Тринадцатое

Тринадцатое. Воскресенье. Снег
еще в духовке облачной томится,
но запахом его пропитан город
по самую прихожую. В соборе
кружится над оплывшим воском свет,
из темноты выхватывая лица.

Тринадцатое. Девять без пяти.
Аквариум от зелени свободен –
и я воде прозрачной и пустой
плыву в свою пещеру на постой
по жёлтому бульварному пути,
одетому по елисейской моде.

Здесь столько с нами не было всего
и столько ничего уже не будет,
что коммуналка памяти вот-вот
по стыкам стен расколами пойдёт,
и приютит бездомных Рождество
в зелёном опрокинутом сосуде –

вот колокольчик ели площадной.
вокруг рассыпан мелкий острый воздух:
таким стеклом не стоит и дышать,
но кто-то кулаками месит шар,
раскатывает ветром тонкий слой
и вырезает формочками звёзды.

Всего один квартал… две трети… пол…
Вокруг стоят кленовые корзины,
в них золотые яблоки горят,
соединяясь в неподвижный взгляд,
а я несу последний свой обол
в недрёманное жерло магазина.

Тринадцатое. Девять. Что ещё?
Глухой платок, наброшенный на клетку.
Я всё тебе простил, и даже ту
субботу в наступающем году,
когда, уже почти в дверях, плечом
заденешь лунный шар – и сбросишь с ветки.