Первая книга

1.

Осенний вечер разведённые белила
пролил на плечи веток и бока стволов,
как будто осень пошутила,
подрисовав зимы покров,
но сохранить рисунок не сумела…

5.12.79

2.

Душа пустует, как квартира,
своим хозяином заброшена давно.
Забито наглухо окно,
и от гвоздей ржавеют дыры…

Луна в окне. С отломанной макушкой
невесело, наверно, ей
висеть заброшенной игрушкой
уставших до утра детей.


Декабрь, зимою одурачен,
стоит без снега – нагишом:
врасплох изменой он захвачен
и до истерики взбешён.

Луна ушла за угол дома
светить другим в неспящие глаза,
оставив мне кружок лимона,
в котором крылья уложила стрекоза.

Я блюдечко баварского фарфора
с лимоном перепончатым на дне,
наверно, нарисую скоро
на память о забывчивой луне.

30.12.79


3.

Падает снег.
Мимо окон снежинки
играют в пятнашки.

3.01.80


4.     УТРО

Последних звёзд стекляшки догорели.
Осколком суповой тарели
луна скользит по занавеске утра,
и сыплется мучная пудра
из сонных глаз костлявых фонарей
на спины каменных зверей.
Линялый креп предутреннего неба
в следах вина и крошках хлеба,
как после поминального застолья.
Ночь отошла, уж горизонт в угольях,
и солнце лезет медным тазом
из драной мешковины облаков:
на город выпучилось глазом
из-под дымящихся клоков,
зевнуло, щёлкнуло зубами,
шагнуло из ночной засады
и покатилось над домами,
малюя суриком фасады.

14.01.80


5.     АПРЕЛЬ

… и прогремела в полдень крепость,
укрощена зимы свирепость –
и солнца жаркая ватрушка
приманкой для весны-резвушки
повисла в воздухе на ниточке апреля,
смеясь над слёзами притворщицы-капели.

14.01.80


6.     ОБЛАКО

Петропавловским золотом
к зимнему небу приколото
бледно-зелёное облако
с сиреневым рваным краем.
Вечно зелёным раем
может оно оказаться,
только бы ветер с моря
помог до него добраться.

18.01.80

       


7.     ЛОТОС

Лотоса
раскрылся
розовый венчик –
росокрылый птенчик
ясного утра:
Алмазная Сутра
Лотоса.

18.01.80


8. 

Я не метался по полям,
хмельной от дел кровавых,
на правых и неправых
я не делил Россию пополам.

Какою правдой оправдать
уничтожение собрата?
Как можно убедить солдата,
что хорошо и нужно убивать?

Передо мной никто не ставил
вопроса, на который нет ответа –
скорей бы дуло пистолета
в себя, не в брата, я направил.

Хотя, чего теперь гадать,
какого цвета бант носил бы.
Во всяком случае, насилья
я и тогда не смог бы «оправдать».

Мне кажется, я просто бы не смог
ни уцелеть, ни выжить,
я из себя не смог бы выжать
победный киноварный слог.

Как можно войны отличать,
делить их на свои и на чужие,
на маленькие, на большие?
Как будто не за всё придётся отвечать.

Как будто не для всех
одно святое право –
не стать добычею кровавой
тех, кто убийство превращает в смех.

Смех после драки,
смех после боя,
после разбоя,
после атаки.

– Как мы им дали!
– Как мы их смяли!
– Зубов повыбивали!
– Кровищи попускали!

– А, помнишь?!
– Помню!

– Ну, брат, дела!
– Да, брат, дела!
– Ха-ха, брат.
– Да-да, брат.

1.02.80
               

9. 

Ворон полёт ленивокрылый,
собаки лай, и солнца брызги,
губной гармошки зов унылый,
и смех, и детской драки визги.
Двор переполнен звуком дня,
двор копит день, как лейденская банка.
Он для меня  и западня
одновременно, и приманка.

10.02.80
               


10.     КАМЕННОСТРОВСКИЙ, 1

Е.А.Баратынскому

Есть дом на Каменностровском,
где двор в прошедшее открыт, как дверь.
Здесь прячется от зверя зверь
на горельефе затенённом и неброском:
над входом сонная сова
следит побег напуганного зайца,
и скалит зубы волчья голова
на голубей, привыкших не бояться.
Два паука
крестовика
плетут чугун
оград балконных,
и в путах муки незаконных –
подсолнух-вьюн.
По прихоти Лидваля
достанет солнца он едва ли,
и, паутиной оплетён,
тянуться вечно к благодати света
капризной волей осуждён
фантазии таинственного шведа.
Зверинец странный на стене
мне странно близок. В пелене
предутреннего медленного снега
он, как предчувствие побега,
как мной не узнанный сигнал,
как безутешной памяти провал,
меня преследует и мучит.
Что значит этот сон паучий
на струнах веера чугунного узора?
В плену невинного позора
подсолнух с ржавыми листами
и спины с белыми крестами…

12.02.80


11.

Необлетевшего листка заиндевелый прах
душе напомнил вечный страх
отъединения от тела…
Со вздохом птица пролетела
куда-то по своим делам,
газетный лист сложился пополам,
примятый ветром к черноте ограды…
На Аничкином конокрады
безумных Клодтовых коней
ведут подальше от людей,
снующих мимо.
    Снега мошкара
зависла в воздухе с утра.
Светло и тихо, пушка скоро…
Стакан с водой, где бисер хлора
метелью кружит, кружит, тая,
прозрачности устало уступая.

25.02.80



12.     УСТАЛОСТЬ

Донная боль глаз
от палящего солнца литер.
Непонятное слово «Питер»
поплыло вдоль забора фраз.
Буквы растут, вырастая
до размеров оправы очков.
Буква, внутри пустая, –
пустоты прихотливый покров.

1. 03.80



13.     12:00

Пробила пушка
середину дня
зарядом холостого пара –
хлыст погонялы,
храп коня,
не ожидавшего удара.

3.03.80
               


14.     ПОСЛЕ Р.АНГАЛАДЯНА

Светает.
Блёстки моря.
Под сводами печали
эхо счастья тает
прозрачностью невыплаканных слёз…
и скрип колёс
повозки горя,
везущей одуванчики мечты
по кругу бесконечности дороги
вдоль желчи берега
и безутешности волны.

03.80


15.     ЛИТОГРАФИИ СЕМЁНА БЕЛОГО «ТИР»

Н.Заболоцкому

Шипит,
бренчит,
стучит подвал,
три буквы –
вместо зазывал.

Тут тир,
тут пир,
тут гвалт азарта,
тут за барьером рая карта.

