Француз рассказ

               

            Нинка Артюхова – человек-присоска. Мы появились на свет в одном роддоме: сначала я, а через день Нинка. С того часа она  волочится  за мной по жизни неподъемным грузом. Каторжной цепью на шее.  Чемоданом без ручки – который бросить жалко, а тащить тяжело.
            Наши комнаты в коммуналке, где мы жили вместе с родителями, разделялись тонкой стенкой-перегородкой. В ясли и сад мы тоже ходили вместе. А в школе Артюхова уселась рядом со мной за парту и беспардонно списывала все из моих тетрадей с первого по восьмой класс. После окончания восьмилетки Нина определилась в ПТУ для парикмахеров. Я училась в школе еще два года и потом поступила в институт. Это был короткий, но блаженный период моей жизни – Нинон временно исчезла из нее, не маячила передо мной ежечасно.
        Родители наши работали на одном предприятии. Мои - инженерами, ее – рабочими.   Однажды профком организовал бесплатную экскурсию на автобусе по Золотому Кольцу России. От поездки никто не отказался, и  мест в «Икарусе» для всех не хватило.  В нем разместили взрослых, а для детей выделили отдельный транспорт. Проезжая через железнодорожные пути, «Икарус» вдруг застрял на рельсах. Подлетевший скорый поезд снес его с лица земли, и мы с Нинкой в одночасье – осиротели. Всем двором провожали мы родных и близких в последний путь: у многих соседей были родственники в том злосчастном автобусе. Городок-то наш маленький.
      Когда стали сносить старые дома, нам дали жилье в новом доме. По какому-то совпадению Артюхова и здесь оказалась моей соседкой по лестничной площадке. Квартиры напротив, дверь в дверь, глазок в глазок.
      Казалось бы, что же тут плохого? Вместе росли, вместе вступили во взрослую жизнь, даже родные сестры не могут быть ближе! Вся жизнь пополам, дружба навек и все такое! Но у Нины с ранних лет был такой характер, что голуби в ужасе разлетались, когда она выходила во двор.
     Отец ее здорово пил, и из-за этого Артюховой прощали все ее выходки. Она считалась нервной девочкой… с отклонениями в психике. Приходя к нам в комнату, она обязательно что-нибудь утаскивала. Сначала мои игрушки, заколки, книги – но на это все закрывали глаза. Запойные Артюховы жили бедно, и Нинку соседи жалели. Но когда она стала красть ценные вещи, терпению моей мамы пришел конец. Я видела, как Нинка взяла из шкатулки на трюмо золотое колечко и все рассказала взрослым. Они попросили Нинкиных родителей за дочкой последить. Старший Артюхов тут же принял меры – снял ремень и прилюдно выпорол воришку на общей кухне. Нина не плакала. Только зло щурилась и сжимала зубами губы. Зато плакала я, от жалости к несчастной Нинке, жестоко наказанной из-за моего собственно доноса. Артюхова-мать, с почтительной ненавистью глядя на мою, говорила: что Нинка ни в чём не виновата. Вороватость дочки объясняла просто – больная на голову. Даже в карточке медицинской в поликлинике можно посмотреть, диагноз поставлен. Какая-то у нее «келепомания», что ли? Ну, в общем, если видит что где без присмотра лежит – не может не взять.
«Клептомания» -  механически поправляла Артюхову мама, уже вконец расстроенная, что связалась с веселой семейкой 
         - Во-во! Это самое слово! – радостно удивлялась мать Нинки. – Ох, до чего же вы умные, Лисикины! Все знаете, про все читали! Образованные люди, короче говоря! Но только жадные, как черти. Из-за какого-то сраного кольца - ребенка убить готовы! Вот и девка у вас тощая как жердь и длинная. У жадных всегда такие скелетоны растут!
Заливаясь слезами уже от обиды, я убежала к себе в комнату. А на следующий день во дворе я встретила Нинку, хмуро ковырявшую палкой в песке. Я вынесла все свои ведерки, формочки, совки и в знак примирения выложила их на краю песочницы. Нинка одним движением смахнула все это вниз, потом взяла мою лопатку и начала яростно копать. Песок летел мне в глаза, было жутко жаль новую пластмассовую ванночку для кукол, хрустевшую под Нинкиной сандалией. Я попыталась что-то сказать, попросить разошедшуюся Нинку остановиться. Но она, резко развернувшись, изо всех сил шлепнула меня по лбу моей же лопаткой. На новое платье хлынула кровь из рассеченной брови. Надо было срочно уходить домой. Но я застыла в отчаянии перед маленькой хулиганкой.
- Вали отсюда, Жердь!  - торжествующе крикнула она.
- А ты.. ты морская свинка! – решилась я на ответную дерзость.
- Крысиная сопля! Гнилая макаронина! – спокойно чеканила Нинка. – Жабий пупок!     Тараканья какашка!!
Боевая Нина знала много страшных изощренных оскорблений. Тягаться с ней мне было не под силу. Кругом собиралась дворовая ребятня, хохотавшая при каждом ее выпаде в мой адрес. Мне не сочувствовали, наоборот, тыкали пальцем, пихали. Во дворе уважали только сильных. Всех, кто ныл, презирали, били и называли уродами. Им было наплевать, кто мои родители, как я учусь и что умею. То, что я девчонка тоже не имело никакого значения. С этого дня я считалась ничтожеством и уродом.  Крепко сбитая, низкорослая Нинка, с маленькими, глубоко посаженными, узкими черными глазками, один из которых откровенно косил – была королевой. Со своей свитой и беспощадными законами.

