Магдалина

Солнце и луна на небе светили до странности одинаково, с одной и той высоты...
Что-то подобное она уже видела на старинных иконах и гравюрах…
Его глаза, так ни на что не похожие, глаза грустного зверя смотрели на нее в упор...
Она чувствовала, что они жаждали ее, но как же мало они жалели ее и совсем ни о чем не просили… Он насиловал ее в кустах как жалкую шлюшку…  Она стонала и плакала одновременно... Эта жгучая смесь страха, отчаяния, похоти и любви делала ее дрожащей пушинкой на его вытянутой ладони…  Она любила и ненавидела его удивительно роднящей яростью…  Это живое молодое и безрассудное тело, казалось, спешило до отказа заполнить ее своим семенем, ее страдающий прах... Прах все равно достается одиноково всем, и земле, и червям, - думала она…
Жалость возникающая из ниоткуда, глубоко в Сердце, к себе и к нему, к этому странному и пронзительному подобию самого себя - зверю в клетке, изнывающему на огненных стрелах своего безумия и даже самого поразительного смертного вожделения ворожила ей в тумане совокупляющихся ощущений…
Этого не могло быть, но было, потому что абсурд бессмысленной отчужденности вытолкнул из нее то же самое ревущее и слепое желание…
Уже потом она боялась глядеть на него словно в себя, словно в зеркало, боясь увидеть в нем свое отражение и расплакаться от обиды смешанной е удивительной тоской и любовью к этому несчастному и грустному зверю…
Он одевался , даже не оборачивалсь на нее, как-будто тоже боялся того же, увидеть себя в ней, найти в ней свое отражение…
Солнце скрылось, на небе осталась одна луна, а ночная прохлада медленно окутывала дымящиеся от прошедшей страсти тела…  Он хотел уйти и не мог, - она пыталась заговорить, но молчала…  Печальная одинокость развеяла все мысли словно прах... Только уже потом, на суде она вдруг с ужасом поняла, что ошиблась во всем, и прежде в себе самой, и что это не он насиловал ее, а она насиловала его…
Он странно улыбался ей из-за решетки, как-будто все зная и прощая ей этот невольный грех, из-за чего его насилие превращалось во взаимность...
Пять лет лишения свободы оглушило их ... Они стояли одинаково теплые и нежные друг к другу, соединенные жалостными взглядами как пойманные в невидимые сети зверьки... И они заплакали вместе от ненависти к себе и от жалости друг к другу...
Прошел год, потом другой, — она ходила и жаловалась во все инетанции, сама на себя... Глаза чиновников со смутным равнодушием в душе созерцали ее рыдания как тень собственного сумасшествия...
- Я не могу представить себе, что это было насилие, - говорила она и вытирала слезы маленьким детским платочком...
Если бы не его предыдущая судимость за то же самое, то возможно, что он был бы уже с ней. Так вот думала она в собственном ослепление и мечтала, вздыхая о нем и мечтая словно во сне.. Ах, этот страстный и давно испорченный мальчик…
Дни шли как его письма из тюрьмы… Он почти ни о чем не писал, только очень просил приехать…  Она все бросила и приехала к нему сразу, как только получила это жалобное письмо…  Их оставили вдвоем в комнате для свиданий, давно осужденного и его помнящую, ничего незабывшую жертву…
И все повторилось снова… Только вместо солнца и луны на небе, вместо замеревших в лесу деревьев, были одни серые облезлые в чужих ругательствах стены тюрьмы…
Он снова брал ее силой, без слов… Только одни глаза выдававшие в нем грустного и жалостного зверя… Она стонала и плакала снова, царапая ему спину, грудь и плечи…
А он молчал и только быстрое дыхание и едва открытые, почти ничего невидящие глаза… И потом одно гробовое молчание...
Она лежала на нем как раненая птичка и вся трепетала…  Она не знал никого… Кто бы ее так любил… Некрасивая и намного старше его, она была злая по жизни и никто ее не любил, только один он… Он был животным и тут же из него выглядывал добрый ангел,
творящий в ней сказочные чувства...
Эта странная жгучая смесь любви и ненависти, похоти  и отчаянья , - сближала их навеки… Палач и жертва в одном лице, в одной комнате и на одном полу лежали как мертвые и ни о чем уже не думали… Они существовали друг в друге как земля и небо…