Рассказы о детях Г. А. Харьковой
Мартовским солнечным утром пятиклассник Федя из интерната шел по улице поселка. Блестели ранние весенние лужи, весело чирикали неунывающие воробьи, радуясь наступившему теплу. В магазине « культтовары» было людно и шумно. У прилавка столпились ребята и покупали кто сувениры, кто открытки и подарки мамам. Федя с грустной завистью за стараниями этих «домашних»( так интернатские ребята называли родительских детей).
От множества открыток разбегались глаза. Такие они были красивые, яркие, праздничные. Федя не удержался и купил одну- на ней усатый веселый заяц нес букет ромашек. Выйдя на улицу, Федя встал под край крыши, туда, куда стекала капель, и подставил ладошку. Светлые капельки быстро наполнили ее до краев. В прозрачной водичке заиграл солнечный лучик.
В интернат возвращаться совсем не хотелось. « Зачем существуют праздники?- думал Федя,- зачем каникулы, когда некуда ехать?». Многие интернатские ребята считали дни до праздников и каникул, жили ожиданием а Федя никогда ничего не ждал. А как хотелось бы сесть на поезд и ехать, ехать…
Вот и сейчас все говорят о мамах, а у него ее нет. Он не знает ни лица, ни голоса ее. Сколько себя помнит, Федя всегда тосковал по ней. Мамы есть у многих, даже у директора интерната. Это ей он звонил по телефону: « Не беспокойся, я задержусь. У нас педсовет.». мамы есть у всех домашних. Однажды Федя был на приеме у зубного врача и вместе с ним вышел зареванный мальчишка. Его ждала мама. Мальчишка уткнулся ей в плечо, а она гладила его и утешала: « Потерпи, маленький, видишь , какой мальчик умный, он не плачет…». Только Федя бы плакал, если бы было перед кем.
Он не мог объяснить, что часто творилось в его душе. Тягучая нескончаемая тоска по родному человеку жила в нем, отражаясь грустью в не- по детски серьезных глазах. В кабинете директора лежали картонные папки, и в них(Федя знал это) их личные дела. В одной из них хранилась его тайна. Как-то вечером, когда все стихло в их большом и шумном интернате, собравшись с духом, Федя постучался в кабинет директора.
« Что случилось. Федя?- спросил директор.
« Где моя мама?»
Лицо директора стало напряженным. Было очень трудно ответить на этот вопрос.
«Видишь ли. Федя, таких , как ты, к сожалению немало. Наверное твоя мама где- то живет…но мы не знаем, где она.».
Директор все знал, но утаил содержание небольшой записочки, приколотой к свидетельству о рождении.
Федя, вернувшись в спальню, долго рассматривал купленную открытку. Погладил усы нарисованного зайца. От открытки веяло чем- то родным и домашним. Потом достал ручку и написал на обороте: «Дорогой мамочке от Феди» и надолго задумался, не заметив, как несколько слезинок упало на открытку, размывая написанные слова...Утром директор нашел на своем столе открытку. На ней веселый заяц нес праздничные ромашки к 8 марта. На обратной стороне было написано; «Дорогой мамочке». Подпись была неразборчива, на ее месте было большое расплывчатое пятно.
ДЕТСТВО-ТРУДНАЯ ПОРА
ПЕТЯ Чашкин- мальчик с виду совсем обыкновенный, невысокий, щупленький, с быстрыми карими глазами. На в школе Петя был заметной личностью: с ним вечно что- нибудь приключалось. Завуч приводила его в учительскую, ставила возле своего стола и делала внушение: « Исторический ты человек, Чашкин! Как думаешь жить- то дальше?»
Петя не знал, как ему жить, стоял с опущенной головой и молчал. Потеряв терпение, завуч отпускала его на урок. Поднявшись на второй этаж, Петя приоткрыл дверь кабинета истории. « Явился, Чашкин?- спросил его историк Павел Андреевич- , садись и не вертись!"
