Затихает ночь глухая

Эпиграф:

Потеря

Потеряла Россия
          в России
              Россию.
Она ищет себя,
       как иголку в стогу,
как слепая старуха,
   бессмысленно руки раскинув,
с причитаньями ищет
      буренку свою на лугу.
Мы сжигали иконы свои.
      Мы не верили собственным книгам.
Мы умели сражаться лишь с пришлой бедой.
Неужели не выжили мы
      лишь под собственным игом,
сами став для себя
      хуже, чем чужеземной ордой?
Неужели нам жить суждено
      то в маниловском, молью побитом халате,
то в тулупчике заячьем драном
      с плеча Пугача?
Неужели припадочность —
      это и есть наш характер,
то припадки гордыни,
      то самооплева —
            и все сгоряча?
Медный бунт, соляной и картофельный —
      это как сон безопасный.
Бунт сплошной —
      вот что Кремль сотрясает сегодня,
                как будто прибой.
Неужели единственный русский наш
                выбор злосчастный —
это или опричнина
      или разбой?
Самозванство сплошное.
      Сплошные вокруг атаманы.
Мы запутались,
      чьи имена и знамена несем,
и такие туманы в башках на Руси,
      растуманы,
что неправы все сразу,
      и все виноваты во всем.
Мы в туманах таких
      по колено в крови набродились.
Хватит, Боже, наказывать нас.
      Ты нас лучше прости,
                пожалей.
Неужели мы вымерли?
      Или еще не родились?
Мы рождаемся снова,
      а снова рождаться — еще тяжелей.

13 марта 1991


На сколько себя помню, летом я всегда отдыхал, пока не пошёл в армию, либо в пионерских лагерях, либо у бабушки Марфы Ефимовны Тищенко (Харченко – по первому мужу) по материнской линии. Понятно, что были и другие места отдыха, но эти два направления летних отпускных маршрутов были неизменны, традиционны и оправданы. Лагеря мне прививали дисциплину  коллективного общежития, а в деревне у бабушки развивалась бурная самостоятельная жизнь, но главное: она приносила колорит деревенского быта и духовного общения с исконно русским укладом, устоявшемся в последнее время при советской власти.

       Бабушка всегда подчёркивала, что жизнь при советской власти стала хорошей. Она сравнивала рассказы своей матери, моей прабабушки с рассказами более давними от прапрабабушки и каждый раз со спокойной совестью говорила: «Жить сейчас гораздо легче и лучше, внучок.», при этом она что-то не договаривала, но мне тогда и этого объяснения хватало с головой. Потому что я видел как умеют радоваться свободному времени её родственники, когда собирались за одним столом, как правило, во дворе у бабушки под тенью тютины, и после первых же рюмок за здоровье всех присутствующих начиналось, на мой взгляд, самое интересное: начинался бесплатный концерт домашнего хорового пения русских, казачьих и украинских песен с многоголосным отливом и приливом женских и мужских голосов, когда я, не отдавая тому отчёт, радовался слаженному пению, хотя ни разу не присоединялся тогда к хору самозабвенно поющих, боясь ненароком перебить славную многоголосицу нестройным голосом влюблённого самоучки. После очередного распевного номера, которые, как правило задавала моя бабушка, поднимая рюмку над головой и начиная петь очередную песню, сейчас бы это назвали хитом, которую подхватывали остальные, забыв на время о налитых почти до краёв горячительными напитками гранённых стаканчиках.

