Мой единственный брат Артeмио

В комнате отдыха пахло никарагуанскими сигарами, ромом и, немного, "Балафром". Девушек по вызову сюда обычно не пускали - им отводилась роль поскромнее. Их приветливо встречала Марджи, бессовестно-губастая секретарша, знакомилась со всеми и приветливо жала по-детски нетвердо протянутые руки с ярко наманикюренными ногтями, пыталась острить и смеялась, нарочито широко открывая рот с безупречными искусственными зубами цвета розового жемчуга. Её особый дар проявлялся в том, как она умела похвалить их наряды и даже изобразить при этом неподдельную зависть. Это всегда работало безотказно. Потом она извинялась за заминку, просила девушек набраться терпения и обещала что ждать им придется минут пять-семь, не больше. Предлагала кофе, соду, и рассказывала как в случае нужды пройти в уборную. Могла под вдохновение даже побаловать анекдотом, но это никогда не было её коньком. По прошествии десяти минут она дружелюбно хихикала, снова извинялась, и уверяла что вот-вот...
Так проходил час, а зачастую и больше.
Неожиданно на широком выгнутом столе, за которым, как командир межпланетного корабля в говеном голливудском фильме, сидела Марджи, начинал звонить телефон. Она выжидала, оправляя блузку и глядя на себя в миниатюрное зеркало - как я, в порядке? - установленное рядом с массивным, старомодным телефонным аппаратом. Потом твердо и спокойно снимала трубку - всегда после третьего звонка. Она знала кто это был.
Девушек вели через лабиринты офиса, представляли сотрудникам. Многие были приветливы, улыбались им, шутили, но далеко не все.
Дверь в котельную была выкрашена в идеально белый цвет - единственная из всех дверей в офисе. Это не был белый цвет невинности, чистоты, святости - это был белый цвет смерти. В нем не угадывалось и намека на оттенок, характер... Если бы дома в городе выкрасили в такой цвет, в городе через двадцать лет жили бы только микробы.
Девушкам становилось не по себе когда они видели дверь в котельную, но полученный аванс определял их следующий шаг...

Потом, много лет спустя, сидя на веранде по пояс голый, размахивая полупустой бутылкой Текилы в одной руке, и утирая глаза другой, он, умирая от хохота, рассказал мне все что случалось с девушками после того как за ними захлопывалась белая-белая дверь, - в деталях, со всеми неописуемыми подробностями, которые я уже никогда не забуду...
Я пытался задавать ему вопросы - в конце концов у него было три дочери, и он их, казалось, преданно любил, - но он продолжал смеяться и отмахивался: прекрати молоть чепуху, им же за все хорошо заплатили...