Желя и Карна

Желя.
Волосы,
как полёгший выгоревший полёгший секвойевый лес,
отучена в бархатную панихиду,
в руках понурых несёт
жальник -
коробочку с раскисшими от жаления жалеемыми.
Карна.
Ливень в пол, ревущая навзрыд, колье из клочьев щёк,
рёв доит окна;
белый оконный дребезг течёт по мочкам,
не попадая в уши, гробовые гвозди каблуков.

Пространство,
лазурь, лазурь,
на мареве дрожат бока
редких белых тощих небоскрёбов,
радуга из склеенных ксилофонов
расщепляет тайну музыкальности света.
Красный телефон для аналоговых связей
полов трезвонит в будке паха.
Запечатлеть, глубоко запечатлеть.
У измождённого фотоаппарата
увеличивается диафрагма,
становясь неимоверно огромной,
загораживая своей спиной
солнечный свет.
Жужжит электрический сифилис,
глотки обморока послушно
внедряются в жернова зрачков горизонта.
Хлюпает мясо парадных,
человек за человеком,
человек за человеком,
скат в подвал обрамлён
береговыми лилиями.
По коридору уставившихся
друг на друга зеркал тащится ужас,
по пути заглядывая в кабинеты.
Демоническая выдержка вина
выкраивает хмель в биологической
симметрии черепных овалов-
заспиртованных эмбрионах Минервы
вал за валом, вал за валом,
вал за валом, вал за валом,
заваливая охмелённых.
Ночь пудрится сажей вокзала,
расправляет перрон,
серьги вагонов звякают,
касса-рот-луна.
Параллели созревания и старения
кажутся могилодорожным полотном,
полосатым саваном, зимним пейзажем,
чередой срубов и лугов, плугов и дубов.
Там, где они пересекаются,
ни зги, лишь розги ветра хлещут,
и ежегодно стужа корнем пробивает грудь
подземных покойников.
Смерть как вольная интерпретация жизни.
Точка сингулярности
на дне шила шахты, острие,
рентгеновская фантасмагория линз,
эхо раскладывается,
как подзорная труба,
высверливающая шахту в чёрной материи,
холодные гидравлические суставы.
Карусельная галактика
преследует хвост.
Уроборос, сбрасывающий кожу.
По коридору уставившихся
друг на друга зеркал тащится ужас,
по пути заглядывая в кабинеты.
Мертвецы кромсают бесконечный мрак,
теряющий отрубленные конечности.
Медовый грохот ломится в дзоты сот.
Рубанок света,
стружка мрака пахнет тенями,
сияние на повторе.















Эрнст Людвиг Кирхнер.
"Две женщина на улице" (1914)