Ру-Ру

- Не подходи, убью! - тощий, как смерть, с глазами навыкате, очень выразительными, но с нездоровым блеском, пацан стоял с лопатой, высоко запрокинутой над головой и кричал мне, руки его дрожали, а изо рта выступала пена...

- Ру-Ру, кончай! я не причиню тебе зла! - я подходил к нему спокойно, не обращая внимания на крики за спиной, глядя прямо в сумасшедшие глаза... главное, смотреть в глаза, ведь убить того, кто смотрит в глаза, намного тяжелее, даже собака не укусит, не то, что человек…

Вот так мы познакомились с Серёгой Рудковским, по кличке "Ру-Ру", детдомовским мальчишкой, которого направили вместе с такими же пацанятами в пионерский лагерь...

В тот раз Ру-Ру не ударил, фирменный номер психа не сработал, хотя вполне мог, будем считать, что мне повезло…

Мы подружились - Ру-Ру, Коряга, Косой, Кукуха и я - вот и вся наша компания.

Детдомовских детей постоянно на лето запихивали на все три смены, а я из-за мамы, работавшей старшей, с двух лет в лагерях - так прошло всё детство с его песнями, играми, первыми приключениями, любовью, ненавистью, и осознанием иных истин... так что мы из смены в смену, из лета в лето и вместе, вот как из нас получилась банда сорванцов-удальцов.

Когда мы совсем подружились, мы отметили наше братство множеством подвигов и шалостей - поводов для хулиганства хватало, и мы то резались в "буркозла" где-нить в беседке, то устраивали войну на шишках, то продувались в «пробки», воевали с бабами, сматывались на речку, крали у зазевавшихся рыбаков «экраны», а по ночам колобродили по окрестностям... нам много раз попадало, мне ещё и от родителей, но ничто не могло нас разлучить.

Ромка - "Кукушка" – крепыш, всерьёз увлекался спортом, не пропускал ни одной возможности поболтаться на турнике, заводила в драках, вечно бритый наголо, но очень добрый, щедрый и без дерьма... что очень редкое качество было и тогда, ну а уж сейчас…

Вовка - "Косой" - на самом деле косил на один глаз, больше любил кличку «Касатка» - выдумщик и мечтатель, вечно доставал нас рассказами о своих снах, о «глюках» на стенке бани, о «красной руке» и «гробе на шестнадцати колёсиках», побеждал во всех конкурсах вралей, но часто обижался, когда его дразнили… натура поэтическая, хотя по своему трагическая...


Другой Вовка - "Коряга" – плут, дамский угодник и мошенник, не упускал случая где-нибудь что-нибудь спереть, стыбзить и тысячу ещё доступных только ему эпитетов, ему всё равно что, но если он что-то сопрёт, его веснушки светились счастьем... он смотрел как довольный кот, нажравшийся сметаны... при этом часто попадался, его били, но он всё равно тупо крал всё, что нужно и не нужно... правда, всегда потом делился, кормил нас чем-либо… поэтому когда хотелось есть, бытовало выражение «тряхните Корягу»…

У Ру-Ру была ещё кличка - "Скелет" - потому что он был настолько тощим, что его белая синеватым оттенком кожа просвечивала, и вырисовывались батарейкой кости рёбер, как писал Джек Лондон в своих романах "ни единой унции жира"... и хотя есть он любил и употреблял всё, что можно жевать, но не в коня корм - наверное, это какая-то болезнь вместе с психическими отклонениями.

