Мама уходит

«Здравствуй, мама».

- «Ну, привет, мам.
А, дай кА, я нагнусь к тебе, поцелую, что ли.
Ну, как ты тут, родненькая?
Не холодно тебе?
А я вот мандаринок тебе принёс.
Сладеньких.
Больших.
Как ты любишь.
Без косточек».

Улыбаюсь…

- «И конфетки шоколадные.
Не много, но твои любимые.
Потому, что красивые.
В яркой обертке.
Дорогущиеее»…

Улыбаюсь…

- «Знаешь, ты можешь теперь гордиться мною.
Я не сорвался, мам.
Я ведь обещал тебе, что не сорвусь и не сорвался.
Я же у тебя сильный.
Ты же это знаешь.
Ты же всё знаешь, обо мне, мам?
А помнишь, как мы ночами с тобою сидели на веранде и плакались друг другу?
А помнишь, как я, на Гайдара ещё, по вечерам играл тебе на гитаре?
Я отвлекал тогда твоё внимание.
Чтобы ты не почувствовала от меня запах пива, или чего-то там ещё, чем мы во дворе с пацанами баловались.
Но, мне, кстати, нравилось тебе играть.
Правда…
Знаешь почему?
Потому, что тебе нравилось, как я играл.
Ты была единственной моей поклонницей тогда.
… Знаешь почему?
Потому, что ты была той единственной, кто слушал меня с открытым ртом и перед кем я не стеснялся петь.
Правда.
Я пел тебе тогда по-настоящему».

- «В полчетвертого Суд опять.
Ещё за адвокатом нужно заехать.
А ты же знаешь Мирковича, какой он нерасторопный и щепетильный, к нему нужно заезжать минимум за полчаса, а то и раньше.
Так что, родная, я к тебе ненадолго.
Минут двадцать ещё посижу, да поеду.
В общем, мам, всё как обычно.
Ты, кстати, говорила, что я буду плакать.
А я не плачу.
Хоть я и сам думал, что буду плакать.
Странно…
Наверное, это потому, что я толком ещё ничего и не понял.
Не знаю.
Правда, не знаю.
А может я стал чёрствым каким-то?
Спасибо тебе за Библию, кстати.
А почему именно мне?
Нас же у тебя трое.
Почему именно мне, мам?
Может это намек, какой?
А, может она мне, просто больше всех нужна?
Скажи мне, что ты хотела мне этим сказать, мам?
Зачем она мне?
У меня же своя Библия, мам, я сам себе её пишу.
Ты что, забыла это?
Ты что-то пытаешься мне доказать, мама?
Кстати, ты обратила внимание?
Я стал опять называть тебя мамой.
Улыбаюсь…
Правда, улыбаюсь…
Я улыбаюсь, мам.
Данька очень расстроился.
Сказал, что ненавидит теперь вторники.
Я не сказал ему, что в понедельник, мам.
Я сказал, что во вторник.
Не злись, пожалуйста.
В понедельник я справлял ему день рождения.
Он неделю его ждал, мы с ним деток пригласили.
Шесть человек…
Я не помню, я говорил тебе уже это или нет?
В кафе.
В детское.
С тёмными лабиринтами, с «войнушками» всякими.
На них там надевают светящиеся жилеты, делят на команды, и они носятся по этим лабиринтам и воюют».
Улыбаюсь…
- «Он уже один раз был в таком кафе.
На Никиткином дне рождения.
Помнишь?
Я тебе наверняка это рассказывал, мам.
Ты просто не помнишь.
Это было что-то».

Улыбаюсь…

- «У него был восторг тогда.
Мам, я пообещал ему.
Мам, я не смог.
Пойми, пожалуйста.
Я просто не смог…
Ты же помнишь тот его день рождения?
Без него.
Ну, тот, который мы отмечали без него?
Вспомнила?
Я помню, как угощал в тот день на работе всех дорогим коньяком.
Кто-то даже подарил мне для него подарок.
А я даже не помню что.
Я не думал тогда об этом.
Помню только, что мелочь какую-то, но всё равно мне было приятно.
Это вселяло в меня надежду тогда.
Хотя тот, кто дарил мне это, наверняка опасался, что может меня этим как-нибудь обидеть.
Ты же помнишь это, мам?
А помнишь, как потом, вечером, мне дали увидеть его на две минуты?
Ты же помнишь, как я нёсся на эту седьмую станцию?!
Ты же помнишь это, мам?!!
Ты же помнишь это?!!
А ты помнишь, какой я счастливый вернулся обратно?
Помнишь?
Я летал!
Это ты, мам?
Это ты, мама??!!
Ты??
Ты - этот ворон, на тополе, мам??!!!
Ты видишь меня, мама!!?
Ты поможешь мне, мамочка?!
Знаю – знаю, мам…
Я знаю…
Ты уже помогла…
Ну ладно, мам.
Поеду я.
Не хочу, что бы ты это видела…
Я же сильный.

Бэра Макинтош   12.12.2009 00:01   •   Заявить о нарушении