Твой лучший день рождения

Молча сгорать - это самая страшная кара, какой мы можем себя подвергнуть...
Ф.Г. Лорка

В этот странный день они обычно бывают веселы. Напиваются всякой гадости и думают, что теперь-то вся их жизнь непременно изменится к лучшему. О, да, непременно. Ублажая свою ненасытную плоть, они уверены, что именно в этом и заключается счастье. Но иногда, в стальном страхе просыпаясь под утро после сально-потного дебоша, кто-то из них замирает в непонятном предчувствии: и сразу приходит ощущение бессмысленности всего прожитого. Горечь приникает к вискам. Так они слышат ЕГО зов. Даже и не догадываясь об этом. Правда, открыв глаза в ясный солнечный день, они стараются скорее забыть о странном происшествии, как о мимолётном кошмаре. Но будет день, о ОН придёт. И тогда все узнают ЕГО. И никто не сможет забыть этой истории.

1.

Самая лучшая работа - это та, которая не напрягает, и тебе в радость. Для меня такой всегда была работа дворника. Пока проходящие мимо спят на ходу и не замечают его, утренний дворник взмывает ввысь на самотелепортирущейся метле, стряхивает ночную пыль с разнежившихся облаков и солнца и, налетавшись вдоволь, возвращается в едкий сюрреалистический туман улицы. Дворник знает всё. И обо всех. Совершенно не прикладывая к этому никаких усилий (типа слежки ил подслушивания). Знает даже то, чего они сами ещё не знают о себе, и в чём боятся признаться. В его седой голове, как в муравейнике, роятся и копошатся, словно насекомые, тысячи жизней и смертей. И каждая радость, и каждое горе любого отдаётся в Дворнике гулким эхом. Или сильным приступом боли, что бывает гораздо чаще.
А времена тогда действительно были тяжкими: к концу третьего тысячелетия даже живительных вод Мирового Океана не хватало на всех. Наибольшую массу населения составляло новое поколение биороботов. Род человеческий находился на грани вымирания, и так называемые Высокие Чувства почти полностью исчезли с лица земли. Те из людей, кто всё же уцелел, представляли огромный интерес для Высшего Синклита: на них охотились, за ними следили. Считалось, что люди - это главная опасность для существующего режима, т.к. они обладают какой-то мощной и необъяснимо-таинственной силой, природу которой не могли выявить даже в Школе Высшей Разведки. Что давала эта сила? Об этом не знали и многие её обладатели. Дворник же - знал и молчал. Потому-то и старался он казаться таким серым и незаметным, временами просто растворяясь в воздухе или утреннем тумане. Чтобы проходящие мимо и подумать не могли, что на самом деле он..............

2.

Костёр догорал очень медленно. Она всегда любила огонь: пламя напоминало о какой-то неизбывно-сокровенной чистоте и первозданности. Словно начало и конец - от первой радости до первой боли, от огненной страсти до возрождения из пепла.Этот костёр был ей особенно дорог. И смотрела она на пламя с такой любовью, что если бы кто-то из проходящих мимо увидел сию картину, то перед его глазами предстал бы не костёр, а совершенно голый красивый молодой человек с тонкими чертами лица и удивительными, но наполненными глубокой грустью, серыми глазами. Или это было просто видение, которое может исчезнуть в любой момент?
Пальцы казались не просто ледяными, а каменными, настолько холодным было это затаившееся утро. Коварный туман застилал горизонт и окрестности своим белым саваном. Дым костра, сливаясь с туманом, обволакивал глаза и воздух тонкой пеленой, и вот уже ничего нельзя было различить средь этой белой пустыни кроме никак не гаснущих маленьких угольков. А костёр был воистину странным: он совершенно не грел, не делился своим огненным нутром, а забирал у Неё последнее тепло и силы. Патруль ещё спал, но надо было спешить: скорее уничтожить все следы костра и своего недавнего присутствия здесь, и - в лес! Там-то они точно не будут искать Её. А потом - через большое болото в Чёртову Чащу, куда и собаки идти побоятся! Там-то и закончатся все Её мучения - не нужно будет притворяться, скрываться и быть не тем, кто ты есть...
Догорели последние угли. Скорее, скорее собрать милый пепел в ладанку, весь, чтоб Он больше никому не достался! Ну вот и всё. Никто и не подумает, что здесь недавно была их прощальная встреча. Никто. Кроме Дворника. Но он-то не выдаст, а значит - вперёд, вперёд, прочь отсюда, пока не проснулись проходящие мимо!