Петя пошел на свою парту и стал слушать. Павел Андреевич рассказывал о древних египтянах. Петя любил историю. Прикрыв глаза, он представил и Египет и тех людей. Петю осенила мысль сочинить послание знаками египтян своей тайной симпатии Свете Кругловой . он достал листок бумаги, карандаш и стал, поглядывая в учебник, выводить иероглифы. Сосед Васька Букин выхватил листочек. « Отдай» - крикнул Петя. Васька не отдавал. Петя стал трясти его за плечи и вырывать листок. Строгий голос Павла Андреевича прекратил их возню. « Чашкин, выйди из класса!" . Потупив голову, Петя вышел в коридор. Там уборщица делала уборку и накричала на него, чтобы он уходил, не шлепал ногами и не пачкал пол. Петя оделся и пошел домой. Дома он нашел ключ под крыльцом и открыл входную дверь. В комнате пахло табаком. Отчим, дядя Володя, видимо, ушел из дома недавно.
Петя поставил чайник на плитку и в ожидании, пока он вскипит, стал смотреть в окно- за ним шелестела листьями совсем пожелтевшая береза, голубело прозрачное сентябрьское небо. Петя подумал, что дядя Вася был не такой куряка , как дядя Володя. А отца, который укатил на Север, он почти не знал. Мать совсем запуталась в жизни, и Пете было ее жалко. Попив чаю, Петя стал собирать в полиэтиленовый пакет кусочки еды. Надо было сбегать в деревню Малиновку и покормить кота Рыжика.
Петя ходил кормить его уже полгода. Осиротевший кот жил один в доме умершей бабушки. Охваченный невеселыми думами, Петя не сразу услышал свист на улице. « Петька!, -кричал звеньевой Слава Бычков- иди в школу металлом собирать!" « Я не могу, Славик,» - ответил Петя. « Без разговоров.- приказал звеньевой- вечно ты отлыниваешь!" Петя вздохнул: опять влетит. Закрыл квартиру и побежал в деревушку. Дорога шла полями и лесом. Зеленела озимь, где- то работал трактор . вот и деревня. Два дома на одном краю и один( бабушкин)- на другом.
В середине пустой улицы- пятистенка с заколоченными окнами. А в промежутке длинный ряд раскидистых черемух, до кое-где среди одичавших кустов смородины и калины обрывки ветхих изгородей. А когда- то деревня была большой, и бабушка рассказывала, как хорошо здесь жили люди. Жаль деревеньку, места красивые, лес, речка. И грустно от такой заброшенности. Подойдя к домику бабушки, Петька снова ощутил острую, щемящую боль а сердце.
Совсем недавно встречала его здесь седенькая старушка, любящая и родная душа. Петя вспомнил ее белый платочек, добрые руки, морщинки вокруг голубых глаз и застонал от горя. Бабушка проболела неделю, и в марте ее не стало. В домике было холодно и сумрачно. Узкие горизонтальные полоски света пробивались сквозь щели домок, которыми были заколочены окна. Петя сел на голую железную бабушкину кровать, оглядел стены с оборванными обоями, и с грустью вспомнил, как хорошо здесь было недавно.
Рыжий кот пробрался сквозь дырочку в подполье, и прижался к ногам мальчика. « Рыжулька, милый! Заждался!" Петя разложил на пол куочки еды и смотрел, как кот жадно ел ее. Шерстка у него стала редкой, мордочка вытянулась. Уже полгода кот жил один в опустевшем домике. Смеркалось, Петя забрался на сарай. Там лежала кучка сухой травы. Петя лег в углубление, натянул бабушкино лоскутное одеяло и, прижав Рыжика к себе, крепко уснул.
Утром он проснулся в тревоге. « Проспал!»- похолодел он. Высыпал Рыжику остатки еды, спрыгнул с сарая, и помчался по дороге к селу. Чтобы сократить расстояние. Решил бежать напрямик. В одном месте нужно было перейти речку по узенькому мостику. Петя подскользнулся на узких жердочках, покрытых густым инеем. Еле удержал равновесие, и, о ужас! Школьная сумка полетела вводу. Петя заметался по берегу, пытаясь поддеть ее длинной палкой, но течение уносило портфель. Петя бежал по берегу и ветви кустарников больно хлестали его лицо.
