Так сладко поиметь предчувствия

Вдох. Выдох. Рот в рот. Переадресация.

Еще, будучи на той стороне двадцатой серой улицы, она взбудоражила мечты самых неизвращённых умов. Целенаправленна. Меткая, словно отравленные зубы кобры. Шик, завуалированный в яд. Постмодернизм. Жанровая классика трёх цветов. Гамма удачна.

В ритме стиральной машины. Увешивая запястья вегетарианскими планшетами, двигались вперёд со звёздами в глазах. Словно пар из закипевшей кастрюли, в которой варились омерзительные тараканы в индийском соусе, приправленные сверху пармезаном. На приоткрывшейся от жара крышке можно было бы разглядеть лавровые листья мармеладных мишек, срезанные с её языка и предплечий. На разницу уже не было времени и скотча.

Отличительные родинки и несъедобные вишенки на шее, роскошь чернильных локон и задетое механическое самолюбие. Ретроспектива замучила. Альбомные листы гордости, прикреплённые на степлер к её лбу, виднелись неоном ещё издалека. Стопроцентная неприступность и нежность к ближестоящим.

Животные округи, сумасбродные мысли и сто тринадцать глотков шипучего алкоголя. Туманные вилки на пересечении с бетонными ограждениями. Запах отсыревшей мочи и ядовито-зелёный мох. Переменная облачность, вызванная непостоянством ориентации, и отточено красные губки в стиле старлеток ушедшего века. Чёрный пояс плаща и гуманитарная пряжка. Атлас, бархат, кружева, замша и натуральная кожа с индивидуальной отделкой, но невероятной гладкостью. И я бы нежно вошла в неё, но кирпичная пелена ограждала меня от её запретного плода. Временная ликвидация фаллических предметов. Сотни успокоительных и неновящевых поцелуев в левую шёлковую щёку и горячую пульсирующую шею. И я была готова сделать всё, чтобы заполучить её за соседним неукромным углом, но понимала, что усилия тщетны.

Чёрт, как сладка её женская развратность и полное неповиновение правилам этикета. Морально устойчивее всего живого, что двигалось вокруг и привлекало лишние взгляды. Содранные обои одиночества и раздаривание поцелуев, словно сведение старых счётов. Дискриминация и затхлость, неумение соображать по причине отсутствия калькулятора в голове. Всё это отстукивало во мне маршем в три четверти и медленно глушило центральную нервную систему. Я вся в предчувствии важного события и грешных гуляний, разлитых на эту тему.

А Ты грустил... Паранойишь до сих пор. Но я понимаю эти чувства, я страдала тем же, когда Ты этого толком не замечал, а когда волна докатилась и до Тебя, то Твой организм вынесло вместе с потрохами. Прости, меня это разозлило, хотя должно было вызвать другую реакцию. Но мы ещё успеем разделить опустошенность и преданность. Ведь пока Ты бегал и жался к извращённо слепленным фигурам, я была верна одной и той же особи с холодными, но согревающими объятиями.

Такие странные взаимоотношения. Я была бы рада, если бы они напоминали бы мне тетраэдр. Но, увы! В моём окружении она иногда может позволить себе чуть больше обычного, но я не понимаю, зачем она затравливает меня этой мякотью, сплёвывая косточки прямо в глаза и щиколотки. В полосатое и двойственное мне нет веры. Она несёт собой победу и умение отстоять всё, что ей дорого, но отсутствие сил и усталость от повседневности явно дают о себе знать. Неимение потрёпанности даёт уверенность, не иначе. А она пытается не существовать на прицел объективов.

Не грусти, малыш, я ещё успею отблагодарить вас обоих. Ведь я иду в центре только потому, что младше и глупее, никаких половых ограничений. Также как полуживая мошка плавала в моём глазу, я буду плавать между двумя моими смертными грехами, не имея сил устаканить всё и выгравировать расписание. Насмешки над внешностью не идут в счёт. Стоглавая мастурбация никогда не станет пределом мечтаний. Немного пены и морской воды... Я бы трахнула вас обоих в такой обстановке без всякого на то разрешения.