Вместо предисловия

1.

– Вот ты говоришь: «зачем всё это?». А я тебе отвечу: «абсолютно незачем».  Вот и весь сказ!
– Ничего подобного я не говорил.
– Как не говорил?
– Так и не говорил.
– Врешь, говорил и еще как!
– Как ты говоришь?
– Я говорю? Это ты говоришь. Я уже час, как молчу.
– Ты молчишь? Ха-ха-ха! Ты трещишь без умолку всякую ерунду… уже сутки или двое.
– Клевета! Как ты можешь так бессовестно врать?
– Я вру?
– Ну, не я же.
– Подлец!
– Что! Что такое?! Я подлец?! Тогда ты (в таком случае) – отъявленная сволочь, лишенная чести.
– Вот, значит, как. Очень хорошо! Замечательно. Так и запишем…
– Чего тут записывать? Абсолютно очевидный факт науки, и без записи всё ясно.
– Вы, милостивый государь, ответите! Вы ответите за эту свою неслыханную наглость. Я найду способ укоротить вас…
– Успокойся, пупсик. На кого ты тут кричишь?
– Как на кого? На Петра Иваныча, на кого же ещё.
– Петр Иванович ушёл   минут двадцать назад…

30.10.06
Горьковское

2.

– Ну-с, с чего начнем?
– Да хоть с чего-с. Положим, начну я, к примеру сказать, тихо так – издалека намекать вам этаким мажорным порядком об вчерашнем нашем приключении с Петром Иванычем…
– Это кто же у нас такой Петр Иваныч? Что-то не припомню.
– Петра Иваныча не помните? Господи! Что ж это у вас заместо памяти –  булыжник, али еще какой посторонний для ума предмет в голове помещен? Этак ведь и совсем, того, – можно из понятия окончательно выйти, коли такие экспонаты внутри разумности иметь.
– Что  вы, Иван Семеныч, такое городите? Какие еще там экспонаты? Сами вы из ума выжили. Небось, опять вам видение было, как третьего дни? Матрена сказывала: мол, у барина средь бела дня по зале прохожие прогуливаются, и он с ними натурально ведет беседы в пустом помещении. Да так бойко у него выходит, что просто оторопь берет. Откуда, говорит, столько прыти у Ивана Семеновича берется при обыкновенном его молчунстве?
– А этого, Василий Михалыч, вы уж, пожалуй, не касайтесь. Видения вещь интимная, обсуждать тут нечего, да и вранье все это. Не пристало вам Матренины сплетни слушать и мне в глаза передавать в превратном искажении бабьей фантазии. Речь у нас не об том совсем заведена. Вы изволили спросить: с чего начнем? Вот и остановимся на этом предмете, т.е. вернемся к Петру Иванычу, коего вы изволите якобы не знать. И в этом, как всегда, дражайший мой Василий Михалыч, вы совершенно…
– Иван Семеныч, оставим это. Бог с ним, с Петром Иванычем. Не угодно ли вам отобедать со мной нынче же, не откладывая, так сказать, в долгий это удовольствие, ибо чувствую я аппетит презверский, и вам с похмелья не мешало бы закусить изрядно, что с медицинской точки даже и необходимо.
– Извольте, Василий Михалыч, –  рад и даже очень, тем паче, что и Петр Иваныч вчера был вами при-глашен, в чем будете вы уверены, когда за стол с ним сядете. Да вот и он, его коляска, не спутаешь, слава Богу, во всей губернии такой не сыщется.
– Помилуйте, Иван Семеныч! Никого я не звал. Опять вы заводите интригу в моем же доме. Говорю вам: никакого такого Петра Иваныча не знаю и знать не желаю. Подите на крыльцо и сами с этим господином разберитесь. Да поделикатнее, без шуму. Уж вы уладьте это таким маниром, чтобы Катерину мою не потревожить. Начнет вопросы делать, мне пенять – тогда уж не до обеда будет, уверяю вас. Подите…

13.02.07
Горьковское