяет собою последние два поколенья.

Не ищу виноватых. Да я и не вправе искать,
Что слова... Что мои сокровенные думы...
Но и права, извечного русского права прощать,
Я лишен навсегда этой ночью слепой и угрюмой...

Сколько надо любви, чтобы город из пепла
восстал,
Чтобы вновь замерцали кресты и высокие звезды.
Но пугает в ночи чей-то хищный и грозный оскал,
И змеей проскользает холодное, горькое:
«Поздно...»

И тяжелые волны забьются в слепом кураже,
И свинцовые тучи сокроют рассветные
дали.
Но ведь теплится что-то, ведь что-то мерцает
в душе,
И покуда еще у нас этого не отобрали...

И ещё – этот бронзовый ангел с тяжелым
крестом
Осеняет перстом купола, проржавевшие крыши…
И задумчиво ветер поёт… Что же будет потом?..
Я-то знаю о чем, но уж лучше бы это не слышать.



***


Сошла с небес полночная звезда
И засверкала на высоком шпиле,
Которым крест в тридцатые года
На куполе собора заменили.
И верили, иначе и нельзя,
Как только рушить всё до основанья...
Струится нынче лунный свет, скользя,
Окутывая улицы и зданья...
Не будем вспоминать давнишний спор,
Что потерял давно свое значенье.
Смотри, стоит увенчанный собор,
Окутанный таинственным свеченьем...
И до заветной не достать рукой,
Не отменить, не наложить запрета,
И льется свет серебряной рекой,
И нам уже глаза слепит от света.



***


Хотел со всеми жить в ладу,
Да только нет со всеми лада.
Один несу свою беду –
Наверно, это так и надо.

Наверно, так тому и быть,
Но как порою трудно это –
Не балансировать, а жить
На шатком стыке тьмы и света.

Не в разобщенности беда,
Не в том, что мы забыли Бога.
Скажи, кого винить, когда
Внезапно кончилась дорога?

По саду Летнему бреду,
В морозном инее ограда.
Хотел со всеми жить в ладу,
Да только нет со всеми лада.



***


Не витийствуй, не пророчь,
Не тверди, что всё понятно.
Вслушайся, как шепчет ночь
Осторожно и невнятно.

И попробуй, разбери
Хоть единственное слово –
Только вспыхнут фонари,
Тут же вдруг погаснут снова.

Беспорядочных огней
Бестолковое мерцанье.
Меркнут блики фонарей,
Тише ночи трепетанье.

Спорим, спорим дотемна,
Что есть главное в искусстве:
Может, поиски ума
Или, как там, пламень чувства?

Я наслушался сполна
Про забвение и славу.
Светит полная луна,
Круглолица и лукава.

И дрожащий лунный след
На столе засеребрится.
Озаряет ровный свет,
Озаряет равный свет
Наши молодые лица...



***


Трамвай летит над гулкими мостами,
И стынет звон в морозной тишине.
И вот сейчас расстанемся мы с вами:
Вам – надо на Конюшенной, а мне
Еще кружить по улицам. По гулким,
Где чуть дымят ночные фонари,
Заснеженным, пустынным переулкам,
Что будут безымянны до зари.
Продрогну в опустевшем вдруг вагоне,
Вздремну едва, и вот, в конце концов,
Я выйду на пустынном перегоне
И вспомню ваше смуглое лицо...
Бреду тропой заснеженною к дому.
Мерцает одинокая звезда.
И кажется, что были мы знакомы
И только что расстались навсегда...



***


Развели над Невою мосты.
Переулки повсюду пусты.
Где-то вздрогнул последний трамвай,
Словно горя хватил через край.
Прогремел, прозвенел, простучал
И во тьме непроглядной пропал.
Долго светится чье-то окно,
И кому-то не спится давно.
Но мелькнул на стене силуэт –
И погас утешающий свет.
Только ночь.
Только дождь.
Только тишь.
Только гулко стекает с крыш.
Только тускло горят фонари,
Словно отблески ранней зари.



***


Страдай, страдай, душа моя,
Пусть мы не властны над судьбою –
Неотвратимость бытия
Пока не властна над тобою.
Как птица, раненная влет,
Над заповедными долами
Лети, спасение мое,
С окровавленными крылами...



***


Я болен. Я в белой постели.
И чудится в знойном бреду,
Как я тяжело, еле-еле
По пыльной дороге иду.
Как ветер сомлевший не дышит,
Прикрывшись пожухлой травой.
Как знойное марево пышет
Над бедной моей головой.
Как от нестерпимого зноя
Слезится небес синева –
Туманятся передо мною
Твои голубые глаза...