Здесь мельница весь день стрекочет –
она весь день смеяться хочет
Уютный домик на пригорке
стоит, как на лимонной корке;
а по бокам, на толстых ветках,
как две заправские наседки,
сидят на яблоках две птицы –
уснуть не могут – им не спится.
Здесь звери скачут по углам,
кораблик бродит по волнам
с пружинкой дыма на макушке…
Так заряжайте ваши пушки!
Стреляйте метко!
Молодцы!
Звенят мишеней бубенцы…
Батоном сдобного плеча
бодрит красотка лихача –
и он, шутя, почти не целясь,
попал, пока не расхотелось.
А вот папаша чей-то в кепке –
сидит в ковбойке, словно в клетке.
Поставив ноги в раскоряку,
он долго щупал мушкой крякву,
потом раздумал – и в козла
всадил заряд свой не со зла.
Метнулся козлик ягуаром,
а дуло выдохнуло паром.
И тигр рыком подавился,
куда-то домик провалился,
кораблик тонет,
птица стонет,
матрос сломался пополам
и превратился просто в хлам –
он не успел задать вопрос:
он головой к ноге прирос.

Шипит,
бренчит,
стучит подвал,
три буквы –
вместо зазывал.

Под хрип простреленной пластинки
тут можно «вмазать по картинке»,
тут бульки пулек, скрежет жести
и ржавый хохоток невымещенной мести.

СТРЕЛЯЙТЕ МЕТКО! –
НЕ ПРЕСТУПНО.
ЗА ДВЕ КОПЕЙКИ –
ВСЕМ ДОСТУПНО!

3.03.80


16.     В ДЕНЬ ВЕСЕННЕГО РАВНОДЕНСТВИЯ

Годы скачут обручем
по выбоинам дороги, –
где-то восьмёркой заплещется
последний виток судьбы,
и затихающей дробью
прозвучит для тебя отбой.
Сам над собой не стой!
Беги, догоняй колёсико –
по лужам, вдоль просеки,
которую кто-то выбрил
на зелёной щеке леса
и лязгом каткового пресса
задавил шепоток листьев…

Каток хоть и катит вразвалку –
не скоро ему на свалку.

20.03.80

               

17.     ЛИТОГРАФИИ СЕМЁНА БЕЛОГО
«ЮЖНЫЙ ГОРОДОК»

Южный городок –
море и гудок.

Девушке матрос
ленточки принёс:

ленточки летят –
якорьки горят.

Снова я и ты,
пальмы и цветы,

снова газ-вода –
пузырьки со льда,

снова эскимо –
холодно-тепло.

Смех на берегу,
брызги на бегу…

Догони меня –
радость ты моя!

21.03.80


18.     ПОХОРОНЫ

Земля не содрогалась в плаче,
за гробом толпы не топтались.
Всё было до абсурдности иначе:
края могилы осыпались,
и пьяные могильщики ругались,
бессмертного бесплатно зарывая в мрак
той ямы общей, словно нищего бродягу.
И только дождь, прогнав зевак,
один пролил печали влагу.

О, чёрной кровью налитая Вена!
Твоя немыслима измена –
ты не нашла и пары глаз
оплакать лучшего из нас!

Ах, Моцарт! Ты не заслужил
быть похороненным по чести.
Ты! – тот единственный, кто жил –
от мертвецов дождался мести.

26.03.80


19.

Нет друга у меня,
нет у меня коня,
нет колчана,
нет стрел,
нет лука,
нет цели…
Есть одна разлука –
разлука с детством,
где – как с другом –
я разговаривать мог с лугом.

3.03 – 12.04.80

               

20.
…Есть между жизнью и большой работой
старинная какая-то вражда.
Р.М.Рильке
(Б.Л.Пастернак)

Он говорил, он тёк,
как медленный поток,
в тени неверного шептанья дней
по тишине роптания ночей.
О чём и с кем?
С самим собой?
О, сколько слов замысловатых и фонем
и вязких, и тягучих –
и скрыты отвердевшей пеленой
переплетения сомыслей и созвучий…
Мне не пробиться за расплывчатость преграды,
я маюсь, как во сне, нелепым страхом:
над чем там плачут и чему там рады?
Что там? – ступени к новым плахам
или подъём в зенит светила?
При громах меди оркестровой
людей там радость навестила,
или оскал расправы скорой
готовит крылья для налёта?
Хулят иль хвалят там кого-то?..
Не вижу. Слеп наполовину,
и муть неведенья во мне самом;
не объясню ни матери, ни сыну,
каким живу на свете я умом,
чего я жду от таящего снега –
тепла и мягкости земли?
или воды беспутного разбега?
Что ярче – зелень луга или тли?
Трясучка воробьиного хвоста:
летать, и прыгать, и кричать –
кричать, что солнце неспроста
щекочет нас, как в детстве щекотала мать.

14.04.80


21.     КОНСЕРВЫ

Проявитель, вода, фиксаж:
консервируется мираж…
Полсекунды из жизни, как див,
затянул в немоту объектив.
Каменеет, мертвеет вздох –
и хорош ты или плох,
весел, счастлив или сонлив,
и прилив в тебе или отлив –
лупоглазому всё равно,
у него в сердцевине темно,
ловит клочья жизней чужих –
ни врагов у него, ни своих –
всё, что мимо, цепляет на крюк
и высушивает, как урюк…
Мы, как дети,  волнуясь, ждём:
мы хотим на лице своём
(перепущенном через жабры
диафрагмы и бельма линз –
через хитрости абракадабры –
вверх тормашками или вниз),
мы хотим на лице своём
не увидеть пятен отчаянья,
безутешности или раскаянья –
фотокамере мы суём
сто ухмылок, ужимок, гримас,
чтоб она не губила нас.

Проявитель, вода, фиксаж:
консервируется мираж.

12.05.80


22.     ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

День прожит –
               пролит,
опрокинут,
ушёл, как дождь, в песок обочин.
А вечер ветрен и всклокочен,
и капли бьются о стекло и стынут.

День прожит, пролит, опрокинут,
как чашка чая – впопыхах;
а вечер в ночь уже задвинут,
и нет спасения в стихах.

Гримасой страха лист обезображен,
строка зависла недостроенным мостом;
день пролит в стон бездонных скважин,
лист похоронен под Андреевским крестом.