Портфель стал погружаться в воду. Петя быстро сбросил одежду, и кинулся в ледяную речку. Вытащил портфель, вылил из него воду. Тетради и новенькие учебники совсем размокли. Петя был в отчаянии. Он даже не чувствовал, что его трясет от холода. Разложил в кустах сушиться их под солнцем и побежал в школу без сумки.
Когда он добежал до нее, шел уже второй урок. « Ах, Чашкин! Появился!"- встретила его завуч и повела в класс на урок. Был урок математики. Учительница повернула к нему голову, перестала писать на доске, укоризненно взглянула на него. « Садись, Чашкин. Ах, у тебя ничего нет с собой. Придется ставить снова двойку…» На перемене в учительской учителя в один голос заявили, что с этим Чашкиным надо, наконец, что- то делать.
- Родителей вызвать!
-Что толку от этих алкоголиков!
- В комиссию по делам несовершеннолетних!
- Металлом не собирает!
- дома не ночует!
- Сумку потерял!
-Двоек нахватал!
Возмущению не было предела. Учителя кричали до звонка на урок. Вечером Петю вызвали на педсовет. За несколько минут до начала педсовета завуч внушала старенькой учительнице литературы : « Вы, Марья Николаевна, опять защищать его будете? Говорите, как все! Будьте, как все!" Мария Николаевна опустила голову и промолчала.
…Зайдя в учительскую, Петя встретил осуждающие глаза педагогов. Мальчик очень устал за день. Пережитое волнение и купание в ледяной воде не прошли даром. Его знобило. Он посмотрел на всех блестящими серыми глазами, слушал, как говорили, отыскал глазами Марию Николаевну, как утопающий хватается за соломинку, так и он ждал ее взгляда. Но Марья Николаевна не подняла головы, не посмотрела на него…
Видимо, в лице его, во взгляде выразилось столько отчаяния, что все вдруг замолчали. Петя выбежал из учительской, вырвался на улицу, и помчался по улице села к дому, туда, где ждал его не проходящий запах табака, ругань матери, и , наверняка, не спокойная ночь с нетрезвыми родителями. Поднялся на крышу дома он с тяжелым сердцем, деваться ему было некуда.
ОПЛОШНОСТЬ
Много лет назад жила я по соседству с одной рабочей семьей, в которой рос мальчик Витя. Познакомились мы с ним сразу. Как я приехала. Маленький, щупленький мальчуган сидел у забора. Прижимая к груди щенка и горько плакал. «Мама выгнала» - пожаловался он. «Не плачь, дружочек. Пусть твоя собака живет под моим крыльцом.»
С тех пор у нас с Витей была общая собака. Вечерами, поиграв со щенком, он несмело появлялся на пороге. «Можно, я посмотрю вот эту книгу» просил он. И, примостившись на табурете, надолго затихал, поглощенный чтением.
У Вити были большие серые глаза, белые волосенки, а сам он был таким худеньким, что походил на цыпленка. Плакал он часто. «папка порол сегодня, мамка била…» «За что же?» «Прогулял, огород не выполол.» В один из вечеров Витя долго не появлялся. Уже совсем стемнело, когда я увидела его и окрикнула. Он подошел какой-то испуганный и угнетенный. «Что случилось?» «Ведро в колодце утопил. Будет мне…»
Он долго сидел у меня, шелестел журналом, и тяжело вздыхал. Вот он ушел. И через некоторое время послышались шлепки и тоненький детский плач, заглушаемый криками матери.
На следующий день у соседей случились три события: мать сожгла утюгом новое платье, старая бабка разбила кувшин, а отец перевернулся на тракторе и чудом остался жив. Сплошные неприятности! Вряд ли без них может протекать жизнь. Все поняли друг друга. С кем чего не бывает? Никто никого не порол. Выпорот был только маленький Витя за утопленное в колодце ведро. Ему оплошности не простили.