      Уже став взрослой, Нинка пыталась исправить косоглазие. И этот дефект у нее почти полностью пропал. Правда, если Нинка выпивала или волновалась, левый глаз опять предательски косил. Но это не помешало Артюховой выскочить в шестнадцать лет замуж  и так же стремительно развестись. Мужчин она обожала, благо работала мастером мужских причесок. Крутясь между кресел, она покачивала низкими широкими бедрами, томно поводила черными бусинками глаз, мягко поглаживала волосы клиента, и он млел от Нинкиных прикосновений. Все посетители хотели стричься именно у Ниночки Артюховой. Что ни говори, а все-таки женская сексуальность не связана с эталонной красотою. Самцы кожей чувствовали горячее Нинкино дыхание и летели в ее объятия, как загипнотизированные. Страстная Нинон считала своим долгом ответить каждому взаимностью.
      Попался в ее сети и мой первый муж, Санечка. Нина по соседски оставляла мне ключ от своей квартиры, так, на всякий случай. Вдруг, когда ее не будет дома или что-нибудь случится - водопроводная труба, к примеру, лопнет, или заберется кто-нибудь чужой. Она абсолютно доверяла мне, вернее, никак меня не опасалась. Я всегда была для неё чем-то вроде удобного механизма, который в любое время можно включить. У меня можно было занять денег, не отягощаясь сроками возврата. Или прийти в два часа ночи за какой-нибудь ерундой типа спичек или соли. Или дать надоевшему кавалеру мой телефон, вместо своего.
      В тот день я вернулась домой раньше, чем обычно. В колледже, где я преподаю зарубежную литературу, отключили свет. Поднимаясь по лестнице, я услышала в Нинкиной квартире тихий шум. Я точно знала, что Артюховой дома нет, она должна быть на работе. Может, показалось? Осторожно открыв дверь, прошла в полумрак Нинкиной прихожей и тут же услышала голоса, доносящиеся из спальни. Заглянув в слегка приоткрытую дверь, я увидела их – Артюхову и моего Санечку. Ее мускулистые, выпуклые икры были победно задраны вверх, глаза сладострастно закатились, а из распахнутого рта вырывалось похотливое урчание. Во всем этом плотском великолепии старательно копошился мой интеллигентный муж. Странно, но он был в очках, и они слегка запотели. Может, не снял их, боясь проглядеть детали роскошного Нинкиного тела?
      Потрясенная увиденным, я тихо вернулась к себе, собрала чемодан с Санечкиными вещичками, и, выставив его за дверь, закрылась на все замки. Неверный особенно и не стучался, наверно обессилев от жарких объятий Артюховой. Хлопнула дверь Нинкиной квартиры напротив, навсегда поглотив предателя Саню.
      Через пару месяцев, он сбежал от Нинки, прихватив большую часть ценных вещей. Но благородно оставив ей счета за междугородние переговоры. Он нашел свое счастье в другом городе, бесследно покинув наш.
      Оставшись соломенной вдовой, Артюхова, плюя на все условности, пришла ко мне пожаловаться на судьбу. Все эти два месяца мы с ней даже не здоровались, и я заметила странное обстоятельство: у меня из квартиры перестали пропадать разные мелочи. Когда ко мне заглядывала Нинка, я постоянно что-нибудь теряла.  То однажды закатилась под диван и бесследно исчезла круглая брошка из чешского стекла. То растворился в пространстве флакон дорогих духов, стоявший возле зеркала в прихожей. Кошелек, небрежно брошенный мной в сумку, больше оттуда не появлялся. Я винила в маленьких пропажах себя: невнимательна к мелочам, кладу куда-то вещи и тут же забываю. Вот и результат. Но теперь до меня дошло – Артюхова, как была в детстве, так и осталась клептоманкой.
- Интересно, - сказала я сама себе, - ну ладно брошка, духи, это понятно. А чего же она так на мужиков то бросается. Блестят они, что-ли? Хотя говорят, бывают еще и нимфоманки, наверно и эта болезнь Нинку не обошла. В народе, правда, этих дамочек называют другим словом, более грубым и емким. Но не будем об этом, останемся приличными людьми. Ясное дело, Артюхова больной человек, грех на нее обижаться. Детство у нее тяжелое было. Голод, папаша-пьяница, мамаша необразованная. Но я ведь тоже живой человек. И в душе у меня накипело. Когда Нинон, тише воды, ниже травы приплыла ко мне снова, я не хотела ее впускать. Мой охрипший от волнения голос пробивался к ней через закрытую дверь и выкрикивал непрерывно что-то типа «Ноги твоей не будет в этом доме!», или «Пошла вон! Чтоб духу твоего здесь больше не было!». Нинка скулила и шелково ворковала про ошибку, о которой дико сожалеет. О том, что без нашей дружбы ей очень плохо, и даже посоветоваться не с кем.
- О чем тебе со мной советоваться? – отыгрывалась я за все дни унижений. – Ты сама все прекрасно знаешь! Плохо тебе без меня? Чушь какая! У тебя интересная жизнь – стриги мужские затылки, затаскивай к себе в постель чужих мужей, воруй у соседки вещи! Знаешь, как кролик весь день занят – совокупляется, писает, какает и все подряд жует! Так и ты – стриги, воруй и трахайся!
- Сволочь ты злопамятная! – застонала Нинка.
      В это время, как назло, пришел Игорь Наумыч. Мы с ним уже два месяца встречались, и дело у нас к свадьбе шло. Пришлось открывать дверь. Нинка тут же проскользнула вовнутрь и бросилась мне на шею. Завывая, словно только что стала вдовой, она как куль с картошкой упала на диван вниз лицом. Короткими кривыми пальцами с багряным длинным маникюром Артюхова стала загребать покрывало. Игорь Наумыч буквально ошалел от этой сцены. Но еще больше он изумился через минуту, а вслед за ним и я.
      Нинка привстала и как матрос перед расстрелом рвёт тельняшку, разорвала на себе тонкий халатик. Наружу вывалились две мощные груди в гипюровом бюстгальтере. Она нечеловеческим голосом заорала, что если я ее не прощу, она сейчас разденется совсем, бросит в форточку одежду и пойдет голой по улице. Не дожидаясь моего прощения, которое ей видимо было нужно, как козе баян, она начала приводить угрозы в исполнение. Через минуту, абсолютно голая Нинка, висела на шее моего жениха и продолжала вопить: «Заставьте ее простить меня!»
- Прости ее, Катя! – пересохшими губами пролепетал Игорь Наумыч, даже не пытаясь сбросить с себя пышнотелую бабу, мотавшуюся на нем, как гигантский розовый рак.
- Пошла вон! – не выдержала я. – Заканчивай свой стриптиз на улице! Может, наконец, в психушку заберут!
И тогда, Артюхова, облапив Игоря Наумыча еще крепче, попросила его отнести ее к ней в квартиру.
- Ноги не держат! – страстно шептала она ему - Умоляю!
Как-то воровато взглянув меня, и тут же отведя взгляд в сторону, побагровевший от волнения кандидат в мои мужья, прошептал что-то о сострадании, и о том, что он сейчас же придет назад. Пятясь, он потащился с Нинкой на руках к выходу. Ее крепкие клешни намертво впились в его плечи. И он, как и Санечка затонул в глубинах Нинкиной квартиры, засасывающей моих мужей одного за другим. Стоит ли говорить о том, что ко мне Игорь Наумыч уже не вернулся?