20.05.80
               


23.     РАЗМИНКА

Первое слово в новый блокнот
будет коротким –
ну, скажем… кот.
Кот будет серым –
он будет неброским –
он будет смелым,
он будет в полоску.
Где-то я видел такого кота –
длинный и плоский –
вот смехота.
Кот будет жить у художника в доме,
муху ловить у него на балконе,
брать занавеску стремительным штурмом,
вдруг зависая в прыжке хитроумном,
будет валяться у всех на дороге,
в сторону выбросив длинные ноги,
будет урчать у тебя на коленях,
если придёшь ты к художнику Сене.
Сеня (по взрослому, будет – Семён)
в тварь полосатую нежно влюблён.
Сеня про праздник рисует картинку,
всё в ней рисует наоборот.
Кот в это время – к ворсинке ворсинку –
неутомимо свой лижет живот.
Первое слово –
это основа,
первое слово спать не даёт.
Дело, конечно же, было не в масти,
просто, когда это слово – Ушастик,
можно считать, что я начал блокнот.

22.05.80



24.     НОЧЬЮ НА НЕВСКОМ

Звёзды – за небом,
небо – за башней,
башня – у города,
я – вдоль стены.

Прячу лицо своё
в рыжую бороду
в бывшей столице
бывшей страны.

Ночью на Невском
болтаюсь довеском
к грусти собора,
башни, моста…

Шило из шара:
после пожара
всё не поставят
на место креста.

22.05.80



25.      КОШКА НА НЕВСКОМ

Кошка на Невском
в костюме венгерском
ночью безлунной
безумно скучала.

Прыгала кошка
и просто летала
от башни над Думой
до башни вокзала.

Хвост над Пассажем
распущен плюмажем,
бока – над Литейным,
над сквером – усы.


Кошке не страшно.
Странно. Не страшно.
Стрелки на башнях
задрали носы…

Кошка на Невском
лопнула с треском!
– Кошки не стало, –
зхо сказало.
– Кончилась кошка, –
сказали часы.

22.05.80


26.      15 СУТОК

1.
Пленник сонной Невы
под надзором молвы
по решётке канвы
тку позора узор,
словно пойман и вор,
словно я прокажённый
или чумной.
И уйти невозможно
с подорожной сумой,
и остаться нельзя
в этом царстве улыбки –
ошалелой улыбки
мертвеца-удальца…
Я в плену у своей
ясноокой ошибки –
за прозрачной стеной
горизонта-кольца.

2.
Перепутались нити;
и не встать, и не выйти,
оборвав бесполезность
придуманных дел.
Я в плену у чудных
своих детских наитий,
не успев повзрослеть,
в тридцать три – полысел.

3.
Тку позора узор,
заплетаю укор
материнской слезы
мхом обиды, не чуя подвоха.
Наговор-приговор
застилает простор,
где полёт стрекозы
легче самого тайного вздоха,
где взошло и кипит
молоко облаков,
заливая зенит
пеной пышных миров,
пальцы ветра в кудрях
у невинных осин,
одуванчика страх
и ворчанье осы,
свисты птиц из листвы
и метанья травы
под плащом синевы…

4.
Пленник сонной Невы
под надзором совы
тку унынья ковёр
с незапамятных пор.

5.
Я увяз в этом ткачестве,
как в последнем чудачестве
бестолкового ряда
безутешных удач…
А вокруг не смолкают литавры парада,
и глаза застилает, хлопочет кумач.

 3.06. – 14.06.80
               


27.

Окно зашевелилось тополиной веткой,
июль играет вздохом пуховым,
и даже крыша – дряхлая кокетка –
окном поводит слуховым.
По городу разлито лето,
дома плывут вдоль солнца и Невы,
а девушки – до невозможности раздеты –
не удержать на месте головы.
Весёлое бесстыдство сводит шею,
глаза скрипят от частых виражей,
но я собой сегодня не владею:
я весь в плену лохматых ворожей.

16.06.80


28.

Я штопаю носки.
Под нитку нитка.
И зарастает брешь тоски;
и снова я улитка:
ползу себе по ветке дня,
от зноя хоронюсь в тени прозрачной;
и дерево растёт, конечно, для меня,
и наплевать, что я невзрачный.
Мне хорошо, я штопаю носки.
Что может быть, в конце концов, прекрасней?
Не озираюсь воровски,
не пунцовею понапрасну.
Чего ещё? Заштопана дыра.
Могу идти, могу остаться,
могу сказать себе: пора!
Могу сказать: куда деваться?
Могу и просто помолчать.
Дыра заштопана, носок – как новый.
Теперь никто не будет замечать,
какой внутри я бестолковый.
Никто не будет прыскать в спину,
показывая пальцем в пятку.
Теперь могу я показаться сыну
и делать вид, что всё в порядке.

16.07.80


29.

С листа на лист перетекают капли,
и воздух чист, как накрахмаленная простынь.
На окнах стынет яшменная россыпь.
Перетекают капли –
путь извилист.
День в дождь,
дождь в день
перетекают…
И им не лень:
они играют.

17.07.80

               
30.

На изморозь бумаги
я опускаю точку
в уголок листа:
она заменит
знаменье креста
и каплю водки
для отваги.
Начало строчки,
сталь пера –
слились в одно прикосновенье.
И нет ни «завтра», ни «вчера»,
а только зыбь сердцебиенья
над белой пустошью блокнота.
И горячо нашёптывает кто-то
полузабытые слова…
Горошины свирели смеха,
морщинки молодого лба,
качели – вечная потеха –
и в белых перьях синева.

22.07.80


31.

Над городом льняные нити
обыкновенного дождя
зависли в честь простых событий –
ухода утра и прихода дня.

У липы вздрагивают листья:
прикосновения воды –
художник старый тонкой кистью
наносит линии судьбы.

И каждый лист, как мокрая ладонь,
открытая и дню, и лету,
и в каждой капельке – огонь
любви, кочующей по свету.

22.07.80

               

32.
Е.А.Баратынскому

– Где сладкий шёпот
   моих лесов?..
– Где пироскаф твой, Баратынский?
– …потоков ропот,
   цветы лугов?..
– Когда в Марсель с границы финской?
– …деревья голы,
   ковёр зимы…
– Когда же, друг, сойдёмся мы?
– …покрыл холмы,
   луга и долы…
– Давай на дольки наши доли…
– …под ледяной
   своей корой…
– …разделим поровну с тобой.

– …ручей немеет,
   всё цепенеет…
– И пусть Россия нас лелеет…
– …и ветер злой,
   бушуя, воет…
– …своим бессмысленным конвоем.
– …и небо кроет
   седою мглой.
– Мы рядом – я и голос твой.