***


Осенью похолодало
И зачастили дожди.
Если письмо запоздало,
Почту винить обожди.
Утром вздохнешь ты устало,
Первому снегу не рад.
Если письмо запоздало,
Может быть, сам виноват?



***


Уезжаю не навсегда,
Но с тобой прощаюсь навечно.
Обниму тебя, как тогда,
В первый раз, за детские плечи.

В моросящем дожде вокзал.
Ты стоишь. Ты не прячешь взгляда.
Веришь, все бы тебе отдал.
Да тебе ничего не надо.



***


Прощаясь наспех, навсегда
В столпотворении разлук,
Ты не забудешь никогда
Ее по-детски тонких рук.

Пройдет печальная пора.
Ты будешь жить и не тужить,
Но будут желтые ветра,
Как листья, память ворошить.

Конечно, вечность – это вздор.
Ты прав, конечно, всё пройдет.
Но всё же, где горел костер –
Трава годами не растет...



***


Наступила пора прощаний.
Наступила пора прощений,
Неисполненных обещаний,
Неудавшихся воскрешений.

Неизвестно, какие утраты
Нам еще предстоят в пути.
Даже если ты виновата,
Все равно говорю: «Прости...»



***


Ты ждал наступленья зимы,
Как ждут избавленья от боли.
А ветры в желтеющем поле
С утра затянули псалмы.
Ты ждал наступленья зимы.
Ты ждал на исходе недели,
Как сказку, ночной снегопад,
А думал, совсем невпопад,
О птицах, что к югу летели.
О птицах, что к югу летят...



***


За окном – ноябрьский дождь и ночь,
Фонарей и звезд мерцает путь.
Только б эту осень перемочь,
До зимы бы только дотянуть.

Грянет ночью сумрачной мороз.
Мягко лягут первые снега.
И среди заснеженных берез
Зазвенит веселая пурга.

И забьется сердце не спеша.
Мягко снег кружится, не спешит.
И ледком затянется душа,
И снежком ее припорошит.



ЗИМА


А за окнами – снег и тишь.
И на тысячи верст – зима.
Силуэты высоких крыш.
Снега белого кутерьма.

Одеваюсь в сенях не спеша,
Здесь никто зимой не спешит.
Ни к чему не лежит душа,
Ни к кому душа не лежит.

Тихо кружится голова.
Мыслей катится снежный ком.
А сосед мой колет дрова,
Звонко тенькает топором.

Он-то ведает, что к чему,
И на всё имеет ответ.
– Будь здоров, – говорю ему.
– Будь здоров,– отвечает сосед.

Вон, запутался в проводах
Белой вьюги блестящий след –
Третьи сутки сидим впотьмах,
Ждем, когда же подключат свет.

Третий вечер сижу во мгле.
Отгудели дрова в печи,
И чуть теплится на стекле
И дрожит огонек свечи.

Сигареты струится дым,
И лиловый пепел застыл.
Я когда-то был молодым,
Я когда-то тебя любил.

Ветер что-то запел в трубе,
Улетая в ночную тьму.
Написать бы письмо тебе,
Да, наверное, ни к чему...

Ни к чему золу ворошить,
Прогорела уже дотла.
И заслонку пора закрыть –
Сохранить хоть немного тепла.

Завтра снова печь затоплю.
Мыслей снежный растает ком.
А собаку себе не куплю,
Слишком много хлопот со щенком.

А за окнами – снег да тишь.
И на тысячу верст – зима.
Силуэты высоких крыш.
Снега белого кутерьма.



СНЕГОПАД


Снег падает.
Мерцанье фонарей
С сияньем лунным неразрывно слито.
Струится воздух к мрачным небесам.
Во всем искать
Какой-то тайный смысл
Не только бесполезно, но и глупо.
И стоит ли об этом говорить?
Год вычеркнут из жизни, как строка
Из неудачного стихотворенья.
И стоит ли об этом сожалеть?
Нет радости и горя,
Только снег
Летит, кружась в неоновом тумане,
В морозной мгле застывших фонарей.



***


Птицы возвращаются домой.
Лес сквозит голубоватым светом.
Скоро, очень скоро, Боже мой,
Зазвенит, зазеленеет лето.

Расцветет мой опустелый сад,
Только вот в душе моей – ни звука.
Как-то вдруг нежданно, невпопад
Вспомнится недавняя разлука.