      Казалось, после этого гнусного случая о возобновлении отношений между мной и Артюховой, не могло идти и речи. Но вы плохо знаете Нинон. Похищенный, как барашек, Игорь Наумыч, жил у Нины всего несколько недель. Вскоре она завела себе нового мужа. И уж этот был ей послан судьбой за все мои страдания. Петя имел внешность «нового русского».  Его круглая наголо бритая голова прочно сидела на бычьей шее и поворачивалась только вместе с телом. Крепкие руки могли завалить самого Тайсона, и на Нинкиной физиономии не успевали сменять друг друга синяки. Петяша оказался собственником и ревнивцем. Амурным похождениям Нины пришел конец. Из парикмахерской она уволилась и стала гордо именоваться офис – менеджером брачного агентства. Короче говоря, она была завхозом в частной конторе по подбору женихов, которой руководила Петина сестра. Там Нинка была под неусыпным контролем своих новых родственников. Пару раз Артюхова пыталась избавиться от властного муженька, но попытки эти заканчивались плачевно. С травмами различной степени тяжести Артюхова оказывалась в больнице, но милиция на это не реагировала. Дела семейные – разберутся сами. Честно говоря, мне стало немного жалко Нину. Какая бы она не была, а все же - человек.
          Однажды она заявилась ко мне в каком то нервно – возбужденном состоянии и попросила написать ей на листах несколько стихотворений французских поэтов начала двадцатого века. И обязательно указать их имена. Вот когда я по настоящему испугалась за свою старую знакомую. Наверно жизнь с крутым Петяшей доконала ее окончательно, ведь Нина с детства не брала в руки книжек. Она презирала чтение, в ее жизни было много более интересных занятий. А сейчас Артюхова проявила интерес даже не к любовному роману или детективу, а к французской поэзии! Больше, чем странно! Нина явно была не в себе. Я осторожно попыталась выяснить, откуда ей  известно о существовании поэзии вообще. Но Артюхова  искренне обиделась, почти расплакалась в ответ.
- Ты что же считаешь, раз ты в институтах обучалась, то самая умная? – негодовала Нинон, влажно кося глазами. – Ты думаешь, у меня в душе ничего нет? Я может, хочу французский язык учить, путешествовать, общаться с образованными людьми!  Зачем  ты Катя так со мной?
Я растерялась. Может и впрямь, устав от будничной серой жизни, никчемных связей, мужниных побоев, Нинка испытала  душевный шок. Некое озарение посетило ее смутную голову, и она решила переродиться, стать другим человеком? В глубине ее сознания дремала тяга к прекрасному, и от пережитых страданий встрепенулась и ожила?  Сбросив шкурку лягушки, на свет явилась Царевна? В любом случае Артюхова растрогала меня до слез. Мы проговорили до полуночи, и Нинка призналась мне, что находиться в тайной переписке с романтичным человеком. Адрес его электронной почты она увидела в данных компьютера брачного агентства. Но своим именем ей подписаться нельзя, Петя узнает и ей конец. Поэтому назвалась моим, я же ведь прощу ее за маленькую хитрость, правда?  Хочет сбежать к нему от тупого, надоевшего бандитика Пети, и очень боится расправы. Мечтает  написать ему особенное письмо, но ей не хватает образования, а француз невероятный интеллектуал, преподаватель Университета. А у меня, просто заявила Нинон, язык подвешен лучше. Она хотела бы, что бы я научила ее особенным словам. Ну, как если бы я кому нибудь бы хотела искренне раскрыться и вызвать ответную откровенность.
 -От этого зависит моя судьба! – горько рыдая, молила Нина – Катя, ты интеллигентка, умница, ну научи! Я и сама все это чувствую, но мне надо как - то выразить все в словах! Спаси меня!
И я решила, что и впрямь могу спасти ее. Вдохновленная благородной миссией, я рассказала ей об осенних дождях, желтых, прело пахнущих листьях. О грезах и мужестве, необходимом одинокой, тонко чувствующей душе. О дымке дальних стран, пролетающей над уходящими в ночь кораблями. О стихах Верлена и Бодлера, о тоске и ликовании духа, о яростном и нежном ожидании любви. И сами стихи я ей написала. И дала собой пару сборников. Пусть читает их новая, перерожденная Нина!
Нина попросила все сказанное написать на бумаге.
- Я забуду, когда буду писать, понимаешь? Катя, напиши своей рукой! – жалобно канючила она.
Она приходила ко мне несколько раз, умоляла писать новые письма. Мне надо было тогда остановиться, сказать самой себе, что фактически, мы обманываем доверчивого человека. Он воспринимает далекую русскую красавицу через призму волшебных писем. При встрече с Ниной, он разочаруется, оскорбиться, наткнется на ее цинично масляные глазки. С нашей стороны шла чистейшая афера, блеф, обман. Но меня занесло уже далеко и оборвать переписку с французом не было сил. Я заболела этим, жила от письма до письма, выкладывалась на бумаге всем сердцем.
     Нина приносила его ответные послания, распечатанные на листах с Интернета. И в какой то момент мне мучительно захотелось увидеть его живой рукописный почерк. Всего его ощутить хоть на минуту, прикоснуться руками к его рукам, волосам. Услышать голос, заглянуть в глаза. Боже мой, какие он писал письма!  Отзывался на каждое искреннее слово, на каждое мое откровение, на каждое стихотворение, на невысказанные словами  мои мысли. Это был тот единственный человек, который был мне по настоящему нужен. Но его судьба проносилась призрачным облаком над моей. Другая женщина готовилась стать его любимой. Говорила с ним моими словами, слезами и шепотом. Она лгала ему, что любит, используя мою душу, мой огонь и неутоленную страсть.
     Фотографию его Нина мне не приносила, а попросить, я не смела. Впрочем, она сказала как то, что это маленький невзрачный, пожилой и сгорбленный человечек. Но богатый и щедрый. А что ей, Нине, еще надо то? Она так устала от всего, что хочет просто обеспеченности и покоя.
Человечек видно и вправду был щедрый. Однажды Нина попросила меня открыть в банке счет. Ей будут приходить от нового возлюбленного денежные переводы на мое имя.
     - Я тебе часть денежек дам, ты Катя не волнуйся! Прошу тебя, пожалуйста! Клод сам мне предложил. Я хочу одеться и привести себя в порядок перед встречей с ним, а Петяша мне и копейки не дает, ты же знаешь, он жадный, злой. Беспредельщик абсолютный, под его руководством целая группировка состоит. Так и называет – банда Сыча. Петенькина фамилия ведь Сычев. Если узнает, что я шашни на стороне кручу – убьет. Не формально выражаясь, а башкой об стенку, натурально. Ему человека прибить, как пописать. Ты думаешь, я чего от него хочу за границу сбежать? Он мне здесь жить не даст спокойно, да и там может, достанет! Это мой последний шанс, Лисикина, пойми!
И Нинон, не давая себя остановить, начинала рассказывать о зверствах Петеньки Сыча. Кровавые подробности холодили кровь, поражали воображение и сеяли во мне ужас. В приступе сострадания, я открыла в банке счет, на всех документах поставила свою подпись, клятвенно пообещав многострадальной Артюховой – Сычевой, помогать ей во всех рискованных мероприятиях, связанных с освобождением из под ига лютого супруга.
Дважды, на мое имя, приходили переводы из Франции. Один раз две тысячи евро. Второй раз четыре. Нинка пыталась каждый раз дать мне какую то часть этой суммы, но я категорически отказывалась. Не знаю, даже почему. Ну не могла я взять эти деньги и все!

