Икота

Две недели сплошного дыма, сплошного морока.
Эта сволочь в своем издательстве мутит воду.
И вдобавок жена рожает чуть раньше срока,
И в роддом он едет, одетый не по погоде.

Он идет под дождем по лужам, в истертых кедах.
Дождь идет над ним, сочится сквозь, и под ним стихает.
От жены в роддоме осталась одна истерика.
И вот именно там ему вновь мерещится. Та, другая.

***

В двадцать три он себе казался прожженным жизнью.
Был уже обманут, и сам обманывал - виртуозно.
Потому, наверно, так быстро в нее влюбился,
Потому спохватился, в ужасе, так поздно.

Он мусолил ее, вытравливал и лелеял.
Было сладостно и мучительно одиноко.
Но со временем ветер в душе полынь и песок развеял.
Страсть и боль утихли, ссочились ртутью по водостокам.

Но осталась одна привычка, рубец на памяти:
Он все так же вздрагивал рефлекторно,
Если где-то в толпе мелькало цветное платье,
Или девушка рыжая, запросто, шла по городу.

***

Сколько можно уже метаться, краснеть, здороваться,
Вспоминать - и всегда не к месту, борясь с икотой.
Может просто однажды выплеснуть подноготную,
Ведь бумага терпит, а сердце нет, как струна, рвется.

Он хватает какие-то бланки, мукулатуру.
Он рисует ее в подробностях, платье, волосы.
Он вытачивает плечи, овал лица, ее фигуру.
Ему стыдно, но он смеется, вот так, просто.

В этот время приходит врач. Родилась. Девочка.
Он выходит из транса рывками. Зайти можно?
Он сминает в руках бумагу: все вдруг мелочно.
Дочь уснула, жена спит. Он богат, все же.

Он не слышит звонок издателя, он... смотрит.
Разворачивает листок. Отступив, вздрагивает.
Он всю ночь рисовал не ее, но на бумаге...
...В исступлении он роняет на грудь голову.