Шантарам

Анна приходит по первому снегу, «И чтоб тебе было пусто» -
Тихо бормочет, кивая распушенной головой.
Лебядкин жарит имбирь, вот волшебная сила искусства.
Решая, кому не дожить до второй мировой,
Бубнит подстрочники, знал бы русский, тогда до парижской ноты
Смог бы еще дотянуться дрожащей от счастья рукой.
Анна откроет окно, что ты делаешь здесь и кто ты,
Мало работы, рифмуется плохо, пой
В другой тональности – скоро начнется снежная буря,
Будешь читать, что небо кроет и пауки глядят
Из черной баньки, и представлять, обоснованно брови хмуря,
Как в охладевший грог опускают заморский яд
За рубль пятьдесят для колонки писем и новостей, я буду плясать внештатно
Пальцами по замерзшему на двести лет стеклу.
Анна идет по первому снегу, смотрит на белые пятна
И верит невнятно, что будет обедать в Сен-Клу.
Чего не привидится только, без мер и ограничений
Откроется бездна, красненьких звезд полна,
И только Лебядкин, почти воплощенный гений,
Поджарит имбирь, если ты ненароком «а»
Сказал, нужно «б» говорить по правилам непременно,
Эти досужие сплетницы – дети наших литератур,
Читают Гамсуна, том кладут на затекшее днесь колено,
Мимо проходят лоси, пролетает смешной амур.
Знаете, мон амур, у нас всегда выпадают крести,
Мы лепим снежки, бросаем друг в друга, тверды, как сталь,
Как паутина в банке. Мы пишем письмо Невесте,
Кладем в конверт распустившийся осенью fleur de mal.
Анна читает письма, ненаписанные Лебядкиным между делом
Между первым и вторым несмелым присутствием в мире, хочет всплакнуть,
Что мне делать со своим пожизненно тленным телом,
Превозмогая черты характера, прочую злую муть.
Анна приходит по первому снегу, ест имбирь за обедом,
После читает Гамсуна и засыпает в пять,
Детство следит за ней, под карнизами скачет следом,
Прячась от стрел с опушкой, пытаясь следы примять.