Бабуся
Мало что от неё осталось:
тяжесть рук на коленях сложенных,
пепел волоса и усталость,
да улыбка с горчинкой засохшая.
А была молодою когда-то
и от яркой красы её щурились,
но нашли молодого солдата,
оторвали от кукол, от улицы
и в четырнадцать выдали замуж.
И пошла карусель ежедневная.
То ли в зной, то ли в снежную замять
стала, словно турецкая пленница.
Нарожала детей. Их растила.
Ждала мужа с войны. Не дождалася.
Но себя берегла, не растлила,
не стояла у двери, не пялилась
на мелькавших парней за калиткой,
а вцеплялась в работу с горячностью.
Но бывало, в себе как улитка,
вся какая-то сонная, мрачная
шла в конец огорода под вербу,
посидеть у камина Вселенского.
Не теряла Надежду и Веру,
что вернётся родимый.И Ленского,
хоть не слышала и не знала,
но для всех знаменитую, арию
не то пела, скорее стонала:
«Золотые деньки мои алые,
удалились куда вы, куда вы»?
И в ответ соловей, где-то около,
подпевал ей из тёмной дубравы.
Она пепел прошедшего трогала
и, в камин догорающий глядя,
добавляла в ручей закамышенный
две слезинки, боясь, бога ради,
быть увиденной или услышанной.
Так прошла на земле в круговерти
вдовья жизнь её невозможная.
И теперь хоть не верьте, хоть верьте,
что была эта жизнь непреложною.
Вот вошла она, будто виденье,
воцарилась над белою скатертью.
Преклоните пред нею колени,
перед мученицей и праматерью!
Декабрь 1999
Свидетельство о публикации №110010504433