Они не узнают Тринадцатая

Лампы не горят. Свечи не поднимают шума. Огонь не обнимает воды.

Не могу ничего предложить, кроме кожаных ресниц и раскуривания пинцетов. У каждого своя изюминка, а я просто разглагольствую. Люблю так. Тебя люблю со своим истерическим уклоном вверх. А они даже не знают.

Рыжие локоны в горле удушьем. Зелёные глаза и снежные белки. А в обрамление всё равно припаивают клейкие короткометражные волосинки из замшевых палец мыльного отпрыска.

И Тебя поглотила эта суть. Но не суть. Она верно исчерпывала забинтованную грудь. Припадки перьевых наклонностей, скоропостижности. Едкие усики трубки, ворсинки на запястьях консервных банок и шланг, что торчит розетчатыми хитросплетениями из-за перепончатого кресла.

Отзеркалим поверхности и распылителем в серые лёгкие. Вырванные странички, не из книги, из желудка кофеварочного сердцееда. Испариной на лицемерную утварь, отдушиной по затылочной части кремации.

И центробежно и центростремительно. Антонимами по выкроенным чёткостям градаций. Узнаю вкус через повешение. А пахнет ванильным молоком и девственной кровью. Безумство спрячь глубоко в матку. Страх упокой между ложкой и ножом для бумаги.

Серебром. Вспенившаяся участь лирических отступлений.

В малиновую кошку. Целься! Уши на морозе выстригутся в летние постродовые сублимации. Они не узнают...

Бегунки и самостряпаное мучное печенье в виде младенцев, исписанных комплиментами. Чёрные и лакированные, замёрзшие подножья женских половых органов. Нечистой лестью умывалась с утра.

В три закипело. Вывернуло наизнанку. Совсем мёртвые дельфины, разложенные кружевами по бежевым пластинам песочных окраин. Лошадиная нога - трость великана. Припрячь разлитого ребёнка в шкафчик её грудной клетки. Они не узнают.

Внутривагинальный спазм. Антикварная фрустрация. Бешенные засвеченные плёнки старых фотоаппаратов. В чужих руках даже гладкие ленты приобретали оттенки глянцевых причёсок на пунцовых щеках наркозависимой балерины.

Голубые кисти гостеприимства. Зелёный расщепляет и разлучает симбиоз внешности. Животные прячутся вдоль забора железных внегласностей. Думают от обратного.

Рисунком комара убили его собрата. Клан намерен мстить. Рой крылатых и безликих тормашек, расползающихся по деревянным конструкциям стула.

Шило припрятано в маску, а педофил с утра до ночи гоняется за ключом от холодильника, где лежит его отмороженная гордость. За стаканом в следующий раз побежит разбухшая на верхнем нёбе континентальная часть горизонталей. Красным по грусти, надави на резиновую часть ощущений, когда увидишь меня голой перед чучелом, сделанным детишками на Рождество. Секс спрячу за вазой с гладиолусами. Они не...