В карты Ру-Ру играл, как бог, говорил он неожиданно изысканно, даже литературно богато, как будто в раннем детстве воспитывался в дворянской семье, о том, что с ним произошло, не рассказывал, замыкался… и периодически впадал в буйство…

Каждый из них обладал специфическими выражениями, бывало, они ссорились между собой из-за пустяка, хотя порой казалось, что они больше чем друзья - не разлей вода - ведь они сироты, и кроме друг друга, у них никого и не было... вообще у детдомовских особое братство, и тем детям, которые воспитывались в обычных семьях, понять это единение сложно…

Ру-Ру был самым артистичным, его коронная фраза, чуть что не так примерно такая "ах так!!! А я сейчас сяду в угол и буду вонять!"... и действительно, как только его, по его мнению, обижали, он срывался, либо хватал что-то тяжёлое и старался раскроить череп, либо завывая убегал, такой скелет с вытянутым лицом, лицо пылало, из глаз неслись потоками слёзы, и обидевшему его доставался вид острых лопаток... а он где-то бродил полдня, потом успокаивался, и неизменно возвращался к приёму пищи.

У каждого из моих пацанов где-то имелись родители - но все спились, вот и оказались за чертой нормальной жизни. В то время детский дом и дом для дураков, то есть умственно отсталых, был совмещён, и детдомовцев чистых сирот отличало то, что к ним никто не приезжал, и их не забирали домой на выходные…

Вот такие у меня были друзья! Моя харизма уже тогда пёрла из ушей, и пацаны после ряда драк и операций признали меня за вожака.

Как-то я решил нашу банду закалять - уж больно дохлы они - бегают с трудом, Ру-Ру так вообще переломится, как щепка… и тогда я ввёл правило "купаться каждый день, несмотря на погоду". И мы ежедневно линяли из лагеря, крались кустами вдоль дороги до пляжа у моста, там снимали с себя всё и ... купались до изнеможения... пока уже губы не посинеют... и ни разу нас на этом не поймали, потому что трусы сухие, а волосы… успевали обсохнуть.

Когда по дороге через мост проезжал рейсовый автобус, мы ныряли в воду, выставив голые задницы на обозрение пассажирам - это делалось не для увеселения публики, а чтобы нас потом не опознали, кто сбежал из лагеря.

А ещё по ночам мы устраивали набеги на соседние деревни - ну любили мы обтрясти яблоню, поесть свежего чесночка, не брезговали и морковкой...

Ведь какая кормёжка в лагере - каша утром, днём суп, вечером картошка, всегда одно и то же, меню редко менялось, и ни фруктов, ни овощей тогда не возили, считали излишним, наверное.

Детям, которые не из детдома, привозили родители сладости, овощи, фрукты, ягоды, а мы... мы совершали очередной набег на соседнюю деревню... и уже знали вкус яблок в каждом саду.

Помнится, как-то мы замешкались, и за нами с колом бегал мужик по саду, и тут Ру-Ру попал ногою в какой-то таз, поскользнулся, и дядька почти его достал, но мы с Корягой стали забрасывать того только что сорванной морковкой... отвлекли, Ру-Ру смылся, а я, удирая от этого безумца, готового убить за пару яблок, в темноте распорол насквозь ногу о торчащий гвоздь... и пацаны меня волокли на себе до лагеря… Потом Кукушка в отместку за наши страхи разбил этому мужику окно из рогатки…

Главное правило в нашей компании было - держать данное слово любой ценой. Это очень важно и между пацанами, и между бандитами, и между картёжниками, а поскольку мы были триедины во всех лицах, слово держали все, а кто не держал...

Однажды Кукушка предложил всем бросить курить: "Всё пацаны, дыхалки не хватает на бег, мне ещё в армию идти, пора завязывать с этой дурью"... Мы согласились, и по предложение Кукушки пустили кровь и ею написали торжественную клятву бросить курить, чтобы больше никогда, потому что мы одна команда, «один за всех, всех за одного».

Но спустя несколько дней мы стали замечать, что Коряга часто стал отлучаться якобы по нужде, и вот мы за ним проследили - всё-таки закурковал несколько «бычков» и украдкой покуривает в кладовке. И тогда каждый вломил Коряге в глаз, Коряга сожрал нашу расписку, и взбешённый Ру-Ру с криками «убью паскуду, я три дня терпел!» побежал за ломиком на пожарном щитке, но мы его с трудом отговорили...

