Ланч в Нью-Йорке

Выплёскиваюсь в улицу с другими эмплоизами,
чтоб где-нибудь наланчиться по первое число,
а улица бездонная шокирует сюрпризами,
и думаю я: «Господи, куда нас занесло?»

Не видно света белого совсем за небоскрёбами,
что вызывает в гражданах тоску и пессимизм,
и всё насквозь пропитано заразой и микробами,
которых в изобилии плодит капитализм.

Фасады сплошь исписаны словами иностранными,
и даже для инъязовцев в них только жуть и мрак,
а мужики фланируют не с бабами, а с ганами.
Прощайте центы-доллары, коль припугнёт чужак.

Рыдваны двухэтажные напичканы туристами,
которым здесь мерещатся спокойствие и мир,
а ФБР охотится вовсю за террористами,
и приглашает каждого, чтоб замочить, в сортир.

Девицы длинноногие с начерченными лицами,
как студень, колыхаются при кризисе одежд,
а я свой стомак мучаю наперченными пиццами
в компании истерзанных, несбывшихся надежд.

Высоцкого с гитарою я вспоминаю саденли,
что в переводе с инглиша обозначает «вдруг».
Его бы мне в компанию — вдвоём бы мы им задали!
В каком теперь ты Рай-биче гамлетовствуешь, друг?

Однажды в Переделкине я встретил Вознесенского,
и он мне накомплейнился на тяжкий свой удел.
Побольше бы мне фридома, и я б его, — как Ленского,
но я ему по-дружески: «Ах, шёл бы ты ту хел!»

Он бродит там под ёлками. Я окружен тут неграми.
Ему там уважение, почёт и хелфий быт.
При здешних искушениях веду борьбу я с нервами
и дипломатом в смокинге обязан всюду быть.

Как Евтушенко, лучше бы между Москвой и Лондоном
летать к жене на уикенды, пиитствуя в струю,
но сколько ни старается прикидываться лордом он —
останемся мы русскими и в Римах, и в раю.

С какой пузатой сытости нам становиться сэрами?
Под стёклышком магическим и сэр довольно сер.
Плевать мне на Рокфеллеров с их банками и сейфами.
В гробу видал я шопинги, ридакшены и сейл.

Пора, наверно, сделаться мне праведным католиком,
чтоб для меня обителью стал праздничный костёл,
или слегка подрёмывать в кафе за белым столиком
и жизнь свою растрачивать, как серенький козёл.

Найти бы на Манхэттене полусвятого Бродского,
заполнив в биографии существенный пробел,
напиться бы на радостях до состоянья скотского,
сказать: «In vino veritus!», — и никаких проблем.

Спасти бы душу грешную, побалагурить с Пушкиным,
гадая по-гамлетовски: «Быть или же не быть?»
Стоит в порту нью-йоркском он, облепленный ракушками,
на рейде в одиночестве. К нему мне не доплыть.

Велик и недоступен он. Такой не эмигрирует,
хоть, может, больше нашего по миру колесит.
Он пропаганду Запада достойно игнорирует.
Ему живётся весело, вольготно на Руси.

Евреи правоверные сражаются с арабами,
и в голове от войн таких порядочная муть,
но тешусь я надеждами, хотя и очень слабыми,
что разобраться в хаосе поможет кто-нибудь.

Грядёт глобализация и с ней долларизация.
«Зелёнку» всем печатают с Уолл-стрита господа.
Из-за неё корячится любая в мире нация,
и это — разделение всемирное труда.

Дождаться дня погожего, похерив мысли грустные,
шагнуть в туннель столетия с улыбкой на лице,
преодолеть все трудности, как наважденья гнусные,
но погасило свет уже правительство в конце.

Клянусь тебе я, мамочка, что буду скромным умницей,
ведь классовым сознанием был в детстве наделён.
За пиццу расплатился я, опять иду по улице.
Пишите мне, товарищи! Мой адрес: США, ООН.

1981–2010