       Первыми сдавались мужчины, перебив новый хит на самом взлёте каким-нибудь несущественным тостом, они сворачивали голоса и дружно начинали уговаривать женщин выпить за предложенное. Отчёкавшись, глотали быстро содержимое и, крякнув кто в рукав, кто в кулак, а кто и сжатый в пальцах хлеб, принимались доставать закуску, урезонивая ещё не смолкших певиц.  Те недовольно замолкали, зажмурив глаза пили не жадно, и поморщившись после приёма некоторого количества алкоголя также спокойно накладывали себе в тарелки немудрёную еду. Но уже через несколько минут возобновляли песнопение и мужчины, повинуясь инстинкту коллективного сотворчества, начинали втягиваться в песенное пространство, расширяя его мужественно до пределов высокого духовного преображения действительности, когда всё происходящее не существенное вокруг, как бы замирает и начинает жить по законам гармонии, чистоты и высоты духовного начала, о существовании которого начинаешь только тогда и догадываться, когда волны хорового самотканого пения проникали в сердце, душу, пронизывая насквозь тело, отрывая его от земли и устремляя в небо вслед за улетевшими звуками песни.

Именно из того времени во мне начали прорастать чуткие колоски духовного самосознания, за что я безмерно счастлив, ибо были у меня прекрасные, по своему чуткие учителя колхозного разлива, о которых пусть мечтают городские заглушённые жаворонки-подростки.

Поэтому, когда во мне возникла потребность написать песню на современную действительность и мне при этом захотелось, чтобы эта песня была узнаваема и обладала способностью глубинно проникать в душу, тонко, но чувствительно трогающая сердце, то я остановился на мотиве песни «За туманом», по другому она называется «Туман яром», зависело от того, кто начинал её запев. Смысл этой песни очень подходил под мой замысел. Страна жила как в тумане, может от этого так был популярен мультфильм «Ёжик в тумане», ибо про нас же с вами на тот период говорил пусть и с мультяшным подтекстом, но для умного и этого было достаточно очевидно.

ЗАТИХАЕТ НОЧЬ ГЛУХАЯ

Затихает
ночь глухая
в бесовых объятьях.
Просыпайся,
Русь святая,
Русь РАзУМных братьев.

Сон тревожный,
сон без слов:
Русь снова ходит нищей.
Встань с надеждой:
будет кров
и будет духу пища.

Ночь – не вечность
и под утро
серое чернеет.
Сбрось беспечность,
Русь, что мудро
думкой богатеет.

Поднимайся,
Русь из тени,
шелухи и тленья.
Вновь рождайся
птица Феникс,
птица возрожденья.

Русь, покайся,
сон сметая
бесовых проклятий.
Поднимайся,
Русь святая,
Русь РАзУМных братьев.

               7.04.95 г.

Приятно сейчас вспомнить, что именно это стихотворение я лично прочитал ближайшей команде во главе со Святославом Николаевичем Фёдоровым на скромном банкете по поводу его приезда и начавшейся президентской гонки. Я бы и спел её, но музыканты не знали мотива, оказывается и такое случается, когда живёшь исключительно в городе, да и время было позднее, все устали, хотели поесть, поехать отдохнуть. На завтра были новые маршруты, новые встречи. Дорога без конца. Так мне тогда казалось. Как сейчас помню: после прочтения данного стихотворения Святослав Николаевич поднял рюмку с коньяком и сказал: «Хорошо, что среди нас есть одарённые люди и одухотворённые личности, ради таких мы затеяли эту борьбу, потому что только на принципах самоуправления по-настоящему сможет раскрыться потенциал нашего народа. Я предлагаю выпить за автора прекрасных стихов и надеюсь, что мы их сможем когда-нибудь спеть.».

Но оказывается, эта песня была уже не первой попыткой Неба обратить моё внимание на свою духовную начинку, духовный стержень, самобытное начало. Надо было искать себя, своё слово среди русских корней. Поэтому я бы никогда не написал бы такой строчки: я теряю корни! Свои корни я в себе собирался всерьёз находить, хотя и видел их переплетенье, но мало видеть – надо ими жить, через них питаться соком земли своей русской и прорастать в действительность колос-К-Ом, дающим людям твёрдую пшен-иц-у для з-доб-ного хлеба, жаждущей духовной пищи душе.

                В ЛАД И МИР