Коряга повинился, и только после того, как ему пообещали за каждое его воровство и курение выбивать глаз, согласился, что курить не будет, а воровать бросить он не обещал, ему дорого его искусство, и потом "где же он будет находить в детском доме деньги на кино, мороженое и лимонад, если не будет воровать?" Мы его по мужски простили.

А потом у нас был конфликт с другой детдомовской бандой - причём из-за девчонки – Коряга, этот вечный бабник, положил свой глаз на одну девочку, которую обхаживал Бибан - и мы бились на ремнях, всё более-менее обошлось выбитым зубом Косого и разбитой селезёнкой Ру-Ру...

Вот ещё случай. Как-то нас круто вымазали девчонки из нашего отряда, мы расслабились, наш вожатый, Вовка по кличке Моряк, потому что служил во флоте, напился, и храпел, так что под утро девочки встали в туалет, и вместо туалета нагрянули к нам в палату. Надо сказать, что девчонки у нас в первом отряде были все по пятнадцать лет, гром бабы, а нам самому старшему было тринадцать, так что мы в открытом противостоянии могли и проиграть.

Мне досталось сильно, спал я крепко, и наутро встал злой, как чёрт... Над нами смеялись те, кого миновала чаша сия, и это нас изрядно разбесило. И тогда я поклялся - что следующей ночью обязательно их намажу. Поскольку у нас "я намажу" обозначало, что мы впятером намажем, и об этом конечно тут же узнали и Людмила Фёдоровна, воспиталка, и вожатый, следом и девчонки, двери в палату к ним не только закрыли, но и забаррикадировали ножками стульев, обвязали прыгалками и поставили пустое ведро - если тронут, то полетит... Нас ждали... А слово надо было держать...

Мы договорились с Кукушкой, что будем считать три часа - и вот мы считали три часа, лежали, делали вид, что спим, но не спали... хотя это я не спал, а Ромка откинулся уже на первых двадцати минутах... Мариман сначала следил за нами, потом хлебнул и заснул...

Попробуй как-нибудь, когда очень хочется спать, лежать с закрытыми глазами, и отсчитывать по секундам три часа, чтобы не спать, когда спать хочется? Я щипал себя за ухо, колол иголками пятку, напрягал и освобождал мышцы, но сон вот-вот меня возьмёт за глотку... И всё-таки я досчитал три часа, потом растолкал Ру-Ру, и мы отправились вроде как в туалет, а на самом деле на разведку.

Моросил дождь... Ночь... Мы обежали рысцой вокруг корпуса, двери со всех сторон заперты, попасть к девчонкам невозможно. В маленькие бойницы окон пролезть тоже нельзя... Ру-Ру страшно матерился и дрожал, я был на грани отчаяния - пролежать всю ночь в борьбе со сном, и вот теперь никак не пролезть к нашим бабам!

И тут... видать есть Бог на небе, не иначе! Дверь крыльца у девчонок открылась, и мимо нас, дрожащих в кустах, прочесала Людмила Фёдоровна в сторону медпункта... Вот она вожделенная дверь! Мы тенью прошмыгнули в палату к девкам и тут же затихли под кроватями... Через несколько минут воспиталка вернулась и заперла дверь на ключ - оказывается, она бегала за лекарством - у маленького сынишки заболел ночью зуб. И вот она дала лекарство, успокоились звуки в её каптёрке... а мы ни живы ни мертвы лежим на полу в одних трусах... без пасты... в палате у дрыхнущих на все лады баб... Ру-Ру корчит мне рожи – видимо, он уже замёрз окончательно, жира-то нет, а что там с его костями на полу! А я при этом думаю, какой же я дурак! Забраться в запертую палату и даже не взять оружие... да, ну лажанулись!