        Странно, но следящий за каждым Нинкиным шагом, Петяша, за все время, что провела у меня его жена, ни разу нам не помешал. Несмотря на то, что Нинка уходила порой  глубокой ночью.
А потом Артюхова, или, как теперь ее называли местные мальчишки, Сычиха, свои визиты прекратила. Случайно встретившись на улице, она холодно здоровалась, презрительно поджимала губы, и смотрела в сторону. Однажды, я не выдержала, и спросила о ее отношениях с французом. Она жестко усмехнулась, и сказала, что не понимает, о ком я говорю. Уже в дверях своей квартиры, обернулась и прошипела : « Отвали от меня Лисикина! Надоела!»
Господи, ну неужели ничего в жизни не меняется? Сказка о Царевне – Лягушке просто сказка! А вороватая Нинон, заставившая меня вывернуть всю душу наизнанку, плевать хотела на осенний дождь, стихи Бодлера, меня и весь мир! Но зачем весь этот спектакль?
     Выяснять отношения с криминальной соседкой я не стала. Хотя она задела меня в этот раз особенно больно. Нет, ну правда, когда она уводила всех моих мужей я не переживала так сильно, как сейчас. Как будто я пустила в чистую комнату с тайными дарами человека, истоптавшего ее грязными ботинками. Так и жила я дальше. Чувствуя себя тупой, изнасилованной овцой, бессильной и обманутой. Тоскуя по незнакомцу, который всколыхнул своим трогательными письмами все мое нутро. Вся нелепость ситуации была в том, что я изнемогала от нежности к Фантому, несуществующему образу, придуманному мной самой.  Стареющая разведенная кляча, много раз брошенная любовниками провинциалка. Занудная близорукая училка, млеющая от красивых стихов, не имеющих к реальной жизни никакого отношения. Блеклая, старомодная мечтательница. Полное ничтожество, как женщина и объект для страсти.
             Вот с такими жизнеутверждающими мыслями я боролась следующие два месяца. Из их цепких колючих лапок трудно было вывернуться. Они царапали мое сердце и добивали самолюбие, окутывали вялым ледяным туманом мозг. Так бы я плыла в этом тоскливом полусне, если бы в него не прорвался однажды звонок во входную дверь квартиры.
      На пороге стоял красивый высокий человек, просто, но дорого одетый, и растерянно улыбался. Очки в тонкой золотой оправе он почему то держал в руке, и прищурившись вглядывался мне в лицо.
- Привет! – сказал он с легким акцентом – Я хочу увидеть Катю Лисикину!
- Ваше желание осуществилось – мрачно отозвалась я – Она перед вами!
-  Только вас зовут Катей? – удивился незнакомец
- Нет, так зовут очень многих женщин - терпеливо объяснила я
- А в вашей квартире только одна Катя? – продолжал свои странные вопросы незваный гость
-  А что, вам надо сразу несколько? – я начинала терять терпение
- Нет, мне надо только одну. Катю Лисикину! - настаивал красавчик
- Я перед вами! – наша с ним беседа вернулась к своему началу
 Он достал из кармана фотографию и протянул мне. Очень стройная, тоненькая женщина в прозрачном белом платье стояла на фоне осеннего леса. У нее было лицо Нинки Артюховой. Опешив поначалу, я сообразила – фотомонтаж!
- Вот! – мягко улыбнулся  пришедший – Это Катя Лисикина! И здесь, по этому адресу она живет! Меня зовут Клод Бревуа, я приехал сюда из Марселя. Раньше, чем предполагал, на два дня, остановился в гостинице. Не выдержал, узнал ее адрес, и пришел.
Только тут до меня дошло, кого я перед собой вижу!
Внизу у подъезда подъехала машина, послышались шаги и Нинкин голос, перебиваемый хрипловатым баском Пети.
Сама не знаю почему, но я быстро пригласила Клода Бревуа зайти и поспешила закрыть за ним дверь. Мне стало страшно за этого наивного француза, прилетевшего так далеко в наш захолустный городишко на встречу с несуществующей женщиной. У которой была фигура незнакомой манекенщицы, лицо Нинки Артюховой, и мое имя.
Я зачем - то сказала ему, что та, кого он разыскивает, придет сюда попозже, но мы свободно можем говорить с ним на его родном языке. Я пыталась понять, что происходит. Над этим человеком почти зримо и осязаемо витала какая-то опасность, а он с упоением рассказывал о своей возлюбленной, с которой он познакомился через Интернет. О дожде в осеннем лесу, о прело пахнущих и шуршащих листьях, о том, что они любят одни и те же стихи. Его Катя невероятно любит французскую поэзию,  тонко чувствует ее. Это сейчас огромная редкость, встретить такую женщину. В истории их знакомства вообще все удивительно. А главное, дивное родство душ. 
         