Снегопада шелест, фонари,
Сигаретный, терпкий запах дыма
И тугая полоса зари,
Замерцавшая неуловимо.

Что осталось? Снега кутерьма,
Долгой ночи влажное дыханье
И нагая, сладостная тьма,
И немного странное прощанье.

Нынче мы чужие – я и ты.
Всё так просто. Сердце бьется мерно.
Что страшнее этой простоты,
Этой строгой страсти равномерной?

Ни прощать не вправе, ни винить.
Но чем дальше время – боль сильнее.
Понял я давно, как надо жить,
Только с каждым годом жить труднее.

Ну а нынче – все звенит весной.
Что природе наши мысли, муки?..
Птицы возвращаются домой
После зимней, тягостной разлуки.



***


Как хорошо, что я один.
Что ночь кругом. Что мне не спится.
Что через кружево гардин
Зеленый лунный свет струится.

Мотыль ударился в стекло.
И почему-то, сам не знаю,
О наших встречах так светло,
Без прежней боли вспоминаю.

А в небе – Дева и Весы.
И пес, уснув, тревожно дышит.
И на весь мир стучат часы,
Да только их никто не слышит.



***


Встанешь утром рано –
В мире тишина.
В пелене тумана
Тусклая луна
Скоро неприметно
Скроется сама.
В дымке предрассветной
Замерли дома,
Каждое мгновенье –
Капелька тепла.
Призрачней сомненья
И прозрачней мгла,
Если б бесконечно
Длился этот миг!
Но ничто не вечно...
И меня настиг,
Закружил немного
Призрачный обман –
Из дождя ночного
Сотканный туман:
В нем двоится странно
Тусклая луна.
Встанешь утром рано –
В мире тишина...



ВСТРЕЧА


В толпе торопливых прохожих
Увижу тебя, оглянусь.
И душу наполнит тревожно
Щемящая, давняя грусть...

Мерцает твой облик и тает
В заснеженных сумерках дней.
Не память нам изменяет,
А мы изменяем ей.



***


С годами начинаешь гордиться тем,
Чему ранее не придавал никакого значения –
Потрепанной книжкой
С автографом известного автора,
Давнишней детской дружбой
С нынешним героем труда,
Областной газетой
Десятилетней давности
С упоминанием о тебе
В числе прочих
В когда-то нашумевшей статье,
Малозначительным этюдом,
Никому неизвестным,
Который, однако, принадлежит кисти
Большого художника,
И даже серебряной медалью
Городского первенства,
Которую ранее считал
Самой обидной неудачей
В своей спортивной карьере...



СОЖАЛЕНИЕ


Однажды вдруг с горечью осознаешь,
Что чего-то тебе уже никогда не достичь,
Чему-то уже никогда не научиться,
Что из великого множества дорог,
Лежавших перед тобой когда-то,
Некоторые остались далеко позади,
И тебе уже никогда по ним не проехать.
Я уже никогда не научусь рисовать
Или, скажем, играть на скрипке,
Никогда не стану летчиком,
Ни капитаном дальнего плавания.
И хотя многое еще впереди,
Становится обидно, что, выходя на перекресток,
Приходится выбирать одну дорогу,
Когда бы хотелось пройти тремя...
Вдобавок ко всему, мне теперь мешает спать
Шум деревьев, которых я так и не посадил...



***


Мне говорят, что я слишком рационален.
Возможно. Однако не более,
Чем Ганс Христиан Андерсен,
Который, выезжая куда-либо,
Среди прочих
Совершенно необходимых ему вещей
Непременно складывал в саквояж
Длинную веревку,
Чтобы в случае пожара в гостинице
Благополучно выбраться из окна.



***


Наши мечты и надежды
Всегда напоминали мне одежду:
В детстве мы быстро вырастали из нее,
И уже через год нам покупали
Новые ботинки, рубашки.
В юности
Нам хотелось одеваться модно и красиво,
Так, чтобы всегда нравиться окружающим,
Особенно девушкам и экзаменаторам.
А потом мы стали носить
Один и тот же темно-синий
Импортный шерстяной костюм.
И всегда, при удобном случае,
Напоминали:
«Ему уже девять лет,
А он по-прежнему как новый...»



***


Опять кого-то воскрешают.
Но говорят уже – он был...
И, здравицы провозглашая,
Среди белеющих могил
Поставят памятник гранитный
И будут долго повторять:
Что, мол, талантливый и видный,
Что больно нам таких терять,
Что высших почестей достоин,
Любим и чтим... О Боже мой!
Что мог бы написать покойный,
Когда бы знал, кто он такой?!