Девчонки сладко сопели, в них что-то урчало и ухало, Ру-Ру сотрясался от холода и смеха, столько там было пикантных звуков, а на улице уже светало, в палате светлело, и дело наше не двигалось, хотя наши красотки вот они!

… Наконец мы решились - стали обшаривать тумбочки, но пасты ни у кого не было! Очевидно, наши бабы истратили пасту прошлой ночью на нас, так что теперь даже мазануть нечем! В одной тумбочке нашёл колоду карт, разбросал шестёрки по подушкам особо ярых "подруг", но это всё было не то... мы же обещали не отметить, а намазать!

А ведь скоро уже совсем рассвет, и нам надо ещё как-то улепётывать из запертого помещения... Оставаться в одних трусах в палате девчонок, многие из которых были выше нас на голову и мощнее, ни мне, ни Ру-Ру как-то не улыбалось, тем более что нравы у них были тоже простые... и припозорить могут! запросто!

Надо отпереть дверь в нашу палату, забаррикадированную изнутри со стороны девчонок ... Мы сняли ножки стульев, раскрутили прыгалки, Ру-Ру отставил ведро, и вот уже мы вернулись к себе... Прошмыгнули к своим, шепчу всем, «вставайте!»... Кукушка проснулся, Косой и Коряга не смогли… дербанить их под носом у Маримана мы не решились.

Лежим втроём – Ру-Ру, Кукушка и я, мои напарники хотят спать, сунули пасту в трусы, говорят "будем греть", а сами снова прикладываются к подушке... Наконец я своих раскачал, и мы втроём, зажимая тюбики в трусах, грея тэк сказать, в самом тёплом месте, двинули в палату девочек. Вот уже и Ру-Ру неловко скрипнул половицей, и тут мы слышим за спиной крик:
"Здорово ребята!" - и дверь за нами с грохотом захлопывается!

Провал! мы стоим, три дохленьких пацана в одних трусах, зажимая эти тюбики между ног, и кажется, сейчас мы со страху обмочимся... А вожатому, который нас запер, тоже стало интересно - что же там с нами стало, полные ли штаны или нет...

Девчонки уже начали просыпаться, и наша участь была предрешена, одна "Жирафа" метра с два ростом, с кулаками размером с чайник, могла нас просто убить там, а трусы на сувениры порвать и на линейке вместо ленточек развесить... И вот Мариман приоткрыл дверь, чтобы глянуть, как мы, что-то затихарились... И тут мы в отчаянном броске засунули в эту щель свои руки, ноги "Володя, пусти! Они нас разорвут!" Сзади уже слышу чей-то нахрап, и мы просто опрокинули вожатого, ворвались в свою палату, и как бешеные, прыгнули в свои койки, а сердце колотится! Уф… мы были на волосок от гибели и позора!

Мариман сказал: "Лан, потом разберёмся"... и все утихомирились, легли спать... А перед подъёмом другие пацаны воспользовалась тем, что дверь между палатами была открыта, они зашли, девчонок жутко перемазали, у всех волосы слиплись от пасты, утром поднялся визг!... конечно свалили всё на меня... Впрочем, я особо и не отрицал, ведь слово было дано и слово мы сдержали... гордо так!

Правда сразу после зарядки бабы во главе с Жирафой отловили меня, и была славная сеча крапивой, но… дело было сделано!

* * *
Как-то Кукушка предложил напугать девчонок, и с этой целью мы смотались на ферму искать черепа и кости. На этот раз "Скелету" повезло - нашёл почти целый череп, правда, не человеческий, а какого-то животного, наверное, коровий. И вот на следующую ночь мы расписали Ру-Ру, как Кощея, светящейся краской, которую Коряга спёр у художника из его мастерской, в череп мы поместили свечку, и Ру-Ру подошёл к окну девчонок, закутанный в простыню...

