про зеркальце

было что бело-белым,
нынче стало дробь да дым:
прохудились дочерна
семь сувоев полотна,
в поле сложенный улов
хрумких сахарных голов
размололо-размело
дождевое помело,
а до масла и пахты
добрались в ночи коты.

сколько сена не бери –
унесёшь охапки три,
где вечерница-звезда
режет хмарные стада:
пусть на ложе дощаном
под узорным дремлет льном.
дом что свадебный ларец –
ставни притворил, хитрец,
и следит зрачок свечной
за неприбранной луной.

на столе – двенадцать блюд:
посреди – студеный пруд,
здесь – кусака из кусак,
рыжий в яблоках гусак,
там – толпа румяных шквар,
справа – сочиво да взвар,
слева – с маком калачи…
хоть возьми да ускачи
прочь в петрушечном тряпье
на печёном воробье.

франтоват и узкоморд,
закоптелый вёрткий чёрт
в длиннохвостом сюртуке
да рогатом колпаке
вылезает из трубы
по сметанные грибы,
по малиновый квасец,
по солёный огурец –
со своей сковородой
и толчёной лебедой.

в печке бродит кочерга,
что железная нога –
раскололся уголёк,
вылез красный петушок
и давай долбить в поду
затаённую беду:
расклевал в перо и пух,
из негоды вышиб дух –
и, остыв от бранных дел,
на глазах позолотел.

полуночный окоём
синим светится огнём,
зыбью зеркало дрожит –
кто меня приворожит,
называя имена,
скажет – вот моя жена,
и зеркальной муравой
уведёт на ужин свой,
чтобы нынешней весной
наяву прийти за мной?