23.07.80

   

33. СНЕЖИНКА

На подоконник
   опустился город.
Он исчезает
в медленном крушенье
стен и башен,
                так кропотливо возведённых
небом и водой.
Тончайший слой
                пятна воды на цинке
сжимается,
            как память о снежинке.
Спешат…
         на подоконник – новый город,
и новая вода – на небеса.

24.01.80

               
34.

Вдруг сорвалось и покатилось
моё Большое Колесо,
зелёной мякотью влепилось
в безумный маятник часов.
Разбито Время в пух ударом,
резвится пух по тротуарам
вдоль Малой и Большой Невы…
И струйки-девки
Средней Невки
мне машут ножкой из воды.
Я окружён со всех сторон
Двором, где бегал с колесом,
играл в лапту, ловил мечту
и прыгал с гаражей в сугробы.
Я золотой цветок целую налету
акации – моей зазнобы.
Не знаю как –
потом,
            потом
я вспомню всё, запомнить чтобы.

28.07.80

               

35.    СЧИТАЛКА

Время прыгает по дыркам –
электронные часы.
Люди крутят все затылком,
задирают вверх носы.
Каждый крутит своё время:
кто – вперёд, а кто – назад.
Метит время людям темя –
люди ходят невпопад.
Кто дошёл до середины –
ждёт того, кто убежал,
кто вернулся с половины –
ждёт того, кто начинал.
Время прыгает по дыркам –
электронные часы.
Время счёт ведёт затылкам,
и опилкам, и бутылкам…
Время, временно – весы.
– Становись, кого тут взвесить?!
Будем резать, будем бить!
Ну, а этого – повесить!
Всё равно ему не жить…

28.07.80



36.     СТАРУШКА

Я подсмотрел вчера,
как улыбается старушка:
по белому лицу лились морщинки
и превращались в тополиный пух.

31.07.80


37.    
Л.С.

Как поживаешь, девочка моя,
какой тебе приснился сон сегодня,
не видела ли ты меня?..
Я шёл по берегу и воду нёс в ладонях.

Вода змеилась по локтям –
бежала по песку лиловая дорожка.
Я вспоминаю лето по горстям
и проклинаю понемножку.


А ты – ты помнишь ли сама,
что лилии в июле отцветают,
что скоро зашуршит по островам
цыганка-осень пёстрой шалью?

Июль уходит в глянец тополей,
слова уходят в память , в лист – чернила.
Ты надо мной посмейся – будет веселей
припоминать, какого цвета лето было.

31.07.80



38. 

О Русь!
Как я страшусь
Твоих ручищ,
Давно не мытых,
Твоих руин,
По горло врытых
В живую Землю –
Родину мою.
Тебя сегодняшнюю – не приемлю,
Тебя вчерашнюю ловлю…
Как можно матери такое –
В заплаканность предвечную очей?..
Не нахожу в стихах покоя,
Не нахожу в стихах покоя:
Я потерял следы Любви своей.
Она – Дворовая Собака –
На свалке роется в костях,
А я один и поводырь мой – палка,
И подаянье в «Новостях»…
И снова страх, что не найду
В чаду смердящей городской помойки
Следов сбежавшей Собачонки,
С которой я летал вдоль Мойки
И с лип срывал медовую росу.

Июнь 1980


39. ПРИВЫЧКА ЖИТЬ №1

Привычка жить – ходить по половицам,
скрипеть, сморкаться и кряхтеть,
и иногда в окно глядеть,
курить вонючий свой табак
и кашлять в сморщенный кулак,
и думать дымом из ноздрей
о бесприютности зверей,
живущих там – в загубленном лесу…
и ковырять до одури в носу,
пока зевота кинет в сон.
И храп с подругой в унисон –
апофеоз дневной заботе:
что помогает при икоте?

08.04.80


40. ПРИВЫЧКА ЖИТЬ №2

Привычка жить – непознаваемое благо…
Уловка ловкача?
Прыть ухаря?
Отвага?
Крест крестоносца?
Атеиста свист?
Зуд любопытного – опросный лист,
где дату собственной кончины
смотри на обороте?..
Где причины
неизлечимого недуга:
не замечать бездонности печали
в смеющихся глазах Судьбы
и в вальсе с ней кружить по зале
под флейты марш и похоронный вой трубы
за окнами?..
Весеннее безумство луга,
полёт умершего листа!..
Привычка жить – забвение испуга –
восстание из гроба воскресшего Христа.

Июль 1980


41. ПОЖАРНЫЙ

Следит пожарный с каланчи
За огоньком моей свечи.

Не замечает он меня –
Он видит капельку огня.

А я не вижу каланчи
За огоньком моей свечи.

Июль 1980



42. СОБАКА

Собака спит на стриженом газоне,
Собака спит в трамвайном перезвоне,
В визжанье тормозов
И шарканье шагов.
Собака спит в траве и на боку,
И лапы в сторону,
Как дома – на полу.

13.08.80



43. АВТОМОБИЛЬ

Стоит автомобиль –
Весь красный и блестящий,
Заманчивый такой автомобиль.
И каждый мальчик проходящий
С крыла снимает пальцем пыль.

Июль 1980



44. СОРВАНЦЫ

Сморщенные высохшие листья
носятся по асфальту двора
за конфетными фантиками.

Сморщенные высохшие листья
резвятся, как дети,
а липы кличут их домой,
вытягивая шеи,
и высматривают среди мусора
своих сорванцов.

13.08.80


45.

Отзовись моё детство бесстрашное!
Не бояться мечты научи.
Покажись моя юность вчерашняя!
Подари мне от неба ключи…

Как я устал сопеть сутуло
над паутинным чертежом.
Я заоконным летним гулом,
как лихорадкой, заражён.

Там – за стеклом – трава желтеет
и прижимается к земле,
там небо, к осени, мелеет
и тополь шепчет о весне.

Твердеют листья. Скоро, скоро
они слетят к подножию стволов.
Их соберут и вместе с сором
испепелят в дыму костров.

Проходит лето мимо окон,
цветастыми оборками дразня,
а я сижу и ненавижу кокон,
которым оплели меня.

А мир открыт, как дверь для друга,
и нет преград, и радость выше зла;
и нет магического круга,
а есть простор, и есть глаза.

21.08.80



45. БУДЕМ!

Мы говорим друг другу: «Будем!» –
стуча стаканом о стакан,
мы: «Мать родную не забудем!» –
и: «Море по колено нам!».

Мы ночью водкой глушим душу,
а утром, проклиная свет,
мы выбираемся на сушу
и говорим, что моря нет.

21.08.80



46.    

Погадай мне осень,
Погадай, цыганка:
Сердце в даль уносит,
А в душе – стоянка.

