Генерал
втраки в же-
лудках:
когда я выдавлю прыщ на губе,
с плеч упадет последняя риза,
и я окажусь в неглиже.
Из меня в канаву
польются стихи
(благослови на труд, о БОМЖе!)
Я – Диоген от гнилой требухи,
а бочка – та же будка.
Ты наяву,
а я – уже умер
и празден, по обыкновению:
валяюсь
и фантазирую.
(Что, разве я плохо позирую? –
только что сгинул,
и вот уже
нарочито кланяюсь.)
Это не стимул
тебе зарабатывать рак:
хочется быть в своем роде
одним,
не заморачиваясь никаким
волнением о породе.
Так и скажи: он мудак –
и переходи к погоде.
На печатной машинке бушует гроза –
настоебавший мотив.
Вот он теперь креатив:
фольклорный ансамбль «Коза».
Ты не смотри, что голосую «за»:
я танцую «против»,
пусть натирает кирза.
Помнится, в нашей роте
были кругом глаза
(ты ведь не можешь без рифмы),
и один генерал на всех,
изрядный любитель мифов
о равноправье утех.
Его называли Сизифом
за Онанов грех.
Он любил быть снизу,
ровнее, чем в уставе,
и носил контактные линзы
в золотой оправе.
Когда он стоял с лопатой
на облысевшем плацу,
каждый бил его по лицу
и покрывал матом.
Теперь – генерал.
Насмешка или награда?
Не знаю: с тех пор он не принимал
ни одного парада.
Как еврей, через сорок лет
отлученный от стАда.
Мертвому можно так говорить,
а ты не болей, не надо.
Не ратуй и не стяжай,
не соглашайся на подвиг
или убить,
и не то чтобы не уважай,
но не замечай голодных.
Ты все равно хороший,
тебе надо мягко стелить.
Так, значит,
тому и быть:
стыдно, зато удобно.
Кто это плачет!? ...
не доставай платка,
это я , наверное.
Знаешь, твоя рука
напоминает колено,
торчащее из сапога,
изящно, заметь, торчащее,
а не как-нибудь накось.
Найди в этом что-то значащее,
я не хотел говорить гадость.
А впрочем, забудь: кто о чем, а я...
Как тот самый вояка –
то ли дебил,
то ли знаю, как жить.
Мне можно, однако,
простить
все – за то, что я мил:
если б я даже тебя любил,
то все равно бы верил.
(Разве я плохо примерил
тайного знака личину?)
Читай:
я труп.
Услышь и не знай,
что я тут,
не находи причину.
Свидетельство о публикации №109121505819