6

               
                Был тихий вечер. В клубе старом
                Крутили новое кино.
                Потом забрынькали гитары
                И застучало домино.
                Кто громко спорил, кто ругался,
                Кто за бутылкой побежал.
                Народ в тот вечер развлекался.
                Был в клубе праздничный аврал.
                Кругом обнявшиеся пары -
                Где потемнее наровят,
                Ну а Алена и Тамара
                Особняком от всех сидят.
                И, как всегда, бежала речки
                Вдаль говорливая вода.
                И вечер плавился, как свечка,
                И удалялся в никуда.
               
                Тут вдруг конфуз такой случился -
                Входной двери раздался скрип
                И все, кто в клубе находился,
                К ней тот час взглядами прилип.
                Пожалуй, есть с чего корытом
                Разинуть рот - ну и дела!
                В дверях стоял Иван небритый
                И в чём маманя родила!
                Вращая бешено глазами,
                Вошёл он. Замер разговор.
                Хороших дел не предвещая,
                В его руке блестел топор.
                Такое дело - быть кошмару!
                Иван у бездны на краю!
                Он взглядом выхватив Тамару,
                Метнулся к ней,крича: "Убью!"
                Через момент оцепененье
                Сменилось на девичий крик.
                Тамара медлила мгновенье,
                В библиотеке среди книг
                Потом укрылась, ножкой стула,
                Дверь запирая, чуть дыша,
                Она конечно же смекнула
                В чём дело, а Иван, круша
                Дверь топором, за нею рвался,
                Хотя достать её одну.
                Он из всех сил своих старался,
                Но полно, парень, гнать волну!
                Вот мужики топор отняли
                Из рук его и кое как,
                А всё же молодца связали,
                Прикрыли чем-то. "Ох дурак!
                Чумной же ты, Иван, однако!" -
                Ему твердили вперебой,
                Но он уж, как ребёнок, плакал
                И трёс косматой головой.
                Из сумасшедшего буяна,
                Что всё и вся вокруг крушит,
                Он превратился вдруг в барана
                И приобрёл жалчайший вид.
                Послушно плёлся он. Рыдала
                Его душа, когда домой
                Его вели. Он в одеяло
                Был весь укутан с головой.
               
                Понятно, слух об этой драке
                Пронёсся в миг до всех сторон.
                Тотчас собралися зеваки.
                Средь них стоял Пантелеймон.
                По своему обыкновенью,
                Он нарывался на скандал.
                Вдруг замолчал, через мгновенье,
                Как будто сам себе сказал:
                "Адам - всеобщий прародитель
                Восслушал Еву - сам был слаб,
                И кинул райскую обитель.
                С тех пор напасти все от баб!
                Вот и Иван попался в сети
                И в них запутался, дурной.
                Не по душе мне штуки эти.
                Я помню случай был такой:
               
                Сельчанин наш, Степан Каблукин,
                Без ран с войны пришёл один:
                На месте ноги, целы руки
                И лишь добавилось седин.
                И пуля мимо пролетела,
                И штык колол - не доколол,
                Но дома - вот такое дело -
                Случился с ним такой прокол:
                Он жил с женой других не хуже.
                Она ждала его с войны,
                Ни разу клятвы не нарушив,
                Не поимев пред ним вины.
                И всё бы было у них ладно,
                Но вот на жизненном пути
                Он встретил ладушку, ох, ладу
                И стороной не смог пройти.
                Год, полтора сюжет их длился,
                (Считать до дней не надо мне.)
                Но только он перебесился,
                И снова жить ушёл к жене.
                Его же прежняя отрада
                Смириться с этим не могла.
                Она и свету уж не рада.
                Но выход вот какой нашла:
                Она решила: ты смеёшься
                Над долей горькою моей!
                Пускай ты мне не достаёшься,
                Но не достанешься и ей!
                А навредить она умела.
                Не знаю, с помощью иль без,
                Но натворила гидра дела -
                И в мужика вселился бес.
                С тех пор он начал рваться в город.
                А сам здоров - не сдержит рать!
                И всё орал, бедняга, в голос
                Чтоб ногу Сталину отдать.
                Но как-то раз не удержали,
                Народ за ним не уследил,
                И через год он на вокзале
                Под поезд ногу подложил...