Рождество. Волхвы

Они явились принести дары.
Кто - пастыри, волшебники - не всё ли
равно, - и до сих пор вопрос открыт,
а значит и фантазии раздолье.
 
Я  думаю - волшебники: зимой
когда по окна намело сугробы,
повсюду волшебство наперебой -
стой у окна разглядывая в оба.

Всё это для волшебников пора,
а пастырям всего привычней лето,
зимой они не выйдут со двора -
и холодно, и слишком мало света.

Волшебники устроены не так.
Зима - она сподручнее для чуда,
и солнечному лету не чета -
зимою в мире слишком бесприютно,

а потому волшебники всего
важнее миру в это время года.
И может быть помимо своего
желания, возможно и не сходу,

они решили оседлать коней,
дарами увенчать верблюжьи спины,
увидели звезду, затем по ней
прокладывали путь в снегах равнины...

Да, я скорей за них, за колдунов,
за чудеса и пёстрые подарки,
что те везли в пространстве ледяном,
когда народ в предпраздничной запарке

строгал салаты, покупал вино,
донаряжал  рождественские ели,
а кое-кто устав  - глядел в окно,
кто - спал на неразобранной постели,

Брели верблюды по уши в снегу,
скрипели сани, лошади дышали,
а небо - вряд ли описать смогу
роскошество его персидской шали!

Волхвы то прерывают разговор,
то снова тарабарят по-арабски -
судачат про заснеженный простор,
позёмок заколдованные пляски,

и точно знают - через час почти,
минуют переезд и полустанок,
и в полночь, а точней - без десяти,
всем табором, вернее - караваном,

достигнут цели своего пути -
найдут пещеру , не отбросив полог
замрут снаружи побоясь войти,
чтоб не внести с собою этот холод,

лёд, что у всех запутался в усах,
снег на расшитых золотом халатах.
И грустные восточные глаза
волшебников посмотрят виновато

на ткань, что занавешивает вход,
и сквозь неё услышат женский голос,
и колокольным звоном небосвод
откликнется - рождественским, весёлым...

И свет звезды их вырвет из ночи,
стоящих подле замкнутой пещеры,
пусть будет свет немного нарочит -
но в эту ночь ничто не знает меры.

Он вырвет их из Вечности и Тьмы -
ответный дар за щедые котомки.
А пастыри - тех тоже видим мы,
растерянно толпящихся в потёмках.