Солнце апокалипсиса, где ты

Итак, изнанка божества
Являет нам дракона
И тот, кому мы машем,
Едва ли ведает, кем обернётся он,
Когда число подступит к подбородку.
Если я это сон, приснившийся богу,
Где рассеется рукопожатье,
Где то утро, где теперь поезда.
Три старые шлюхи:
Вера, надежда, любовь
Прорастают и ткут полотно,
Где ты мог  в тени ремесла
Слышать, как реки поют,
Где баюкают дни нежные воды,
А между тем ты рвёшься выйти
Из целого ряда больниц,
Где при тебе выползают из бездонных глазниц
Те, кому присягают, лелея
Триумфальный восход колесниц.
На гранитном столе труп Амадея
От ступней до самых ресниц
Пожирают третейские судьи.
Надо бить в одну точку,
Чтобы рухнуло то,
На что надеясь
Вас обернут в оболочку,
Под которой питон
Растит детей, сажает деревья.
Что ж, за мной стоят батальоны
И они к вам войдут,
И будете путать штанины,
Среди тех, кто всё ещё тут,
И озираться, и биться о стены,
Только числа рассудят, что гены,
Будь ты гений или удмурт,
Должны истребиться,
Должны,
Только числа не лгут.
Вернёмся ли к тому, что давно уже было сказано:
«…И на валы опущенные лбы
Не рассечёт ли маятник вопроса…»,
Так кого мы здесь повторяем,
Рискуя быть распластанным на плитах телом,
Что колени доверят кресту,
Посягая на слово и дело.
            2
И время хватать за фалды уходящий день,
И время тянуться к тому, что ещё не взошло.
            3
Пей, не пьянея, пей определенья,
Пей, пока ещё светит путь.
            4
И разомнёт ли ноги, вон та, возле ворот, губастая кавычка,
Плесни-ка кормчий, вон из того графина,
Быть может, я по-новому взгляну
На отражение дельфина, на то, что склонно повторять луну.
Тот свет мне ближе, чем этот,
Я бы даже сказал, что там
Возле меня вьются все те, кто покинут курантами амнистии,
Чей причал окутан чем-то алым.
Задумчиво бредёт четверостишие по окраинам лунного города,
Не находят себя газели,
На отмели несколько нот и скрипичный ключ
Ждут, пока ветер поднимет с постели троеточья и трели,
Эй, не роняй салфетку, хризантема
Вот-вот войдёт и с запада ли схема
Прострётся до каникул урожая.
Время роняет исход на поникший словарь,
На поля, где дичают всходы,
Где гаснет возможное,
Где пролагают себя лишь вездеходы-слова,
Но пока ещё вслед за морской звездой идут Гулливеры.
Время быть втянутым в круг сатаны,
Время шествовать счастьем улиц,
Время идти медовым месяцем,
Время рассматривать стены умозаключений.
            5
Кого ты ищешь, позади,
Кому ты светишь, не отсюда.
            6
Итак, раздвинет ноги сентенция
И будут к ней по очереди подходить горбатый слог и герцог,
Да те ещё, кого недосчитались при пересчёте,
Итак, что не шлюха, то графоманка,
И ветер целует ли ту, чья тетрадь
Присягает лишь мичману,
И утопает в сперме та, что постилась до первой луны,
Но пока ещё докер в плену
И пока ещё он замирает,
И на влажном песке отпечатанный след
То и дело, целуя, вдыхает.
Только ты это ты, только ты это платье оденешь
Вплоть до первой звезды ступая по камешкам,
Рассекая до крови ступни,
Только в них караваны, только в них рождество,
Только в них океаны, только в них волшебство,
И наносит тюльпаны на холсты мастерство.
          7
И время окутаться чем-то привычным,
И время идти чем-то неузнаваемым.
           8
Подберём и мы ожерелья,
Умирающий стих воскресим,
Наблюдая за тем, как под воду
Уходят домостроенья и постояльцы,
Как играет на арфе та,
Что берегла себя для гвардейца.
И насилуют на чердаках
Ахи-охи два лютых индейца.
              9
На бульварах пришествие роз,
С чьих-то пальцев свисают тонкорунные строки,
Не боги горшки обжигают, а снившийся солнцу мороз.
И натекают с крыш на ступеньки полузабытые буквы,
И виднеется замок, где царица морей
Ведёт на расстрел глухонемые образы,
Где ничей горизонт не откроется, если за ним не стоят
Проспекты и тени ткачей.