***


А мертвым, знаешь, все равно,
Что мрамор, что гранит.
И поминальное вино
Их души не бодрит.

А мертвым, знаешь, все равно,
Теперь им наплевать
На телевизор и кино,
На книги и печать...

Хоть каркай ворон, хоть молчи,
Но лишь себя не тешь –
В огромном небе средь ночи
Не зазияет брешь.

Ведь память до тех пор жива,
Покуда жив народ,
Пока народная молва
В людских сердцах живет.



***


Дай Бог тебе сильных врагов,
Которые злы и умны,
И пусть не тревожит их снов
Досадное чувство вины.

Быстрее не будешь идти,
Дорога не станет легка,
Когда одолеешь в пути
Какого-нибудь дурака.



***


А все-таки спеши, спеши,
Пусть даже ошибаясь снова,
Всю боль мятущейся души
Вложить в трепещущее слово!
Когда молчания печать
Твои уста сомкнет навечно,
Ему – звенеть, ему – звучать,
То дерзновенно, то беспечно.
Но, покорясь своей судьбе,
Не ожидай вознагражденья:
Нет ни спасения тебе,
Ни состраданья, ни прощенья.
Сомнений чашу ты испил,
И не тверди молитв упрямо.
Ведь все равно не хватит сил
Изгнать торгующих из храма.



***


Вновь устав от жизни бестолковой,
Покидаю шумный Петроград –
Мир мой тополиный и кленовый,
Мой вишнево-яблоневый сад...

Поднимаюсь по крутым ступеням,
А вокруг такая тишина,
И таким таинственным свеченьем
Комната моя озарена.

Я вздохну немного виновато,
Но уже теперь, на склоне дня,
Кроме Бога и военкомата,
Нет теперь начальства у меня.

Подойду к окну – еще не поздно;
Сонный мир объемлет тишина.
Тихо зреют яблоки и звезды,
На ветвях качается луна.

Ничего теперь уже не надо...
Тихо шепчет влажная листва,
И плывут во мгле ночного сада
Русские, печальные слова...



***


Снова меняются роли
Жизни дневной и ночной:
Звезд васильковое поле,
Месяц как колос ржаной.

Где-то вдали отзвучали
Поезда сотни колес,
И на пустынном вокзале
Тихий уснул тепловоз.

В масле горячем и пыли,
Теплый, как хлеб из печи.
Фары, погаснув, застыли,
Тускло мерцая в ночи.

Мирно полночное небо,
Сон, тишина и покой,
В воздухе пахнет хлебом,
Тестом и теплой мукой.



ЛЕСНОЕ ОЗЕРО


Войду, как в храм, в сквозящий березняк.
Уже светает. Предрассветный мрак
Стремится ввысь, светлея, исчезает.
Туман прозрачный, истончаясь, тает.
И золотые блестки там и тут,
И светится листвяный изумруд.
Еще не слышны птичьи голоса.
Вот озеро, в котором небеса
Отобразились. Я склонюсь к воде
И не увижу своего лица...



***


Когда едва-едва светает,
Чуть задымив, светлеет мгла.
И понемногу остывает
Костра полночного зола.

Июль, июль – макушка лета!
Еще земля тепло хранит,
Но после этого рассвета
Уже короче станут дни.

Но нет и тени увяданья!
Уже светлеют небеса,
И вместе с птичьей песней ранней
Над поймой зазвенит коса.

И чаек раздадутся крики,
И в хороводе, так легки,
Закружат золотые блики
На волнах утренней реки.

Ну а пока во мгле туманной
Встречаю раннюю зарю.
Стою во мгле, как гость незваный,
И ничего не говорю.



***


Дрожащие тени ложатся
На светлые воды реки,
Опавшие листья кружатся
Красивы, изящны, легки.

И пахнет так резко и странно
От свежей, промерзшей земли,
И в небе прозрачном, стеклянном
Чуть слышно звенят журавли.

И есть еще время до срока,
Когда загудят провода,
Когда почернеет осока,
Когда потемнеет вода.



***


Сухая и теплая осень.
Последние дни октября.
Сквозь кроны подоблачных сосен,
Дымясь, проступает заря.

Туманное небо высоко,
Но холодом веет уже.
Как тихо. И как одиноко
В осеннем лесу на душе.

Рябины тяжелые кисти
Мерцают в рассветном чаду.
И падают желтые листья –
Последние в этом году.