         Я угощала Клода Бревуа чаем, замирая всем своим существом, впитывала в себя его голос. И мучительно думала с чего мне начать с ним главный разговор. Решение открыть ему всю правду созрело у меня мгновенно. Но как это сделать деликатнее, осторожнее, что – ли?  Больше всего на свете, я боялась сейчас ранить этого, с небес свалившегося гостя. Мою материализованную мечту, уже дорогое мне существо! Пусть он потом развернется и уйдет (а как может быть иначе?). Пусть скажет мне гневные слова, но я буду знать, что больше не участвую в этом гнусном заговоре против него. И что он душевно уцелел после общения с непорядочными людьми. Охотниками за чужими судьбами и деньгами!
           Он опять показывал мне фотографию, что-то спрашивал, беспокоился. Хищная Нинкина физиономия на изящном длинноногом теле выводила меня из себя. Неукротимая Нинон была всегда способна на любую авантюру. Но сейчас она превзошла сама себя! На что же Сычиха рассчитывала, устраивая цирк с фотографией? Что при встрече невнимательный француз, прежде всего, обратит внимание на ее обалденное лицо с поросячьими глазенками? А на фигуру даже не поглядит?
           Или она выучилась на гипнотизера, способного внушать собеседнику: « Смотреть мне только в лицо! Мое тело вас не интересует!»  Я не видела соседушку недели три, может, она за это время и превратилась в фотомодель? Сделала операцию по пересадке головы, а прежнее тело, коренастое, кривоногое и низкорослое выбросила на помойку? И туда же, с большим удовольствием, отправила голову неизвестной красотки? Собственные мрачные шуточки не смешили меня, скорее наоборот, я окончательно скисла.
- Н-да! Симпатичная мордашка! – фальшиво улыбнулась я Клоду – Главное, очень наивная!
- Да? – оживился француз – Вы находите? Мне тоже кажется, в ее глазах есть нечто добродушное. А моим друзьям она не очень понравилась. Они сказали, что ее конек, скорее фигура! А лицо… Впрочем, зачем я это говорю?
- Да, не стоит – горячо поддержала я – Личико просто прелесть!
- Понимаете, для меня ее внешность не имеет первостепенного значения – смутился Клод – Я был женат на очень красивой женщине, но брак наш превратился в кошмар. Несмотря на это, я бы остался с ней до конца жизни, но она сбежала с моим преуспевающим другом. 
Катя особенный случай, она смертельно больна, но я ее попробую вытащить из этого ужаса!
Я познакомился с ней еще до того, как узнал о ее несчастье, но теперь… Это просто мой долг!
- Да? – холодея от того, что услышу в следующую минуту, спросила я – И чем же больна Катенька?
- Ну, как же! Лейкемия! Нужна операция, минимум триста тысяч евро! Я договорился с братом, мы вышлем. Но я приехал сам, я очень хочу с ней увидеться, поговорить.
            И тут я не выдержала. Меня, как будто сорвало шквалистым ветром. Постанывая от внутреннего страха, я все рассказала Клоду Бревуа. Все, в мельчайших подробностях.
            Он не оскорбился, не ушел. Слушал меня, как завороженный, и просил рассказывать вновь и вновь. А потом он остался у меня на всю ночь и мы с ним читали друг другу стихи. И смеялись, и плакали и удивлялись чудесному стечению обстоятельств, таким странным образом сблизивших нас.
             Погрузившись в сладкую дремоту, я ощутила плавный взмах его рук, накидывающих на меня клетчатый плед. Оранжевый свет торшера, как крыло большой птицы, окутал меня, надежно и торжественно. И в голове пронеслось искрящейся нитью – Вот и конец самому трудному этапу моей жизни! Где-то наверху, в горних высях решили – Пусть эта женщина встретит свое самое Большое Счастье! За что оно давалось мне? За легкий нрав и веру в хорошее! За то, что никогда не ныла и любила смотреть не под ноги, а вверх! Там мой полный надежды взор и был замечен! Бог улыбнулся мне и послал Любовь! Все закономерно и правильно! Все будет отныне хорошо!
            Ликующая мелодия оторвала меня от колкой Земли, уверенно понесла в нарастающих аккордах. Сквозь них пробивалось шуршание бумаги, бесстыже – сладкое прикосновение мужских губ и легкие удаляющиеся шаги.
      
