Лики леса

прямое следствие  http://www.stihi.ru/2006/09/09-1661

Я увидел настоящий лес довольно поздно, лет в девять. До этой поры мы жили на Украине, где вдоль полей иногда встречались иссохшие чахлые лесосмуги  с тонкими измученными стволами акаций и непроходимым колючим терновником  между ними. Разве это лес. Это даже не пародия на лес. Лес представлялся мне тогда по картинкам единым, плотным, могучим живым существом, изначально доброжелательным и отзывчивым, способным обнять и принять, подобно огромному гамаку из ласковых ветвей и листьев.

Когда мы вернулись в Москву бабушка, исключительно энергичная, эмансипированная женщина, стала непрерывно водить меня по многочисленным родственникам и друзьям – знакомить. Так было принято. Вообще в те времена посещать родных было в порядке вещей, ибо телефон был недоступной редкостью. И вот мы приглашены в гости к старинным знакомым бабушки и дедушки на лесную дачу. Мы едем на дребезжащем трамвае с деревянными отполированными сиденьями и соблазнительно качающимися  брезентовыми поручнями с черными бакелитовыми  ручками на них. Мы едем до конечной остановки по самому первому московскому маршруту, открытому аж при царе! Впрочем, для дедушки с бабушкой это вполне недавние времена и, судя по тону их разговоров, – счастливые.

Наконец, с визгом поворачивая на кругу, трамвай останавливается, кондукторша с черной дерматиновой сумкой на шее объявляет конечную, и мы по крутым железным ступеням вываливаемся на бурый песок остановки. Улица, поросшая низкорослой травкой, пересекается во всех направлениях протоптанными тропинками, по одной из которых дед уверенно ведет нас к виднеющемуся вдали высокому забору из старых обветренных досок  с покосившейся калиткой на заржавелых петлях. Калитка отвратительно скрипит, и мы оказываемся перед железнодорожной насыпью, за которой огромной,  темной, влажной и притягательной стеной высится самый настоящий, взаправдашний, как на картинках –  лес!
Поезда в ту пору ходили редко, поэтому мы беззаботно пересекаем железнодорожные пути по  темным деревянным  шпалам, пахнущим  смолой, гудроном,  углём и ещё чем-то необъяснимым,  волнующим и  влекущим одновременно. Тропинка с насыпи ведет прямо в лес,  и я первым бегу по ней вниз, всё быстрее и быстрее, будто падаю или лечу навстречу плотной  зеленой завесе, способной принять и отразить мой восторженный напор.

В конце концов,  я-таки  спотыкаюсь, а когда поднимаюсь на ноги, вижу, что завеса расступилась, наполнилась воздухом, стала проницаемой во все концы, а стволы деревьев как огромные колонны поддерживают высокий прозрачный свод листвы, заполненный разноголосым пением птиц. Не скажу, чтобы картина была хуже ранее воображаемой, но что-то теплое и наивное окончательно исчезло, растворилось, осталось только в смутных воспоминаниях,  заслоненных отныне и навсегда  этой вновь открытой, поразительной явью…

А потом была дача и чай на затененной террасе за большим, квадратным столом, покрытым чистой полотняной скатертью, под уютным абажуром с кистями, с изумительным вареньем из хрустальных розеток и ароматным чаем в тонких, полупрозрачных фарфоровых чашках. Взрослые вели неспешный разговор, изредка переходя на французский или немецкий,  а я сидел и смотрел на двор, где за темными переплетами террасных окон колыхался, жил своей многообразной жизнью лес, который теперь надо было заново изучать и осваивать.

Не верится, что все так и было, ибо описанные места теперь считаются центром, трамвай отменили, на улицах вместо травки – асфальт,   и только  лес остался таким, как и был. Что ему полвека…