Погадай на клёнах,
Скоро ли дорога?
В хлопотах казённых
Забываю Бога.


Погадай, шальная,
Погадай бесплатно,
Погадай, родная,
Погадай, как брату.

Скоро ли разлуку
В суете забуду –
Посмотри на руку,
Расскажи, что будет.

Осень пёстрой шалью
Укрывает плечи:
«Завтра погадаю,
как настанет вечер».

28.08.80



47.     КОТ-РЫБАК

Кот живёт на берегу
Озера Бассейка.
Рыбка бегает по дну –
Хитрая уклейка.

Кот про рыбу знает всё:
Ел не раз на ужин –
Ам-ам-ам-ам, да то, да сё…
Ну, а хвост не нужен.

Кот приходит каждый день
Посмотреть на воду;
А уклейка – видит тень –
Прибавляет ходу.

Кот задумчиво сидит,
Хвост играет рядом;
А уклейка вся дрожит
И летит снарядом.


Кот дождётся рыбака,
Сидя на скамейке,
И тогда – наверняка –
Слопает уклейку.

29.08.80



48.    

Я ревную окно,
у которого кто-то стоит
и пускает вертлявые дымные пряди
в мой простор,
где качаются листья на ветке-качели,
где по крыше шершавой, горячей
ходят тихие птицы и длинные кошки,
где дома пошушукаться вместе сошлись о цветах,
где над трубами сизыми небо колдует,
в молоко облаков добавляя заката желток…
Я ревную окно,
для которого я – подоконник,
я ревную к тому,
кто лениво роняет трухлявый окурок
в мой простор
и в траву под открытым окном.

Август 1980


48. КОФЕ

Напиток адский – негритянский, –
Твой сатанинский кофеин
Сулит нам бешеные пляски –
В обмен на менуэт морщин.

Лето 1980



49. ВЗДОХ ПО МАРИНЕ №4

Часами…
не оторваться от бумаги,
взволнованной
отчаянья ветрами,
линованной
кардиограммами души –
ниспосланные телеграммы:
внемли и не дыши.
Немей!

Марина!
В мареве морей
ты – вымпел
яхты…
не моей…

Лето 1980


50.    

Дождь иссяк, закат истаял,
Ночь надвинула колпак.
Искры пляшут за трамваем
Свой последний краковяк.

Фиолетовые колбы
Еле тлеют на столбах,
Месяц вялится, как вобла,
Вся дорога в зеркалах:

Опрокидывают лужи
В небыль сонные дома.
Я вчера тебе был нужен,
Ты сегодня мне нужна.

Ветер нас, как листья, бросил
В остывающее небо.
Как волна, нас осень носит,
Город ловит нас, как невод.

Повстречаемся? Бог знает –
Путь наш неисповедим…
Листья с веток облетают
В костровой осенний дым.

18.08 – 02.09.80



51.

Время и мода –
Рода
Человеческого затмение –
Величайшее изобретение
Урода.

09.09.80


52.

Зима!
Тобою успокоюсь,
Твоим оцепенением укроюсь
От цепких пальцев сентября.

Ещё в душе костры горят,
И пряный дым пьянит и манит,
Но осень больше не обманет
Своим неистовством меня.

Ещё не откраснели клёны,
Ещё не отжелтели липы,
И тополь мой совсем зелёный,
И солнцем улицы облиты.

Но я спешу уже туда,
Где сном укрытая Нева
Мерцает зимнею дорогой
И Зимний мнится недотрогой…


В прозрачну стынь твоих офортов,
В безвременье твоих снегов!
От фальши суетных аккордов
К январской белизне стихов.

09.09.80




53. ИЗЖОГА

1.
Город смердит дешёвой столовой,
Пялится город глазом соловым.
Пар – повара над пустыми супами.
Густо белеют крыши словами.

2.
Что с тобой, город?
Мерещится голод?
Помнят дворы лёд штабелей
Тел невесомых
Людей незнакомых,
Знакомых, родных и детей?
Да, это было!
Но не застыло
Сердце твоё тогда.
Где же теперь твои старожилы,
Запропастились куда?

3.
Город лютует уездным цирком.
Бегу по кругу, по едким опилкам.
Ярусы гаруса – глаза орущих:
Ты на свободу цуга отпущен!
Долго ль бежать по горячке арены?
Сколько шептать вам: измена, измена?!

4.
Общепитовским маслом
Горло прогоркло.
Матерщины бы квасом
Залить,
Затопить,
Чтоб изжога умолкла!

5.
Вся страна кормит пару столиц
Потом красных от страха лиц.
Режут чахлых коров стада,
Чтоб не рыпались города.
Не хватает у ртов рук:
В деревнях поселился паук,
А в столицах хлопочет повар,
Околпачивает прорву:
Этому дам,
А этот сам
скоро пойдёт на фарш –
левой! И шагом марш!

6.
Квас матерщины –
Мужчин Иппокрена –
Уст бездыханных
Последняя пена.

09.09.80


52.

Я не боюсь повторов:
может-если
где-то
           тоже лето –
и кто-то, с солнцем в унисон,
пропел про то же
        и про это,
то, значит, выпили мы вместе
и нам играет тот же патефон…
и оба мы – без головных уборов

12.09.80


53.

Время никуда не исчезает,
оно – всё время – где-то тут.
Одни часы зарю играют,
другие – полночь гулко бьют.

А время – бесконечно одиноко –
по капле вытекает из тебя
и превращается в дождинки окон,
в вечерний сумрак сентября.

То здесь, то там окно погаснет,
то здесь, то там… а вот – зажглось одно.
Нет времени! Нет времени, где нас нет,
и время есть – пока горит твоё окно.

16.09.80


54. ОСЕННИЕ ВАРИАЦИИ

В просторах стылых – ветер и зола,
печаль прощальная – осенние луга.
Травы истерзанной – успенье уст –
луга осенние – зола и хруст.

Изрыты спутанные травы
ветрами – гончими зимы,
испепеляющей потравы
следы – последние цветы.

Ромашка
зябнет старикашкой
в оранжевой скуфеечке своей;
немеет в ржавчине репей,
покинутый своими муравьями,
как я – волшебными словами.

Как я похож на вас, осенние луга:
вам снится по утрам пурга,
последние цветы пьют солнце, как отраву,
цветением своим истомлены.
Я – как и вы – жду снега белизны,
Во мне желтеют те же спутанные травы.

16.09.80


55. ДЕНЬ

Длится, делится на дольки
день-деньской, как апельсин:
эту – утром, эту – в полдень,
эту – вечером съедим.
А на завтра – только корки:
корку – утром, корку – днём,
а в оставшейся, как в лодке,
в послезавтра поплывём.

