Воду Каспийского, как уксус столовый, пить...

Воду Каспийского, как уксус столовый, пить.
Посыпанные песком песни, ракушки и гальку
В карманы себе набирать, через небо-кальку
Горизонт рисовать, гладкости волн вопреки.
 
Жить, улыбаясь, улавливать овалы луж,
На пляже уложенный наповал штабелём
Шлифованный жёлтый камень.
Всё пустое. Мысли отслаиваются кожу-
Рой (фольга упаковки привлекает) голодных чаек.
 
«Лопается сердце, мой маленький милый Капрал!
Вчера Вы были так находчивы, так взаправду-желанны», –
Голос, кому ты сейчас эту глупость сказал?
Голос булькает страшною горловою раной.
 
Странно мысли о войне и смерти забыть,
Прожить ещё час, ещё день после. Постфактум.
Постскриптум.
Тяжесть вина, не дающая далеко заплыть,
Распятая на берегу одежда в мятых заплатках,
Рио-Рита.
 
Пляж. Когда лежишь на абсолютной
Обывательской плоскости дна его,
Кажешься привинченным к небу, или
Лежащем на небе, а под спиной – земля,
Несёшь её огромную тушу. Весь в мыле.
 
В валунах, в эпилептической пене волн
Завыл бы давно, но какое-то мужество сверху даётся,
Рыбацкие лодки и снасти, узнать бы, хороший ли клёв.
Полнейшее «зря», обескровлено-нежное южное солнце.
 
Надежду последнюю-осу, аккуратно стряхнув
С души – как с одежды песок –
Прочь ухожу, отвернувшись к стихии спиной,
Оставляя за собой право прервать ветреный сей диалог.
 
Ты, я же знаю, всё та же сейчас:
Внезапно-порывисто-огненно-королевская-снежная.
Что там в Москве? Не иссяк ли запас
Моих электронно-почтовых нелепых подснежников?
 
Дай мне возможность. Дай докурить/дорулить
До номера. До точки. До дна. До Прилива.
Поросль плесени, стена, кровать, ламината волдырь,
Горячей и лампочки нет. И нет больше пива.

2009