Снежинки, кружась, на лету превращались во влагу

(иллюстрация автора)



Снежинки, кружась, на лету превращались во влагу,
Последние листья срывались и падали мертво.
Созвучно ненастью, как образ несчастья – собака,
Брела, опустив непомерно тяжелую морду.

Я шел ей на встречу, я впитывал влажную сырость,
Ознобно сутулился, голову вдавливал в плечи.
Собака приблизилась, вздрогнула, остановилась…
И взгляд вознесенный был не по-людски человечьим.

И сердце разверглось – как двери трамвайные – настежь,
И мы превратились в насущную общую муку.
Не знаю, казалось ли что-нибудь псине несчастной,
Но мне показалось, что мы понимаем друг друга.

И мир стал незримым и я стал для мира незрячим!
Животная мера вошла в человечью безмерность,
Я видел любовь бескорыстную, верность собачью,
И в них отражались безлюбость моя и неверность.

Я знаю, я знаю – животные душ не имеют,
Но я ощущал, как душа моя смотрится в душу…
И долго стоял я столбом, шевельнуться не смея,
И понял – с позором и ужасом – я ее хуже.

И я разрыдался, и взглядом просил ее: «Хватит!»,
Так все это было тревожно и страшно, и странно…
Я шарил в карманах, но нечего было мне дать ей,
И чувствовал: то, что ей надо – не носят в карманах.

Сгибались деревья под небом тяжелым и мглистым,
Из морды собачьей глядели глаза человека…
На сером асфальте последние корчились листья
В плакучих останках несмелого первого снега.