смерть современная

Лежал, обрушаясь в себя,
В ямах глаз,
В сонной желчи тяжёлой,
Что было не свойственно
Ему от природы, напитавшей сызмальства его
Глубоким теплом подмосковного яблока,
Что солнечной плазмы комком
Светилось в листве уже снятого штрифеля
На ветке высокой,
Почти недоступной,
В селе заповедном,
Стрижином,
У тихой песчанистой Нары,
В раскрытых кувшинках аукающей,
Лелеющей гладкие кольца ужей
На отмелях чутких осок,

В селе, что как будто бы хлебом округлым
В подножии церкви оставлено было на известковой горе,
Наверное, пасхой,-
Теперь уже лет непроглядных;

В том самом селе,
Откуда он жизни корнями,
Где обод звенящий гонял
Он полднем калёным июльским, по тропке,
Идущей наизволок  к небу
Сквозь поле в лощёном овсе,
С чащобами дальних лесов, подступающими
Сырым измарагдовым папоротником лосьих голутв.

Лежал, не имея сомненья теперь,
Что вышел развеяться,
А встретился с вечностью.

Это, в общем, немыслимо,
Только небо вдруг сжалось с платок носовой,
И едва он успел поразиться единственным,
Односложным вопросом: что за сон ему снится такой,-
Но уже опустели глаза,
И кровь, как река на предзимье,
Зальдинела.

Всё было совсем, безоглядно и скоро.
Так в детстве бежал он июльским блистающим бродом,
Пугая семью пескарей,
Кормящихся против теченья,
В излюбленном месте,
А солнце созревшим подсолнухом
Нависло из бездны бессмертья.

Всё было совсем, безоглядно и скоро.
В кармане костюма, где-то под жизненным сором,
Под всякой обыденной всячиной -
Деньгами, кондомами, бэджем /известная сеть/,
Платком, адюльтером вчерашним и прочее -
В кармане костюма всё сотовый бредил настойчиво
Упорным обрывком
Из опуса номер
Семь.