Она была

Она парила.
Она неслась по полю как утренняя пыльца на ветру, касаясь подолом своего белого платья тех самых жёлтых цветов, что ковром лежат на тысячах полей. Казалось что волосы её ожили, осознали всю свою свободу, и повинуясь лишь тёплому воздуху неслись за ней, пытались догнать и обнять всё её великолепие. Её руки, нежные, как солнечные лучи, пронзали бесконечность. Её тело было соткано из тысяч звёзд. Глаза её были как самые глубокие просторы вселенной, такие манящие, и такие губительные. Её улыбка озаряла вокруг всё, до чего могли дотронуться её лучи. Она была невесома. Взгляд её был направлен в бесконечность. В ту самую, откуда она появилась на свет.
Она парила.
Лишь только небо, зажмурившись от её ослепительности, могло разглядеть в ней человека. Любой бы человек тотчас бы ослеп.
Она парила.


Она скользила.
Она рассекала пену волн как сливочный десерт, лаская океан собой. Тысячью рыб плыли за ней её волосы, играли с ней. Её руки были продолжением воды, невесомые, нежные, они почти превращались в волны, но ни на миг не думали оставить её одну. Тысячи цветных кораллов, соединившись, образовывали её саму. Она была океаном. Она была волной. Она была рыбами. Она была собой. Глаза её покоились на дне, в самых больших и дивных раковинах, отдавая жемчужным блеском, смотрели снизу на весь мир. Смех её был как раскат грома в штиль. Пугающий, но безмятежный. Она неслась сквозь время. Взгляд её был направлен в бесконечность. В ту самую, где нежились её жемчужные глаза.
Она скользила.
Лишь только небо, зажмурившись от брызг, могло разглядеть в ней человека. Любой бы человек тотчас бы утонул.
Она скользила.

Она еле волочила ноги.
Изорванное платье её касалось сухих ног. Мёртвые волосы тянули к земле. Казалось что они скорее хотят закончить её тяжкий путь, спасти от мучений её уже не живое тело. Руки её были похожи на ветви самого грустного дерева, самого скромного, молчащего в ответ на удары по лицу песком, на жадный ветер, крадущий последние соки надежды. Её тело было из стекла. Глаза, столь глубокие, столь непостижимые, были скрыты от мира пыльною фатой. Губы её скорчились в предсмертной гримасе. Она почти не могла идти. Взгляд её был направлен в бесконечность. В ту самую, куда ей предстояло вскоре уйти.
Она еле волочила ноги.
Лишь только небо, зажмурившись от страха быть навеки проклятым, могло разглядеть в ней человека. Любой бы человек тотчас бы умер.
Она еле волочила ноги.

Она тлела.
Тело её медленно сгорало от огня вокруг. Она была нага. Платье её рассеялось по ветру пеплом. Её длинные волосы летели вверх, повинуясь огню и горячему воздуху, горели. Пламя уносило их прочь. Руки её бились в истерике, кричали, рвали остатки обугленной кожи, бархатной когда-то. Тело её уже было мертво. В глазах её сияла бездна, горел огонь. Лишь впавшие её глазницы могли кричать о боли. Она улыбалась. Это была её последняя улыбка. Что может быть приятнее, знать что погибаешь и улыбаться смерти в лицо. Она не думал иначе. Бесконечность смотрела на неё. Она видела то, что породила, то, что скоро заберёт обратно.
Она тлела.
Лишь только небо плакало и кричало в след утихающему шуму её души. Любой бы человек увидел бы просто смерть.
Она тлела.

Она была.