В пустоте моей дело...

В пустоте моей дело –
мне не нравится моё тело,
мне не нравится моё сознанье,
моя память…

Но мне нравится смотреть на луну
до превращения её в схему атома…

Взор – скальпель в руке анатома,
анатом – Дух,
которому не нравятся тело,
сознанье,
память,
не подключённые к растущему извне.

Ему,
как мне,
надоело
всё,
чем не облекая в речь,
терзаю чей-то слух…

Какая тайна
из сердца мирозданья?

Органы восприятия забиты
избитой
ватой…

Я повседневный – нем,
ибо – глух!

Но иногда,
всверливаясь зрачками в сталь выстраданного предела,
воспринимаю духом и говорю
за одухотворённых двух.

Состояние: не угловато
работающий лопатой
бетонщик второго разряда,
которому на подкорку вдруг
из детства бабочка села

с зеркальной раскачкой
крыльев – откачкой
накопившегося за годы яда:

ладони сказки – отверженной прачки,
совести щелочью
делающей
чёрное белым.

Это реально,
не выстрадавший реальности друг:

оставив повседневный испуг
за молом
словораздела,
смело
выпрыгнуть рыбой Вечного Слова
из бездны царств пустотелых…

Но Дух умирает во мне,
оставив стихотворенье –
видео воскрешенья
моего, младенчески воспринятого мной лица,
заснятого в миг,
когда – мигу радо –
пело
милостью Творца,

в не спящие
уши входящего
выростом Гефсиманского сада,

плодоносящего
всей полнотой начала
в кольце конца.

«Смерть! Где твоё жало?» –
повторяю слова Павла,
даже в миг,
когда всё во мне
вроде выеденного яйца,
душа пуста,

и сердцу ближе отчаянье ослепшего Савла
ещё до слов «За что?»
уже распятого Христа…

Мне не нравится моё тело,
моё сознанье,
моя память.

Но при всей своей жалкости я не отрекаюсь от Креста.

Удушьем сфабрикованного расстрела
обнимаю сказанье,
что Спасеньем станет.