23.09.80



56. ГАУТАМА

Остановилось Страсти Колесо.
Я – только зеркала холодное стекло,
вбирающее мнимые миры,
переводящее в отображенье
и явь, и сон, и приведенье,
игру сует и суету игры.
И слёзы нового перерожденья
не затуманят чистоты и глади
моей поверхности бездонной.
Всё будущее Будды – сзади,
всё прошлое – в душе бессонной.
Я знаю всё, но непреклонен в немоте;
мне Истина зияет жерлом страха:
я вижу – Смерть в слепящей темноте
не остановит жадного замаха
ни над юнцом, ни над архатом…
Вся кровь Земли плывёт закатом
и меркнет в звёздной высоте.

08.10.80


57. ОСЕННИЕ ПОДМОСТКИ

1.
– Что нынче на театре?
– Осень.
В календаре – октябрь
и восемь.

2.
Под моросящим небом октября
смелеет ветер ненасытный,
свивая в вихорь желтолистный
красу опавшую и ветошь пустыря.
Не удержать ветвям покрова,
одежды сорваны, и снова
раззолочённые лохмотья –
добыча алчного бродяги…

3.
Колотятся неубранные флаги,
намокшие прохожие вдоль стен
обходят лужи боязливо.
В витрине – полуголый манекен
обласкан декораторшей смазливой;
легавая трусит пятнисто:
ошейник, хвост, позвяк мониста;
хозяин: кепка, борода, цигарка,
дым по плечу… ушли под арку.

4.
Сребристый сумрак, топь асфальта,
раздвоенность фасадов и фигур,
осклизлая брусчатки смальта…
И небо – мокрый абажур –
над почерневшими ветвями,
над островами, над мостами,
над головами, над зонтами,
над шпилями и над крестами –
над городом – над всеми нами…
 
5.
И только воробьи не замечают
унылых декораций дня –
то тут, то там меня встречает
их бесшабашная возня…

6.
Но снова морось, луж морщины
и месиво листвы из-под колёс.
Обрызганные женщины, угрюмые мужчины
и окна – в драме бесконечных слёз.

08.10.80

7.
Вот новый день. Он золотисто-киноварный
(чуть охры в поволоке облаков),
и солнце – медью самоварной –
сияет в лужах (весело, легко).
Вот новый день – и декораций смена:
Нева и небо – кадмий и лазурь;
земля, стволы – краплак, сиена;
на кроны – крон… и сажа – на ажур.

8.
Пока художник с режиссёром
решали тему и приём,
повеял полдень близким штормом…
и занял сцену ветром и дождём.
И… снова водевиль рыданий,
смешков, ужимок бешеный канкан;
и… снова вечер ожиданий –
расплыв в асфальте окон и реклам.

9.
– Что нынче в оперетте?
– Девять.
– В календаре ещё октябрь.
– Да. Завтра – в бенефисе – десять…
– Коли не врёт наш календарь…

09.10.80


58.
Чем тоске, и не знаю, помочь…
А.Фет

Как хочется назло унынью
Осеннего безропотного тленья
Отдаться яростному рвенью
Желаний явственных и сильных.

Как хочется гнетущий полог
Непроницаемого неба
Прорвать единой вспышкой гнева,
Чтобы увидеть солнца всполох.

Безумствовать, природе вопреки,
Иль утопиться в зелени реки –
Тоски!

Бултых… Но нет и там спасенья
От безутешности осенней.

20.10.80



59.    

По дому крик – раздор упорный –
Усталость взорвана отчаяньем.
Истощены непониманьем,
Болезнью – выдумкою вздорной.
Остановись, молю, опомнись!
Осталось жить нам – десять поцелуев!
Не расторгай завета всуе,
Наш первый поцелуй припомни…

20.10.80


60. НА СМЕРТЬ ДЖОНА ЛЕННОНА

Джон Леннон – миф,
Джон Леннон – бог,
Джон Леннон жив:
никто не мог…

Кто мог убить,
какой дурак?
Не может быть –
нельзя же так!

Убит Джон Леннон…
Смерть мгновенна,
но жизнь – поверьте –
мгновенней смерти.

Кто мог убить,
какой дурак?
Не может быть –
нельзя же так!

Жизнь музыканта –
мотив в три такта
на нашей капельке жилья
с волшебным именем Земля.

Прилив бубнит:
ваш Джон убит. 
Шипит отлив:
убийца жив.

Не верьте, люди, волнам мутным,
не верьте слухам сиюминутным.
Поверьте мне: лет через двести
не подтвердятся эти вести.
И вы увидите, что он
жив-невредим, наш Леннон Джон.

  Кто мог убить?
какой дурак?
Не может быть –
нельзя же так!

11.12.80


61 – 63.     ИЗ ЦИКЛА «МИР ИСКУССТВА»

МЕЧЕТЬ

Под тусклой северной луной
Судьбой хранимые от смут
Два казначея стерегут
Свой полумесяц золотой.

22.10.80

ПАРК

…парк коченеет –
В неловкой обнажённости немой
застыли чёрные гиганты,
внезапно усыплённые зимой.
В белёсой тишине куранты
бьют четверть.
Солнце тлеет
чуть видимым пятном
над куполом мечети…
два минарета в призрачном рассвете –
два казначея над ларцом –
         недвижны…
Неуловимо, непостижно!
вдруг возникает мягкое движенье:
дома, деревья, фонари, ограды –
возносятся… (мираж исчезновенья).
Я провожаю изумлённым взглядом
мой город, возносимый снегопадом.

16.12.80


НОВОГОДНЯЯ ОТКРЫТКА

Крыши в скатертях крахмальных,
Как столы под Новый Год,
И Невы в лучах хрустальных
Чёрных вод ленивый ход…

16.12.80


64. ВСТАВНЫЕ СТИШКИ ДЛЯ ПЬЕСЫ
«ЖИЗНЬ КАК ЖИЗНЬ
ИЛИ НИЧЕГО ОСОБЕННОГО»

Океанский пароход –
туча по небу идёт;
а за ней, как пёрышки –
лёгкие судёнышки.