             За окном колыхался серой мутью поздний зимний рассвет. На темной поверхности стола тревожно белела записка « Жди! Я поехал в гостиницу за вещами. Никуда не исчезай. Клод ».
             С этой минуты моя жизнь стала ожиданием. Я ждала сначала с радостью, к середине дня томясь и недоумевая, а к ночи глухая тоска навалилась на меня неподъемным грузом. На работу я не вышла, двое суток просидела у телефона, глядя на него, как древний инк на божественного идола. Застыв в нетерпении, вздрагивая от каждого шороха, наплевав на гордость и стыд, в самом лучшем своем платье, тончайшем белье, чулках и туфельках на шпильке!  Женское существо, брошенное на жертвенный алтарь, готовое на все ради Любви и невостребованное напрочь!
Ну, жила же я на свете, до встречи с этим Клодом, и дальше могла бы жить! Вопрос «Как?» уже второе дело. А теперь я жить не могла! Призрачный любовник, материализовавшийся из Интернета и бесследно исчезнувший, изломал ровно-ржавый ход моих жизненных часов.
А ведь все это сентиментально, слащаво и нелепо, как в индийских фильмах! Почти пошло, если взглянуть со стороны! Неудавшийся романчик, практичный француз и возомнившая себя кем то дамочка! Слюнявый бред, сюжетик для бульварного романа на пяти печатных листах! Читается прыщавыми девами на одном дыхании, от одной станции метро до другой, и нескучно ехать! 
         Однажды в детстве я вышла на школьную сцену, что бы прочитать отрывок из «Графа Нулина»
Зал был полон, и это обстоятельство неожиданно привело меня в замешательство. К моему ужасу, все строки мгновенно вылетели  из головы. Я произнесла лишь первые слова « Пора, пора! Рога трубят! Псари в охотничьих уборах…» И все забыла. Постояв пару минут начала снова «Пора, пора! Рога трубят!» И забыла все снова. Расстроившись, ушла за кулисы, где меня успокоили, и через номер я вышла, что бы продолжить выступление. Внутренне сосредоточившись, я мужественно начала   в очередной раз «Пора! Пора! Рога трубят!» я услышала хохот в зале. И поняла, что дальше не вспомню ни строчки! Преодолев себя, я опять произнесла « Пора! Пора!» На секунду перевела дыхание и зал жизнерадостно откликнулся «Рога трубят!» Хохот стоял уже гомерический. Качнувшись под его шквалом, я рванулась прочь со сцены. Запуталась в подоле длинного, специально для этого вечера сшитого платья, упала, разбила колено и локоть. Кружевной край роскошной юбки, предательски затрещал. Дети народ веселый, но жестокий. Под громкий смех, все дружно вставали со своих мест, что бы получше разглядеть мое падение.
Неделю я не выходила из дома. Вроде бы ничего такого и не случилось, но стыд и страх перед насмешками не давал мне покоя. Я сидела, уткнувшись в стену, и не разговаривала даже с мамой, которая меня утешала, как могла и повторяла « Кать, надо поплакать, и все пройдет!» А я уже тогда не умела плакать. Ни тогда, ни теперь. Неудачница в красивом платье, осмеянная и униженная. Только вместо коленки, разбито сердце.
           Телефонный звонок прорезал квартирную тишину, и я, забыв обо всем на свете, ринулась к аппарату, опрокидывая на ходу стулья. Тихий, но упругий старушечий голос удивленно отозвался на мое, всеми легкими выдохнутое « Алло!!!»
- Катюша, как ты там? Все нормально? – осторожно спрашивала Дарья Всеволодовна, моя соседка сверху – Как там Эуленокерция? Не зацвела? А Борсеклоны пустили побеги? Уже пора!