ГЛУМЛЕНИЕ
(невыдуманная история)
Старики Ивановы получили письмо из Белоруссии от дочери. Заболела их Нина. Надо было ехать к ней. Марфа Даниловна всю ночь не сомкнула глаз, собирая в дорогу своего старика. «Как–то доберется он в зарубежье? Дорога дальняя, через столицу, а там сейчас, говорят, всякое творится.» «Да брось ты изводиться!- утешал ее Афанасий Иванович, - люди едут, и я как-нибудь доберусь».
Утром он сел в поезд и в полупустом вагоне поехал до Москвы, отмечая про себя все перемены, что принесло нынешнее раскардашное время. Пассажиры не пили чай. Лица их были озабоченными и угрюмыми. Москва поразила неприбранностью площадей и улиц, в подземных переходах и метро стояли сгорбленные фигурки нищих, непривычные рекламы пестрели всюду, и суетились торгаши на каждом шагу.
Он долго ехал до Белоруссии и добрался до нужной станции лишь к концу вторых суток. На привокзальной площади сел в автобус, доехал до окраины города. А там еще нужно было пройти с полкилометра до городка, где жила его дочь, жена военного человека. Узкую улочку, по которой он шел, перегородили какие- то высокие машины. Афанасий Иванович сразу определил, что они иностранные.
По надписям на бортах понял, что они из Германии. Он шел мимо, всматриваясь в лица тех, что сидели в кабинах. Эти дюжие парни показались ему довольно знакомыми: равнодушный презрительный взгляд светловатых глаз, самодовольные усмешки на упитанных лицах. Он видел такое очень давно, в годы войны, насмотрелся на них в концлагере, где замученный и истощенный провел несколько страшных месяцев.
Это был ад, в тысячу раз более жуткий, чем в преисподней, ибо организован он был не сатаной, а превосходящим его по беспредельной жестокости фашизмом. Афанасий Иванович был узником Бухенвальда. Его спасла Красная Армия. Прошло столько лет… Афанасий Иванович почувствовал, как к горлу подступила липкая тошнота. Память мгновенно вернула ему жуткие картины прошлого, которые он всю жизнь старался забыть, как кошмарный сон.
У немецких машин крутилась стая мальчишек. Им любопытны были иностранные машины, и они смотрели на них во все глаза. Один из немцев выгреб откуда-то и выбросил из кабины горсть то ли конфет, то ли жевательных резинок в пестрых обертках. Детвора, ссорясь и толкаясь, бросилась подбирать брошенную подачку. Немец швырнул еще две-три пригоршни. Мальчишки возились, отталкивая друг друга и собирая это все с мокрого асфальта под громкий хохот немцев.
Они гоготали, всплевывали, выкрикивая очень понятные Афанасию Ивановичу слова, ибо он знал по-немецки. Немцы потешались над нашими ребятишками, выкрикивали, глумясь: «Русский свинья!" Афанасий Иванович вспомнил широкие наглые лица немецких солдат, которые били прикладами пленных, советских солдат, бросали им, истощенным от голода, горсть сухарей, и когда тела- скелеты свивались в один клубок, тут же хохот катился над их головами.
Афанасий Иванович отошел от фургонов и медленно побрел дальше. Потом остановился возле какого-то голого дерева, прислонился к стволу плечом, стараясь сохранить равновесие, и не упасть от приступа головокружения. А в глазах колыхались и медленно брели нескончаемой колонной обтянутые желтой кожей скелеты-люди, и их огромные ввалившиеся глаза сверлили душу и память. Это были те, кто остался там в страшном аду. Казалось, они вышли из небытия, бередя и кровавя мозг и сердце Афанасия Ивановича, немо спрашивая его: «Как могло случиться, что такое опять повторяется?»
Свидетельство о публикации №109122102849