***


Миновала пора листопада.
Потускнела небес синева.
Только вишня все ждет снегопада,
Тяжелеет, тускнея, листва.

Не кричат суетливо синицы.
Лужи скованы искристым льдом.
И туман серебристый струится
Над еще не застывшим прудом.



***


Птицы стремятся к теплу.
И на решетке оконной
Сидя, прижмутся к стеклу
Тихо и завороженно.

Их не пугают теперь
Света дрожащие блики,
Громко скрипящая дверь,
И разговоры, и вскрики...

Страшен мороз, полумгла,
Ветер, что воет и злится.
Хочется света, тепла
И человеку, и птице.



***


Привычный путь до отчего порога.
Сложилось так, не знаю почему,
Куда бы ни вела меня дорога,
Я возвращался к дому своему.
К той улице привычной и обычной,
Где тополя чуть слышно шелестят,
Где пьяницы печальные привычно
С утра за пивом в очередь стоят.
И где ветхозаветные старухи
Судачат вечерами под окном,
И где стучит назойливо и глухо
По радио суровый метроном.
Где всё уже давным-давно известно,
Где всё уже исчерпано до дна,
Где слышится одна и та же песня
Из каждого раскрытого окна.
Где в полутьме устало, неизбежно
Опять гремят ночные поезда,
Где светит, как последняя надежда,
Моя неугасимая звезда.



ПИСЬМО


А по ночам здесь тишина,
Лишь сосен шум да гул прибоя.
И фонаря на пол-окна
Мерцанье бледно-голубое.

Я буду месяц изнывать
От неподвижной пляжной скуки.
Я буду долго забывать
Твое лицо, глаза и руки...

Звенит ночная тишина.
Далеко слышен гул залива.
Тяжеловесная луна
Задумчива и молчалива.

Довольно истины одной,
Чтоб жить счастливо и беспечно:
Ничто не вечно под луной,
Да и луна сама не вечна.

Всё встанет на свои места...
Как просто всё, но слишком поздно.
А высь безбрежна и чиста,
И только ярко светят звезды...

Пишу – всё будет хорошо,
А всё давным-давно прошло.



САКСОФОН


Ресторан. Полумрак.
Музыка тихо звучит.
Тихо всхлипывает саксофон,
Что-то бормочет он еле слышно,
Словно сквозь слезы...
Публика занята делом.
Что ей до музыки этой?
Похоти похоть жаждет. И похоть
Миром правит и суд вершит.
Тело нагое мерцает в одеждах,
Словно вино в запотевшем бокале.
Музыка тихо струится. Бормочет
Что-то, вздыхая, саксофон.
Всё вспоминает о скрипке. Но скрипка
Разве нужна в этот тусклый вечер?
Музыка нынче в сердцах иная –
Ритмы в такт телодвижений,
Музыка тихо струится и тает,
Дымом табачным неуловимо
К тускло мерцающей люстре возносится.



***


Сентябрь. Дождь. Мерцание залива.
Звенящий на ветру сосновый лес.
Лишь только парус вздрогнул сиротливо,
Как тут же в синем мареве исчез.
И мы с тобой притихшие стояли,
И догорала тусклая звезда.
А было ли? А было ли? Едва ли...
А будет ли? – Не будет никогда.
Но всё же вспоминаешь почему-то
Звенящий лес, пустующий причал.
И счастьем называешь те минуты,
Что ранее совсем не замечал.



***


Над Ригой притихшей осенние дуют ветра,
Доносится рокот прибоя и крик журавлиный.
Над шпилем высоким собора святого Петра
Летят облака, задевая за хвост петушиный.

Уже тяжелеют пунцовые кисти рябин,
Темнеют реки беспокойной свинцовые воды.
Я с городом вечным остался один на один,
Висят надо мною тяжелые, влажные своды...

Я жил, не боясь расставаний, злословий, измен.
Я жил без любви и без денег, не веря в приметы.
Но, видимо, нынче настала нора перемен –
Не так, как обычно, кончается тихое лето.

Не так, как обычно, кричат в вышине журавли,
И ветер листает распахнутой книги страницы.
Не так, как обычно, прощаясь, гудят корабли,
И слишком тревожны прохожих печальные лица.

У каждого в жизни бывает такой же вот час,
Когда отрешившись от всякой привычной мороки,
Ты вдруг понимаешь, что кем-то когда-то для нас
Отмерены жесткие, очень короткие сроки.