– Эй, на туче! Дай-ка ходу!
Ждём мы ясную погоду.
Уводи в Бразилию
всю свою флотилию!
Там бразильцы на причале,
вас встречая, заскучали:
им по радио сообщили –
корабли уже в полмиле
от Британских островов,
но не видно их дымов
из-за сильного тумана…
Отвечают капитаны:
– Не потерпим мы обмана!
Отстучи-ка им, радист:
«Над Исакием завис
адмиральский флагман наш,
прекратить ажиотаж!
Ровно в полдень к четвергу
ждите нас на берегу».
А теперь – по курсу – полный!…
За кормой – Елагин, Вольный.
Вдаль уходит караван.
– До свиданья, капитан!
Будут рады все бразильцы
под дождём повеселиться.

27.10.80



65. У ОКНА

Растрескался веткой голой
Холодный квадрат окна,
Завесилась улица шторой
Кисейного полотна.

Дождь-невидимка гуляет
По крышам соседних домов,
Трубы печные скучают
Без белых своих дымов.

Птицы попрятались где-то,
Влажная тишина…
Растрескался голой веткой
Синий квадрат окна.

18.11.80



66.     КАК МЫ РИСОВАЛИ

Рисовали мы собачку –
Извели бумаги пачку;

Как ни бились – крокодил
Вместо Чапы выходил.

Тут пришёл с работы папа
И сказал: «Да это ж Чапа!

Сразу я её узнал.
Это кто нарисовал?»

Закричали мы с Наташей:
«Это мы! Картинки наши!

Правда, папа,
Наша Чапа –
Если ляжет возле шкапа –

То тогда она похожа
И на крокодила тоже?!».

Январь 1981



67.     ИЗ ЦИКЛА «ПОВАРЕННАЯ КНИГА»

РУССКИЙ КВАС

Если мы возьмём еврея
(в просторечье – иудея),
разомнём,
водой зальём,
кипяточку не жалея, –
что получится у нас?
Настоящий русский квас!
Ну, а если некрасиво –
будет смахивать на пиво,
то придётся нам опять
всё сначала начинать.

30.01.81



66.     ИЗ ЦИКЛА «ТО, ЧТО ЛЕЖИТ НА ДОРОГЕ»

НА ЧЁРНОЙ НЕЗАДЫМЛЯЕМОЙ ЛЕСТНИЦЕ
КИРПИЧНОГО ЧЕТЫРНАДЦАТИЭТАЖНОГО
ОДНОСЕКЦИОННОГО ЖИЛОГО ДОМА

Это что же тут за кака?
Человек? Или собака?

Симпатичный кренделёк:
Путь, наверно, был далёк.

Январь 1981


67 – 68.     ИЗ ЦИКЛА «ВАРИАЦИИ НА ЧУЖИЕ ТЕМЫ»

СЛУЧАЙ

Однажды Вяземскому Пущин
Сказал, сощуря глаз шутливо:
«Не спиться б, няня… Где же Пушкин?
Ведь он за делом был отпущен,
Что ж не несёт, чертяка, пива?!»

Январь 1981


ЧТО НАША ЖИЗНЬ?

Один задумчивый корнет
Достал старинный пистолет,
Направил дуло он в висок
И стал отыскивать курок…
Но нет курка и кремня нет.
Стал генералом наш корнет.

Январь 1981


69.
…и звезда с звездою говорит.

Нет, не запомнить мне стихов
Бесчисленные вереницы,
Мелькают чистые страницы
Мной не прочитанных томов.

Как много слов –
Кочующее племя –
Язык химер,
Язык богов –
Неисчезающее время –
Прилив-отлив у берегов.

Слова всегда словами были,
Слова всегда покрыты пылью.
Но стоит пальцем провести,
Чтоб снова их перевести
На тот единственно возможный,
Такой простой, такой несложный –
Наш человеческий язык.

Кто это делать не привык,
Тот не находит не теряет,
Тот, не возникнув, исчезает,
Хотя и быстро говорит.

Его звезда давно погасла,
Он говорит уже напрасно,
Хотя и складно говорит –
Звезда в беспамятстве молчит…

Ведь только те нам светят звёзды,
Ведь только те нас греют вёсны,
К которым сами мы идём,
Которым сами мы поём.

Вернутся чистые страницы
Мной не написанных стихов,
Они вернутся, как те птицы,
Что вдаль летят от берегов.

Да, время тоже перелётно;
Хотя оно и мимолётно,
Но возвращается назад,
Как много лет тому… подряд.

05.02.81


70. ПОСМЕРТНОЕ

Я не сжигал черновиков
Не потому, что было жалко,
А оттого, что жизнь – скакалка –
Одна для мудрецов и простаков:

Когда мы вверх – смеётся за спиной,
Когда мы вниз – свистит над головой,
Когда стоишь – бьёт по ногам,
А побежишь – бьёт по глазам.

Я не сжигал черновиков
Не оттого, что мысль – покров,
А оттого, что нет стихов
Без лишних черт, без лишних слов!

Мне дела нет до злой молвы…
Когда-нибудь не я, но вы
Сожжёте вздор.
Весь мусор ссор – в один костёр!
Весь ил тоски – на дно Невы!

Чушь – не позор! –
Узор, зачёркнутый крестом,
Скрип износившихся рессор,
Мельканье спиц: потом, потом…
Стон половиц – усталый дом,
Трескучий спор огня со льдом.

15.02.81


71.

Художник прикоснулся грифелем к бумаге…
И в линию, шурша, вошла
Животворящая душа двух магий –
Пустыня ожила –
Жизнь – исчерна-бела.

17.02.81



72.

Будильники – железные сверчки,
крючки, зазубрины – зазубрены две ноты,
школярские унылые щипки –
на струнах вечности запечные синкопы.

25.02.81


 
73. МРАЧНОЕ

Настроение мрачное –
Засорение зрения –
Выражение неудачное –
Алчности отражение.

25.02.81



74. ПЕСЕНКА РЯДОВОГО

Булату Окуджаве

Весь день пылим мы на плацу:
Курок – к виску, кулак – к лицу.

А офицеры говорят…

Как много нас набито в ряд,
Как много нас набито в строй,
И каждый третий тут – герой…

Я тоже храбрый рядовой,
Всегда идти готовый в бой,

Но нет приказа наступать,
а есть приказ – маршировать.

Фальшивит дробью барабан,
Фальшивит флейта фистулой.
Всё говорит наш капитан,
А рота молча держит строй.

Как много перьев, шляп и шпаг,
Как много пишется бумаг…

Но не боится шляпы враг,
Но не боится перьев враг.

Он шпаги в ножнах не боится,
А мне победа – только снится.

Так помоги мне, Бог, скорей
Отважным быть не на бумаге –
Устала рота от речей,
И затупились в ножнах шпаги…

Весь день пылим мы на плацу,
Нам это вовсе не к лицу:

Ведь видно нас со всех сторон –
Глядят мальчишки из окон.

