Про happy end

От скольких пирогов мы за жизнь кусали, утешая себя, что пирог ничей, пусть меня зовут секретарша Салли, я варю арабику для грачей. Пусть меня сыграет не Эбби Корниш, а какая-нибудь хоть и Полли Смит, всё равно ведь ты ничего не вспомнишь, ничего под ложечкой не саднит. К нам приходят дамы в густой вуали с пистолетом в сумочке разводным, улыбнитесь в камеру – вас снимали, всё прошло, как цвет, с белых яблонь дым. К нам приходят, просят следить за мужем, человеком, кажется, занятым, понимаешь – ты никому не нужен, собирая цвет, с белых яблонь дым. К нам приходят, просят помочь с наследством и на дом в провинции наскрести, не могу никак распрощаться с детством и ношу его, как алмаз, в горсти. К нам приходят, просят найти замену этим душным комнатам заводским – ну куда себя в этом мире дену, здесь построек нет, не Четвертый Рим. К нам приходят, просят закрыть кавычки, обо всем несбывшемся рассказать, твой Четвертый Рим не сгорит от спички, не придешь в ночи, как последний тать и не скажешь: «Что за любовь без мысли, что за странный выход из тупика, на одной странице вдвоем зависли – вот вам «Гомельдрев» и моя рука. Подожгите всё, что здесь есть живого, чтоб другим хорошее доказать, и пускай по слову – такое слово, и другое слово, словарь и рать. Свой запас словарный отдай соседу, к нам приходят, просят подать взаймы, все равно ведь ты, нет, и я уеду, потому что вслед никакому «мы» ничего не бросить – упрек, досаду, пожеланье счастья на всех ветрах, а потом смущенно сотри помаду, и стихи закончатся плоским «ах».