Что начат давно этот долгий, безжалостный счет,
Что все минуло, минуло уже безвозвратно.
Как сто лет назад, Даугава к заливу течет,
И кто бы сумел повернуть эти воды обратно...



***


В тот день я из Риги домой уезжал.
Вот плавно качнулся и дрогнул вокзал,
И крыши, и острые шпили.
И тронулся тихо купейный вагон.
И небо, и тихий пустынный перрон
В минувшее тихо поплыли.

Мой город! Готических улиц твоих
Читаю на память таинственный стих
И думаю, что не случайно
Тот месяц навечно остался в душе
И будет теперь неизменно уже
Печалью овеян и тайной.

Печалью, и тайной, и радостью встреч,
Которые все же сумеет сберечь
Моя неизбывная память.
Я так благодарен за это тебе,
Я так благодарен за это судьбе –
За все, что свершилось меж нами...

И мчится сквозь время купейный вагон,
И словно на гребнях притихнувших волн
Его осторожно качает.
Мелькают, тускнея, в ночи фонари,
И звезды, в преддверии ранней зари,
В тумане таинственном тают.



***


Остынет стакан
Золотистого чая.
Под гомон колесный
Меня укачает.
Закрою глаза
И заснуть попытаюсь,
Но снова, но снова
Туда возвращаюсь.
Туда, где шумит
Утомленное море,
Где парус растаял
В туманном просторе,
Где кем-то забыты
Рыбацкие сети,
Где листья уносит
Таинственный ветер
И гонит их долго,
Смеясь и куражась,
По гулкому пляжу,
Осеннему пляжу...
Где мной не дочитаны
Умные книги,
Где гулки кварталы
Готической Риги,
Где ты ускользаешь
Уже безвозвратно.
И всё это просто
И так непонятно.
И я забываю,
Что должен кому-то.
Я счастлив безмерно,
Что хоть на минуту,
На миг озарилось
Случайной кометой
Беззвездное небо
Минувшего лета...



***


Та женщина жила неподалеку
От старого дворца бакинских ханов…
А в комнате был низкий потолок
И окна выходили прямо в небо
И в море, что мерцало на рассвете.
И горизонт светился бирюзою.
И воробьи еще в пыли купались;
И корабли качались у причала;
И властно возвышались минареты;
И не тревожили шаги прохожих
Уснувшую в глухих проулках вечность.
А женщина спала. Она не знала,
Что этот мир обязан ей рожденьем...
И тихо лепестки роняли розы
В дворцовый пруд с зеленою водою...



СУХОЕ ДЕРЕВО
Притча


Оно других переживет –
Что, в самом деле, с ним случится?
На нем листва не оживет,
На ветви не присядут птицы.
Не тяготят его плоды,
Болезни долгие не мучат,
Не надо солнца и воды,
И ветер не страшит колючий.
Ни боли нет, ни счастья нет –
Вот долголетия секрет.



ДОРОГА


Дорога, ведущая в гору,
Порою в ущелье петляет,
Спускается вниз по склону,
Тропинкой становится узкой
Дорога, ведущая в гору...
Но тот, кто идет по дороге,
В ущелье петляя,
Спускаясь
По скользкому склону тропинкой,
Пусть помнит о том,
Что вершина сверкает снегами:
То ярко –
В лучах ослепительных солнца,
То тускло –
В полуночном свете
Высокой и полной луны.



***


Посмотришь вниз с крутой вершины –
Плывут лениво облака,
Внизу раскинулись долины
И потускневшие луга.

Там дымкой зной струится плавно,
Там в зыбком мареве простор,
Там в желтой пелене тумана
Застыли силуэты гор...

Но высотой небес влекомый,
Забуду про пейзаж земной:
Иное чувство невесомо
Отныне управляет мной.

Здесь, на вершине, горный ветер
Высокомерен и сердит,
Кружась один на белом свете,
Любую душу охладит.



ПОСЛЕ ЗАСУХИ


Обмелел от жары водоем –
Обнажилось песчаное дно.
Тянет остро сопревшим гнильем.
Всё живое пожухло давно.

Только черная грязь да песок.
Только вязкая глина да ил.
А недавно в тех водах, высок,
Светлый месяц державно светил.

И плескалась в затоне вода,
И сверкала ночная звезда...



***


После ливней зеленеют склоны
И уступы каменистых гор.
Стало ослепительно зеленым
Всё, что серым было до сих пор.

Вдоль ущелья тянется дорога,
Всё прозрачней утренняя мгла.
Людям тоже надобно немного
Доброты, надежды и тепла.