Соседка, Дарья Васильевна, вторую неделю отдыхала в пригородном санатории, и мне во время ее отсутствия было поручено ухаживать за комнатными растениями в ее квартире. Совесть кольнула меня,  личные переживания затмили весь окружающий мир. Ни в чем не повинная Эуленокерция рождала в это время экзотические фиолетовые цветки и жаждала специального полива. А Борсеклоны, особенная гордость Дарьи Всеволодовны, пускали побеги, похожие на зеленых червячков и недоуменно топорщились в ожидании минеральной подкормки.
- Конечно, Дарья Всеволодовна, не волнуйтесь! – заставила я себя взять в руки – Я немного приболела, но сейчас же пойду к вам, посмотрю, как там Эуленокерция!
- Только не забывайте, к ним надо подходить в хорошем настроении! Цветы очень все чувствуют! – настаивала соседка – Настройтесь, Катенька, соответственно! И еще, Меорвицилла, ну, такая, с прожилками на изумрудных листьях, ее поставьте на столик у окна, она склонна к депрессиям. Ей бы надо больше внимания. Потрогайте ее осторожно руками, повосхищайтесь, она так лучше растет!  Да, и не забудьте достать из почтового ящика новый каталог Общества Цветоводов! Пока какие нибудь вандалы не повредили замок! Меня это беспокоит! А вас?
- И меня это беспокоит! – поспешила я заверить Дарью Всеволодовну
- Если хотите – голос старушки потеплел – Вскройте осторожно целлофан, и просмотрите Каталог! Там есть рекомендации по уходу за Пассифлорами Земмурийскими! Помните, у Андрея Георгиевича с восьмого этажа мы видели их на лоджии, в минитеплице! Вам еще тогда они понравились! Хотя, честно говоря, уход за ними особенный не нужен, растение довольно банальное. Вот взять, к примеру, мой Смеркулис Благовонный, это уже настоящая редкость…
Она долго и в подробностях перечисляла преимущества Смеркулиса Благовонного перед банальной, но с претензиями Пассифлорой Земмурийской, которая посмела мне, когда то понравиться, про что, честно говоря, я уже давно забыла. Но цветоводы настоящие фанаты и к успехам коллег относятся ревностно. Интересно, отстраненно думала я, слушая бесконечные монологи Дарьи Всеволодовны, она звонит бесплатно? А как же другие отдыхающие, им не нужен телефон? Хотя у фаната - цветоводки наверно не так просто вырвать трубку, в момент когда она упоенно вещает о растениях с трудно выговариваемыми названиями. Тем не менее, на том конце провода послышался посторонний шум, звук легкой физической борьбы за телефон, возмущенное ворчание  неугомонной Дарьи, и раздраженно – командный мужской голос с требованием отставить разговоры хотя бы на час. Видимо, в санатории отдыхал отставной военный, решившийся перехватить у моей соседки инициативу. Мысленно поблагодарив его, я тем не менее пошла поливать цветы в квартиру Дарьи Всеволодовны.
          Потом, на лифте решила спуститься за Каталогом. Подрагивая, кабина остановилась передо мной, я распахнула испещренные надписями дверцы, ступила вовнутрь ногой, тускло освещенное пространство с черными следами от спичек, душно колыхнулось над провалом шахты. И, то ли нервы не выдержали напряжения последних дней, то ли не захотелось после общения с благородными растениями, упираться глазами в испохабленную стенку, но я решительно развернулась и пошла вниз пешком. Но по лестнице снизу кто-то поднимался мне навстречу. Интуитивно избегая любых встреч, я нырнула в узкую дверку черного хода. Там была кромешная мгла, держась руками за ободранные перила, я осторожно спускалась по ступеням. Под ногой что-то хрустнуло. Слегка наклонившись, я увидела тускло блеснувший предмет, показавшийся мне даже в полумраке, удивительно знакомым. Я подняла его,  вышла на площадку к лифтам и похолодела. У меня в руках были разбитые золотые очки Клода Бревуа. Стекла неровно выбиты, очевидно, от сильного удара.
Края оправы густо залиты чем-то темно – липким. Это была его кровь! Хрупкая вещичка кричала о несчастье, случившимся с его хозяином!
        Кричала и я, потрясая залитыми кровью очками, задыхаясь от быстрого бега в ближайшее отделение милиции. Глядя на меня, как на заспиртованного уродца, дежурный монотонно объяснял мне, что заявление о пропаже человека, принимается только на третий день после его исчезновения из дома!
- Из дома, уважаемая, я подчеркиваю! – брезгливо отворачивался он от меня – По заявлению ближайших родственников! А вы данному гражданину кто? У вас он прописан? Ах, вообще не из нашей страны? А у вас ночевал? Одну ночь? Обещал вернуться и исчез? Бывает, согласитесь! Побаловался мужчина и отбыл по своим делам! Не надо спать с каждым встречным, гражданочка! Болезнями чревато и вообще опасно. Обстановочка везде криминальная!  Или, уж если вы это дело практикуете, нечего потом надеяться, что мы будем всех ваших любовников искать! У нас знаете, сколько дел?
Вот, если вы заявление об изнасиловании принесете, тогда другой вопрос!  Ах, я чушь несу? Он к соседке вашей ехал, а вы его в гости затащили. Муж ее бандит? Кто, Сычев?
        После фамилии Сычев в отделении возникла странная пауза. Уже не отворачиваясь от меня, а наоборот, не спуская пристального взгляда, как если бы я была ядовитой змеей, а он факиром. Страж порядка набрал по внутреннему телефону номер, и в сопровождении охраны я была отправлена в на второй этаж, в кабинет начальника милиции. Тот меня внимательно выслушал, взял заявление, попросил пока никому о случившемся не рассказывать. И невероятно любезно, обращаясь очень осторожно, как с тяжело больной, чуть ли не под локоточек, выставил на улицу.
      И только растерянно бредя по заснеженной улице, я вдруг поняла, что у меня даже не взяли очки Клода, как вещественное доказательство. Тяжело шуршание зимних шин рядом было неожиданным. Черный автомобиль  затормозил рядом. Кто-то бежал по снегу, хватал под локти, сопя, впихивал мое обмякшее тело на заднее сидение, пропахшее дорогим одеколоном, табаком, еще чем то. Как в тумане я видела тяжелый затылок впереди, поворачивающийся вместе с шеей ко мне. Спокойно-холодные глаза Петяши Сычева, его шевелящийся рот, что-то спрашивающий меня, мелькающие за окном деревья, равнодушно – печальное лицо гаишника, которому я что-то пыталась сказать на перекрестке, где автомобиль остановился после свистка.  Странный запах из платка, воткнутого мне под ноздри. Туман в голове. И тупое беспокойство за Эуленокерцию, которая зачахнет теперь без моих поливок. Плыли в черном мраке Борсеклоны с увядающими побегами, Смеркулис Благовонный, скорбно качал головой и оплакивала меня чувствительная Меорвицилла, такая неравнодушная к человеческому горю и счастью, жизни и смерти.
Маленькая изумрудная растительность, последнее живое существо, по доброму относящееся ко мне на этом, уже уплывающем из под ног свете.
    Очнулась я в холодном подвале, на старом продавленном матрасе, брошенном на каменный пол. Рядом высилась железная кровать с накиданным тряпьем, к ее спинке было приковано наручниками истерзанное побоями человеческое существо. Оно пошевелилось в ответ на мою попытку подняться на ноги, и сквозь искаженные, распухшие черты на меня заструился свет таких уже знакомых глаз. До неузнаваемости изменившийся, с трудом шевелящий губами Клод Бревуа, приветствовал меня и ликовал по поводу нашей встречи. Тут же убивался при мысли, что со мной случиться дальше. Сетовал на свою неосторожность, признавался, что какой то момент считал меня сообщницей своих мучителей и просил прощения за недоверие. А я что-то отвечала и успокаивала его, клялась, что нас обязательно найдут. А он все улыбался, гладил меня по руке и говорил, что он готов умереть, но так мало сделано еще в жизни. А горше всего, что так и не успел пожить рядом с любимой женщиной. Что жизнь одарила нас встречей так поздно, на самом краю. Хотя впрочем, и за эту короткую встречу он Судьбе благодарен.
     В тот злополучный день, он забрал в гостинице вещи, и поехал ко мне. С Сычевыми встретился в подъезде. Растерявшаяся было Нинка, схватила его за рукав, что-то стала говорить. Он повторял одну из немногих русских фраз, что были им выучены перед приездом в Россию. « Уйдите, пожалуйста! У меня к вам нет претензий!»  А потом завязалась жестокая драка с самим Сычевым. Клод помнил, как его волокли по темной лестнице, как хрустели разбившиеся очки. Рев заводящегося мотора, крики и подвывания Нинки. Судя по тому, сколько они ехали, наша тюрьма находилась где-то за городом. Потом Клода периодически били, заставляли рассказывать, с кем он здесь успел познакомиться. Но он молчал. Привезли какого полуспившегося мужичка, бывшего учителя, он мог объясняться по-французски, правда, очень плохо.
 -   Они велели позвонить мне брату в Марсель и заставить его выслать перевод на триста тысяч евро- прерывисто говорил Клод - Брат разволновался, стал требовать объяснений. Почувствовал, что со мной что-то не то. Разговор оборвался. Во второй раз они велели мне сказать Пьеру, что деньги нужны для операции Кате Лисикиной. Ну, то есть тебе.  Вернее той, выдуманной ими Кате. И Пьер потребовал позвать ее к телефону, он знал, что девушка, с которой я так долго переписывался через Интернет, прекрасно говорит по-французски. Тогда я понял, что они доберутся и до тебя,-  переживал Клод-
- Счет, открыт на твое имя, такую сумму можешь получить только ты лично. К тому им требовалось твое прямое общение с Пьером. Ты должна была в разговоре подтвердить, что смертельно больна. Видимо, они следили за тобой. Но ты не выходила из дома, а когда, наконец вышла, то быстро оказалась в милиции, да еще с уликой в руках – моими разбитыми очками. Теперь, когда ты здесь, они заставят тебя говорить с Пьером по телефону. А потом, наверно в их сопровождении поехать в Банк и получить сумму, которую срочно вышлют из Франции. А потом.… Прости, Катенька. Но мне кажется, эти люди не оставляют свидетелей. Это бандиты. Безжалостные.
Я хотела возразить Клоду, и не смогла. В том, что он говорил, была страшная правда. Нас с ним, после получения денег, должны были убрать.
На следующий день и я, и Клод говорили с его братом Пьером по телефону. В бок нам были уставлены пистолетные дула, и каждое слово писалось на магнитофон.
- Если хоть слово лишнее болтнешь, тут же башку отрубим – жестко пообещал Петяша – Все сделаешь, как надо, отпущу. И тебя и твоего малохольного француза.
Он, конечно, бессовестно лгал. Но пока была хоть маленькая, хоть крошечная, тень надежды, мы верили, что случится чудо и спасение придет.

