Собачка

- Дя-а-адя Вова, нарисуй мне собачку!
- Угу… Не сейчас, малыш.
- Ну нарису-уй! - уже без особой надежды, зажав в кулачке зелёную шариковую ручку, тяну я.
Мне шесть лет, и мне очень скучно. Уже несколько дней все домашние ходят на цыпочках, даже рыжего буяна Ваську сослали нести героическую вахту в подпол с картошкой. А ещё, постоянно звучит это странное, загадочное слово «курсовая». Что бы это значило?...
«Ш-ш-ш! У дяди Вовы  курсовая!» - страшным шёпотом, грозно сдвигая брови, говорит мне бабушка. Телевизор, по обыкновению что-то бубнящий, смотрит на меня пустым стеклянным глазом. Путь к нему преграждает обеденный стол, за которым дядя, вооружённый деревянной линейкой, священнодействует над огромным листом ватмана.
    Тихонько наблюдаю, как остро заточенный «Кохинор», выводит линии и непонятные закорючки.
- Хочешь, я дам тебе мои краски?
- Угу-у… Позже, малыш.
    «А я бы нипочём не стала рисовать такую скукотищу. Вот здесь, в середине плотного листа, был бы домик с трубой, травка зелёненькая, солнышко и… соба-ачка!»
    Я снова призывно вздыхаю, но не получив никакой ответной реакции, нехотя топаю в соседнюю комнату.
    На дворе мороз, снежок сгладил неприглядный вид голых деревьев. Видимая за железкой мебельная фабрика "им. Ермана" насыщает прозрачный воздух острым ароматом опилок. Но и погулять мне нельзя, после недавней  ангины. Остаётся сиротливо стоять коленками на стуле и наблюдать, как в летней беседке бабушка переливает из оцинкованных вёдер в бак только что принесённую с колонки, отдающую хлоркой, волжскую воду.
     Наконец  дядя Вова, взяв с буфета пачку «Стюардессы», выходит на перекур.
То, что произошло дальше, вспоминаю зажмурившись: ну какая неведомая сила повлекла меня туда, где лежал «плотный белый лист»? Проворные ножки в шерстяных, вязаных бабулей носочках, быстро доставили меня к цели. Я смотрела на ватман: строгие, гармоничные, но такие безрадостные и непонятные, на мой наивный взгляд, конструкции. Злополучная шариковая ручка, как на грех, оказалась на виду. Помню, что я изобразила рядышком с дядиной свою, зелёную версию какой-то установки. Оказала, так сказать, посильную помощь Советсткой химической промышленности. Вполне довольная собой и результатом, я поспешила занять пост у окна.
Вернулся со двора дядя Вова, пахнущий табаком и морозом.
- Скучаешь, малыш?
- Да нет! – лукаво улыбнулась я.
Дядя удалился в зал. Время пошло.  Я ждала развязки, точнее, хвалебных отзывов!
Ожидание было недолгим. В комнату влетел дядя, с лицом белее ватмана, зажатого в руках.
Сначала, взметнувшийся, оглушительно шелестящий лист образовал шатёр над моей головой, а затем, с треском, трансформировался в пелерину вокруг шеи. Я даже испугаться толком не успела. Бабушка, заставшая трагикомическую мизансцену, всплеснула руками:
- Вов, что это?!
- Моя курр-с-с-совая! – сдавленно прохрипел дядя и, спасая меня от себя, или себя от меня, бросился раздетым на мороз, сграбастав успокоительную «Стюардессу».
Сейчас, когда все дядины, да и мои курсовые остались в далёком и светлом прошлом, мы вспоминаем "енту историю" со смехом, а тогда моему бедному трудяге дяде Вове пришлось корпеть над работой днями и ночами, дабы поспеть в срок.  А странное слово «курсовая» и надо мной возымело, наконец, магическое действие –
«собачки» и «домики» отныне жили только в моём альбоме.

Эту миниатюру я писала, когда дядя был ещё жив... Он умер 3 марта 2010 г. Ему было 57 лет.