Февраль 1981

75.

Уже обсохли тополя,
Кленовые пруты порозовели.
Рассыпалось по марту ля –
Синицы Моцарта запели.

21.03.81

 

75. ОФОРТ

Чуть слышный шорох – торопливый ход
иглы по цинку – звук позёмки:
безмолвья вольный перевод –
псалом, что будут петь потомки.

След острия в магической ночи квадрата –
Офортных перекрестий звездный свет.
На пробном оттиске – лицо Рембрандта –
бессмертия автопортрет.

03.04.81


76. В ОЖИДАНИИ КОНЦЕРТА

Опять Капелла.
Зал с органом.
На спинках стульев жёлтые кружки.
Потёртый плюш малиновых диванов…
Старушки в кружевах столетних, поржавелых.
Отдельно – в чёрном – старики.
Ручные малыши и мамы.
Девицы парами…
И моряки.

29.04.81


77.

В последний день
апрель развесил на деревьях
дрожащих капель ожерелья.
На мокрых ветках жемчуг белый
в прощальный день
последнего дождя апреля.
А завтра эти жемчуга
май превратит
в свой первый малахит.
На голой ветке задрожит
вся в каплях
тополиная серьга.

30.04.81


78.

Мы все – знакомые знакомых –
Дарители улыбок и кивков,
Рукопожатий невесомых:
– Ну, как дела?..
– Ну, будь здоров!..

Июль 1981



79.     ЗАКЛАДКА

Луна – как воткнута – торчит
У неба из нагрудного кармана.
Закат полуночный молчит,
укрытый прядями тумана.

Сошлись ночные половины
над крышами мерцающих домов.
Как тени Анны и Марины,
сошлись обложки двух томов.

Причуда ночи – уколоть загадкой:
я видел женщин двуединый лик.
Луна белела… лишь закладкой
на миг соединённых книг.

10.07.81



80. ПЕРЕГОВОРНЫЙ ПУНКТ

– Хива!
– Мадрид!
– Уфа!
– Багдад!
– Орёл!
– Мадрас!
– Ленинабад!

Переговоры:
крики, споры,
протесты –
    жесты быстрых рук,
советы,
      просьбы,
      уговоры –
один бесперерывный звук.

Кабины ходят ходуном, –
там люди воздух ловят ртом.

Глаза и рты
круглы, как «О»:
– Что?
– What?
– Что?
– What?
– Не слышу!
– Что???

А в зале – мёртвая улыбка,
а в зале – тихая вражда,
а в зале – нестерпимейшая пытка:

КОГДА ЖЕ, ГОСПОДИ, КОГДА?

И, как счастливая развязка,
как  HAPPY END, как тра-ля-ля, –
душеспасительная сказка:

– Ты?
Это ты?
– Да, это я!

26.09.81



81.
Первых этажей не предлагать.
(из объявления)

Не отказывайтесь от первых этажей:
на первых этажах слышней
забытый вами с детства запах
травы, растущей в трёх шагах
от окон отворённых ваших.

05.10.81



82.

Забота дня –
галоп по кругу;
не напоить коня,
не затянуть подпругу.
А солнце жжёт
то в лоб, то в темя;
а сердце ждёт
команды: «Время!»
Сойти, отстать,
упасть в траву,
себя не знать…
сон наяву.
Забота ночи –
стон без сна –
испепеляющие корчи.
Безумцам – ржавая блесна –
любовь –
одна забота ночи!

14.10.81



83.
Маме

Вот, наконец, и тополь сдался мой:
охвачен лист прозрачный жёлтою каймой
забвенья;
сопротивленье тает,
иссякает зелень,
раздаренная лету,
     свету,
     ветру.
И вот –
полёт посмертный
лёгкого листа
и шорох мягкого паденья
в конверт письма,
в мотив стихотворенья.
Так музыка живёт – возобновленьем
звуков гаснущих:
       неуловимой чередой
уносятся они и, скрывшись за чертой
доступного, там тихо опадают,
как листья осени…
И только музыканты знают
дорогу в край тот потаённый,
где звуки оживают от прикосновений
для новой череды исчезновений.

14.10.81



84. САПОГ

Человек искал сапог,
целый день найти не мог.
Всю квартиру перерыл,
наконец, лишившись сил,
на пол замертво упал,
отдышался и сказал:
«Ну, и Бог с ним, с сапогом –
можно жить и босиком».

26.10.81



85.

Мы тратим пригоршнями дни,
как тратит нищий мелочь в чайной.
Нас тратит жизнь, как вздох случайный.
И только смерть нас прячет в тайны
и зажигает поминальные огни.

18.11.81



85. ИГРА

Задумчивые дети
живут на белом свете –
разглядывают мир в упор.
Всё трогают руками,
беседуют с жуками:
«А где же у тебя мотор?»
Сачками ловят лето
и весело за это
прощенья просят у стрекоз.
Волнуются и плачут,
смеются, зайцем скачут –
и всё это у них всерьёз.


Задумчивые дети
играют на рассвете
лучами изумлённых глаз.
Играют каждодневно
легко и вдохновенно –
без устали играют в нас.

03.09.80



86. НАШ ДОМ

Жене моей Ирочке

Твой дом – мой дом,
и он всегда-всегда вверх дном.
Я в нём стою на голове.
Я так привык. Стою себе,
а мысли только об одном:
как сделать так, чтоб и тебе
стоять вот так на голове
со мною рядом, и притом –
чтоб солнца полон был наш дом,
чтоб птицы пели за окном
на все лады и всё о том,
что дом и должен быть вверх дном!

03.06.81



87. ПОДПИСИ К КАРТИНКАМ

1.
Африканские слонихи
сшили юбки у портнихи –
и у каждой свой фасон,
чтобы их не путал слон,
А индийские слоны
были так удивлены,


что ужасно заспешили
и себе сейчас же сшили
разноцветные штаны.


2.
Эскимосские мальчишки
целый день пекли коврижки –
напекли на год вперёд
и теперь, читая книжки,
набивают сладким рот.
Эскимосские девчонки
обижаются всерьёз:
«Нас никто не замечает
и совсем не угощает!
Плакать хочется до слёз…»
Но не плачет эскимос:
север – лютый там мороз.


3.
Марокканский пароход
груз ответственный везёт.
Жёлтый груз со всех сторон,
называется – лимон.
Жёлтый, жёлтый как желток,
а внутри – лимонный сок.
Груз доставлен на Мальорку,
принял порт… пустую корку.
Корабельный повар – кок –
пил в пути лимонный сок.

1980