Послесловие

Жил - был Питер. А то, что он Пэн, выяснилось только тогда, когда в дождливый четверг в очередном городе N коллекционная, эксклюзивная, звенящая тонко фарфоровым горлом куколка, неважно как по имени, открыла для сквозняков придуманную дверь. Что увидела? Бутафорски несчастное выражение унылого носа под черной мокрой шляпой и услышала небритое «привет…» (как потом выяснилось, тщательно отрепетированное по системе Станиславского у зеркала) сквозь дырявый синий змеиный шарф, чья задача – символизировать бренность и преходящесть человеческого существования со слабым намеком на ростки гениальности у хозяина. Еще? Собачьи, живые, воспаленные, дикие глаза… Сидел бы мокрый щенок на пороге – эффект был бы тот же. Отогрела, откормила, оградила…Но это был не щенок, потому и обобрал… Душу( лучше б уж квартиру), - потому, что Пэн. Но это выясняется почему – то тогда, когда пункт приёма не бутафорских разбитых сердец уже закрыт, а в кардиологии это не лечат… вовсе. Остается по детски наивно, даже беззлобно, даже не вслух удивиться:
-Питер, как же тебе внутри себя - то не холодно?
И – дальше по жизни. Только звук у гитары с треснувшей декой не тот. А вот в дверной глазок каждый раз заглядывать перед тем, как дверь распахнуть – противно. Хотя и неразумно, наверное…
Это липкое недоверие к жизни. А хочется жить, как дети. Они звенят фарфоровыми колокольчиками смеха перед открытой дверью на разноцветном живом ветру – и счастливы. Как это – счастливы? Вспомнить бы… Что это – праздник? Встретить бы…
А что же Питер? Он и в Африке – Пэн. Хотя и фамилия его почти что Иванов. Что совершенно не меняет сущ(ч?)ности индивида.
Даже среди аборигенов Эфиопии.
Ну, хоть что – то в этом мире не меняется…