       Последнюю ночь мы говорили о Бодлере. Клод читал мне, я ему. Сколько времени нам оставалось жить, мы не знали. Но все последние часы и минуты мы ЖИЛИ! Мы любили и оставались людьми, в окружении нелюдей. И под сводами грязного холодного подвала звучали великие строки. Пусть это звучит высокопарно, но, может быть, никогда еще поэзия не была такой пульсирующее живой, страстной и нежной.

               
 Дитя, Жена моя!
               
Уедем в те края, где мы с тобой не разлучаться сможем
               
Где для любви века, где даже смерть легка
               
В краю желанном, на тебя похожем!
               
И мы войдем вдвоем в высокий древний дом,
               
Где временем уют отполирован,
               
Где аромат цветов изыскан, и вино,
               
Где смутной амброй воздух околдован.
               
Под тонким льдом стекла, бездонны зеркала
               
Восточный блеск играет каждой гранью
               
Все говорит в тиши на Языке Души,
               
 ЕДИНСТВЕННОМ, ДОСТОЙНОМ, ПОНИМАНЬЯ!


         Попрощаться нам не дали. Рано утром меня вытащили из подвала и дали возможность принять горячий душ. Принесли чистую одежду, косметику. Заставили загримировать следы побоев и синяки под глазами. Дом был огромным, когда меня проводили по бесчисленным коридорам, в одной из полуприкрытых комнат я увидела Нинку, жадно вглядывающуюся мне в лицо.
        Мне показалось, что в ее глазках блеснул неприкрытый страх и еще что-то, похожее на удивление что ли. Она как будто пыталась что-то рассмотреть, во мне. В чем то разобраться, спросить. Как будто вдруг столкнулась с чем то диковинным, непонятным. А может, мне показалось. Она была в махровом халате, бигуди, чашкой недопитого кофе в руках. Такая домохозяйка, случайно выглянувшая утром в коридор, обыденная картина. И стало ясно, она здесь живет. Это их с Петяшей, как она часто хвасталась фазенда на полутора гектарах. Бандитская усадьба с домом и флигелями. Домашними тюрьмами, пыточными, хозяйственными постройками. Я вспомнила, Нинка говорила – у них трехэтажный дом в Пуряхине! Единственный на всю округу дом, где нет животных. Даже цепных псов. Петяша ненавидел всякую живность.
 Мы находились всего в двадцати километрах от города, но куда в случае побега я обращусь? Опять в милицию, с потрохами преданную бандиту Сычеву? Французского посольства у нас в городишке нет! В это время они могут что нибудь сделать с Клодом, то есть убъют его наверняка!
А потом все было, как в кошмарном сне. Мне на пояс под пальто намотали какие то провода, закрепили микрофон. Было сказано, что в случае, если я решу в банке их выдать. Они будут слышать каждое мое слово. Маленькое нажатие на кнопочку в их руках и я взлечу на воздух. Вслед за мной отправиться Клод.
Но если, я «грамотно» все проведу, получу деньги и спокойно сяду в машину, меня ждет свобода.
- А чего тебя нам не отпустить, а, Лисикина? – великодушно объяснял Петяша - Мы тут порассуждали, ты везде, как сообщница наша высвечиваешься! Мало того, единственная организаторша! Письма через Интернет ты ему слала? Счет в банке лично ты открывала и два раза деньги с него снимала. Там везде твои подписи. Мало того ты с ним ночь провела у себя в квартире, сама в милиции рассказывала. Потом требовала найти его, любовничка своего! И сейчас ты с брательником его по французски калякала по межгороду и деньги требовала! И получишь их сегодня ты! И нет тебе резона нас светить, сама по уши в дерьме! Мы его тебе отдадим потом, не бойся, и катись куда хочешь! А будешь волну катить – хуже будет. Ясно?
Всю дорогу до города я чувствовала прикосновение холодных проводов у себя на поясе. В каком липком тумане, я выбралась из машины. Стеклянные тонированные двери банка уютно разъехались передо мной, услужливо пропуская вовнутрь. Кругом сновали хорошо одетые, деловые люди. Свободные, без смертельной обмотки на талии, без колючего бандитского микрофона на груди. Их близкие были сейчас дома, вне опасности. А жизнь единственного бесконечно дорогого мне человека висела сейчас на волоске, и я не могла даже закричать, позвать на помощь, просто заплакать! Как зомби я подошла к сияющему зеркальному окошку, назвала номер счета. Служащая внимательно посмотрела на меня, вежливо улыбнулась и стала что-то смотреть на мониторе компьютера. Боковым зрением, я увидела, как в зал вальяжно вкатываются двое охранников Сыча. Полы их длинных кашемировых пальто волочатся по ковру, шарфы небрежно накинуты, взгляд отсутствующий, рты вяло перемалывают жвачку. Видимо по лицу моему пробежала тень. Служащая, тут же оторвавшись от компьютера, спросила все ли со мной в порядке? Почти физически ощутив напряжение в микрофоне у себя на груди, я кивнула, вымученно улыбнулась и попросила ее поторопиться. 
 - Одну минуту! – сказала она – Вы подтверждаете, что хотели бы снять всю сумму, поступившую вам срочно из Марселя?
-Да – сухо ответила я
 - Простите, необходимо выполнить кое какие формальности, я хочу попросить вас пройти за мной. Тени в кашемировых пальто метнулись мне вслед и растерянно замерли перед захлопнувшимися дверями бокового помещения, куда мы прошли, когда девушка нажала какую то кнопку!
В небольшом кабинете сидели люди. Когда я вошла, двое из них поднялись мне навстречу.
- Мадам Лисикина? – спросил один из них – С вами хочет поговорить представитель французского посольства, прилетевший сегодня из Москвы в наш город. Гражданин Франции Пьер Шарнель обратился через Интерпол в Посольство с просьбой выяснить некоторые обстоятельства о местонахождении своего брата, месье  Клода Бревуа,  невестой которого, как я полагаю вы являетесь. Господин Шарнель обеспокоен решением своего родственника выслать такую большую сумму на ваше имя. Ему кажется, что Клод Бревуа испытывает некоторые сложности. Перед тем, как вы снимите деньги со счета, мы хотели бы эти проблемы решить.
-  О да! То есть никаких проблем у Клода нет! Он не совсем здоров сейчас! И не может сам лично приехать –почти закричала я по русски в микрофон у себя на груди, показывая жестом, что бы мне дали бумагу и карандаш.  Удивленно переглядываясь, присутствующие быстро дали мне долгожданный лист и ручку.
Когда я наконец то их получила, то почти разрывая напряженными движениями пера тонкую бумагу, быстро написала « Меня подслушивают! Не могу говорить! Перейдите на французский!»
« Со мной все в порядке ! – непрерывно верещала я микрофон! - Я хочу как можно скорее получить свои деньги! Меня ждет Клод! Я не понимаю, что нужно его брату! Он еще накануне обещал, что все в будет в порядке! Проблем нет!»
И в это время представитель посольства заговорил со мной на своем языке. Почти плача, я сообщила ему, что за мной идет слежка, на поясе у меня взрывчатка, а на груди подслушивающее устройство. Клоду грозит смертельная опасность, но назвать место, где его держат, я вслух не могу. Название места  не переводится, и бандиты тут же все поймут! На бумаге я написала неровным почерком «Это поселок Пуряхино! Дача Петра Сычева, местного авторитета!» И тут до меня дошло, что мою французскую речь может сейчас слышать бандитский горе- переводчик, ехавший сюда с нами в машине! Он может что-то перевести, и смертельная опасность кольнула мне сердце холодной обмоткой на поясе!
     Незаметно из соседней двери в комнату как будто выскользнул человек. Он осторожно распахнул полы моего пальто, и попросил всех осторожно выйти. « Сапер!»- догадалась я, несколько его скользящих движений вдоль моего смертельного пояса показались мне вечностью. Что – то мягко щелкнуло, человек посмотрел на меня спокойными серыми глазами, достал платок из кармана, вытер испарину и жестом показал мне, что я свободна от страшного корсета. И вот тут я заплакала. Навзрыд, не стесняясь, размазывая по щекам черные потоки туши, я села на пол и захлебываясь слезами, сорвала с себя ненавистный микрофон. Из большого зала доносились редкие хлопки и я отстраненно подумала,, что это выстрелы.
    Я не надеялась увидеть Клода живым, да еще в тот же самый день. Но на специальной машине с омоновцами, меня подвезли к проклятому дому в Пуряхино. Я видела бледные, искаженные страхом и ненавистью лица Сычева и Нинки, в наручниках выводимых из дома. Что – взрывалось в самом здании, или рядом.
    Двое людей, в распахнутых медицинских халатах, плыли в клубах черного дыма, как Ангелы-спасители, в белых развевающихся одеждах. Они несли носилки с Клодом. Он пытался приподнять голову, и что-то кричал мне навстречу. Но падал на спину, и вместо ноги у него были оборванные клочья. Его потемневшее от копоти, залитое кровью лицо выглядело  маской. Казалось, злые волшебники  превратили в черно- красное страшилище прекрасного принца. И лишь глаза остались прежними, светились нереально счастливым блеском. Не успели колдуны изменить очи принца.  Или  не сумели, ведь они - зеркало сердца.  А даже служителям очень Большого Зла  не по зубам настоящее Человеческое Сердце.
        Сейчас, когда уже прошло несколько лет, мы с Клодом Бревуа, потерявшим в той истории ногу, приобретшим несколько шрамов на лице, печальный опыт общения с незнакомыми людьми и меня, в качестве жены, часто думаем, что именно дало нам силы пережить те страшные часы? С какого момента ощутили, что выживем и воспрянем несмотря ни на что? И он, и я, не сговариваясь, вспоминаем одно и то же. Мчащаяся на бешеной скорости машина с красным крестом на боку, теряющий сознание Клод, врач, безнадежно машущий рукой. И его, почти формальная просьба, не давать раненому заснуть. Говорите с ним, говорите! – отчаянно повторяет доктор – Что нибудь, чтобы он не умер по дороге! Ну!
И наши любимые с Клодом строки, которые я твержу, как шаман заклинание, как чудесный пароль для пропуска в иные, счастливые мир
                В каналах корабли, в дремотный дрейф легли
                Бродячий мрак их голубого цвета –
                Сюда пригнал их бриз, исполнить твой каприз,
                Они пришли с другого края света!
                А солнечный закат – соткал поля, моря
                Одел каналы, улицы и зданья
                И Блеском Золотым весь город одержим
                В неистовом предсумрачном сиянии!!!