Ночь, тьма, и кто-то скребётся в окно... и как только девчонки стали смотреть в окно, оттуда черепок коровы со свечкой внутри, в белом, а потом ещё распахивает белую простыню, а там светящейся жёлтой краской рёбра, Ру-Ру и сам был скелет скелетом, а тут в полной темноте душераздирающее зрелище!

Продолжая концерт по заявкам, мы, так же укутанные в белые простыни, запевали загробным голосом (девчонкам было конечно весело):

"Тишина над Ивановским кладбищем
Голубые туманы плывут...
И покойники в беленьких тапочках
На прогулку сегодня идут...

Припев:
Ты приходи в могилку, приходи в мой дом
Ты приходи в могилку, погниём вдвоём!

Ты прижалась ко мне жёлтой косточкой
И лизнула меня в черепок
Разберём-ка наш гробик по досочкам
Погуляем на воле часок

Мы лежим с тобой в маленьком гробике
Ты мозгами прижалась ко мне
Твой черепок, аккуратно обглоданный
Улыбается ласково мне...

Мне бы девочку синюю-синюю,
Чтобы груди свисали до пят
Чтобы рожа была лошадиная
И широкий морщинистый зад…»


... допеть про жаб, которые сношаются при Луне, мы уже не успели - тут уже лагерные мужики, которых по тревоге подняла Людмила Фёдоровна (а она похоже сначала тоже испугалась, два глаза в черепе светились нехило, а песню она ещё не услышала)... и гоняли нас, пока всех не выловили... и напороли же нам!

Физрук так разозлил помню нас тем, что хлестал нас выполненной из проводов плёткой, что во время одной спортивной игры "пропали вожатые", пока его одни ловили и валяли на траве, мы тайком отвесили ему несколько злобных и точных пинков под зад и быстренько смылись... а он потом искал, кто да что... да где ж найдёшь в такой оголтелой толпе!

Но конечно мы не только шкодили и проказили. Детдомовские ребята вообще отличались редким трудолюбием – первыми шли копать землю, строить плотину на реке… Надо набрать грибов под картошечку вожатым к пьянке – посылали нас. Надо прополоть в колхозе грядки – тоже наша банда первая. Сбор лекарственных трав – мешками набирали зверобой и сушили. День рыбака – и мы больше всех наловили пескарей… Кто лучше всех поёт песни? Кто активнее всех участвует в лагерной зарнице, и брюхом пропашет в противогазах всё поле? Это всё они… дружные… весёлые… открытые… незлобивые.

И ещё мне запомнились мои бандиты тем, как они сплочённо защищали своих – малышей, девчонок из детского дома, не давали обижать… Этот призыв «наших бьют» для них значил очень много! И сами девчонок и малышей не обижали, не было в них вот такой волчьей ярости и презрения к чужой жизни, как сейчас у многих пресыщенных жизнью подростков.

... После лагеря осенью я навещал в детском доме своих пацанов... Что такое детский дом? В ту пору это заброшенное здание дореволюционной постройки с колоннами, с отвалившейся штукатуркой, войдёшь внутрь, по всему первому этажу исключительно стойкий запашина испражнений из общего туалета, по зданию бродят неухоженные дети, на них орут толстые тётки со злобными глазами. По коридору шатается пьяненький директор с ремнём, вылитый педагог, ищет жертву за ночные проказы... вот что такое был детский дом, в котором жили Ру-Ру, Кукушка, Косой и Коряга... и не только они, я их всех там знал, детей этого страшного дома погибшего детства... и когда я это увидел, я привозил им с осени до весны пакеты конфет, печенье, яблоки... Мама ворчала «ты весь дом туда перетаскаешь»… но больше ничем я им помочь не мог... Я не мог защитить их, когда их избивали взрослые, когда их наказывали за малейшую провинность, когда местные братки брали их с детства в оборот.

