Раскаяние

Платок уж ладаном не пахнет. И свечи больше не горят. Бьет кровь в ушах, никак не стихнет. Мне слов любви не говорят. А ночью через ветр и холод в церковный дом свой не спешу, не мучает духовный голод и не понять, как я дышу.
Лишь иногда, в глухих раздумьях, вдруг шевельнется у виска, пройдет чрез голову, как пуля, рефлексивная тоска. Тогда заплачешь горше, чем от боли, чем от смерти и болезни, потому что нет ведь больше, потому что все исчезло, растворилось, закрутилось в повседневность и рутину, потому что ты просила, потому что ты простила, все сама себе прощала, не молила о прощеньи у какой-то Высшей Силы, все решала за мгновенья, быть хотела очень сильной. Ты сама же всех учила вере в Бога и в молитву, но твоя карета вскоре просто превратилась в тыкву, пролегла твоя дорога как-то уж совсем неверно, как же пьеса начиналась? "Пахнет серой"? Исковеркан! Даже Чехов, как запомнить не старалась, все наоборот выходит, метель хороводы водит в пустой и глупой голове, может, вовсе и не стоит хорошо думать о себе? Никогда ведь ты не станешь ни Марией Магдалиной, ни святой из древней книги, ни непорочную княгиней, месишь душу мягкой глиной, что захотела - то слепила, и не важно, что там было, ведь оно под слоем ила, ты сама уже забыла. А если ты умрешь случайно? Кто тогда заплачет в муке? От отчаянья, от скуки, от дтп или разлуки, в самолете, на бегу, осенью, а может, летом, или переживешь весну... Рано или поздно, в общем, надобно поставить точку, - мол, довольно. кто тогда холодной ночью над могилой прочитает строчку, где шестандать цифр - и полно?.. 
Платок уж ладаном не пахнет. Свечи снова пусть горят. Цветы в руках твоих зачахли. Пусть слов любви не говорят! Пусть плач никто твой не услышит, пусть победных слов не будет, просто важно, что ты дышишь, не дано ведь знать, кто судит.