Когда я приходил, я узнавал новости, что одна девчонка забеременела от цыган, кого-то отправили на малолетку, Серёгу Виноградова, который учил меня играть на пионерском горне, избили и бросили умирать в городском пруду... Жизнь не оставляла им шанса, и у каждого детдомовца на лице уже было написано страдание... Их никто не любил, никто о них не заботился, директор детского дома старался спереть с кухни сумку жратвы и унести домой, воспиталками брали только совершенно бессердечных злобных тёток - а кто ещё пойдёт в такие дикие условия работать, учили их только строгать табуретки и лопатить землю...

и часто пороли, ведь пожаловаться некому ... нормальным голосом с ними не разговаривали... по-моему, им за всё детство даже сказку ни разу не рассказали... настолько они в этом здании с нештукатуреными колоннами… никому не нужные дети… при живых родителях… будущие воры, пьяницы и бомжи.

И ещё как общая отметина - в детдоме дети часто смотрят на дверь - вдруг кто-то войдёт и навсегда их заберёт отсюда, из этого ада... Помню, одна малышка, очень аккуратная, симпатичная девчонка, сидела у окна и тихо плакала... и к ней никто не подходил... в детдоме слёзы... обычное дело... это ад для детей. Я знаю, что есть детские дома, где не так дико и жестоко, встречался с такими детьми, которые не были обделены любовью взрослых, но я просто рассказываю о том, что я видел.

Потом этот заброшенный детский дом расформировали, кажется, здание признали аварийным, их разбросали по другим детским домам, и я потерял с ними связь... Я ничего не знаю об их дальнейшей судьбе...

Но по их характеру и состоянию души моих друзей, как их помню, я могу только предположить... Вовка Коряжкин наверное сел за воровство, другого пути на его лице не было написано... Серёга Рудковский по слабости своего здоровья мог не дожить до 30 лет из-за отбитой ещё в детстве селезёнки... Вовка Касаткин, наш фантазёр и сказочник, может быть, спился… А Ромка Кукушкин… либо увяз в бандитских разборках, либо остался служить прапорщиком в армии, если дожил до службы.

И вот теперь, вспоминая их, я спрашиваю себя - разве в моих друзьях было какое-то зло? За что их так искалечили? Их родители даже не интересовались их судьбой, отделили себя от их детства... и вот так, среди чужих людей, чёрствых и неумных, жадных и фальшивых, в ненависти, без какой-то ласки, без любви, без надежды... они все пропали, живые, добрые, открытые, душевные дети... как теперь пропадают не только в детдомах, но и в приличных с виду семьях... без тепла... сопереживания... контакта... и надежды.

Я знаю, что даже если дожил кто из них до нынешнего дня... от тех душ, живых, детских, со своей болью и своими радостями… уже ничего не осталось, по всем нам проехало катком... и раздавило всех… твоих и моих друзей... родственников… превратившихся в роботов… которые уже не страдают… но и тебя не полюбят... если однажды не оживут.

Вот ты сказала мне – «почему ты не любишь мужчин?» Отвечу болью моего сердца – я люблю мужчин – в прошлом - тех, добрых, настоящих, наполненных светом, радостью, переживаниями, совестью, благородством – всё моё детство прошло среди живых… А к тем, что сейчас превратился в бездушную машину с бесцветным взглядом у меня нет ничего в сердце – ни ненависти, ни любви - я просто сжимаю сердце в кулак… чтобы не содрогаться каждый раз, когда я смотрю в такие потухшие глаза. Можно ли что-нибудь с ними сделать? Перепрограммировать – можно, вернуть к жизни душевной – порой кажется, что нельзя.


В Евангелии есть очень страшные пророческие слова Иисуса Христа: «Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов».

Нам же время думать о живых – и если остался на Земле хотя бы один Ребёнок с живыми глазами – нам нужно думать о Нём…

как спасти Его…

как согреть Его…

как укрепить Его душу …

и для этого надо стать Его Матерью.