3.

Старая деревянная избушка. Комары. Озеро, заросшее тиной. А вокруг - поля да редкие выселки деревьев. Да, деревья удивлённо качали старыми ветвями: никогда ещё в этих краях не бывало столько Радостных. И деревья приветствовали людей торжественным шумом и восторженными аплодисментами, слышными, правда, лишь немногим. Разноцветные шары, подарки, гитара, губная гармошка украшали оживлённое шествие. Да, пожалуй, такого Праздника не было уже давно. Лет десять. И вообще, праздники были нынче не в моде: скуповатые существа в крохотных квартирках круглые сутки строчили друг другу меркантильные письма...Эти письма заменяли им всю роскошь непосредственного общения, труда и даже купли-продажи. Выходить на улицу было определённо незачем. А отважившихся на совершение подвига - вылазку из норы - считали старомодными и чокнутыми болванами. За такую прогулочку штрафовал и избивал Патруль (если кто-то попадался ему на пути).
А тут...самодельные фейерверки, факелы, свечи, цыплёнок табака, старинные танцы под большой барабан и банджо!
Но Дворника мучило странное предчувствие надвигающейся опасности. Он же знал, кто такой именинник, и чем всё это может закончиться...Но, может, всё обойдётся? Может Вам, Господин Дворник, померещилось? А может Вы, старый Дон Ящер, просто завидуете имениннику, ведь сами-то давно так не веселились? С тех пор, как стали ДВОРНИКОМ.
Но нет, ему точно не показалось. Опасность была, он её чуял, но не мог разгадать. Дворник решил посмотреть сверху и взлетел.
Между тем, праздничная вакханалия набирала обороты: не смотря на осеннюю прохладу, именинник и гости скинули с себя всю одежду и предались безумию танца на заброшенном поле. В неистовом кружении они срастались в Единое Мировое Древо Жизни, сливались в один стихийный поток безудержной радости, которого, как целебной воды, уже столько лет ждала израненная, вся в трещинах и разломах, изъеденная язвами и паразитами, кое-где с проказой, тонкая кожа Пространства...Эфирный ливень грянул, как спасение, и Дворник видел, как заживляются раны, уходит боль, растворяются болезни...И, забыв обо всём, с блаженной улыбкой наблюдал он за этой картиной, вальяжно развалившись на золотистой дуге Месяца...Дворник упустил из виду одно обстоятельство: Она уже была близко. И с этого мгновения уже нельзя было изменить НИЧЕГО. Неизбежное надвигалось на танцующих неумолимо: так чёрная грозовая туча настигает одинокого путника в степи.

4.

Этот день Она собиралась провести абсолютно также, как и предыдущие:
Надо было изо всех сил притворяться хорошей, послушной овечкой, чтобы санитары хоть чуть-чуть ослабили жёсткие ремни на смирительной рубашке. Потом можно будет высвободить руки, которых она уже просто не чувствовала. Здесь, в тюремной больнице, Ей нельзя было думать: о Любви, ненависти, Радости и так далее - от этого почему-то зашкаливали и ломались приборы. Её обвиняли в порче гос.имущества. Здесь вообще старались ни о чём не думать, поскольку любую мыслительную активность фиксировали камеры внутреннего наблюдения, и тогда Больного забирали на Обследование (которого она чудом избежала. С этого Обследования ещё никто не возвращался. К живым. которым разрешалось тихо, бесстрастно петь и гулять по пустынному городу. Без сопровождения. На улицах не было почти никого, кроме Патруля, и теоретически Больные со связанными руками не могли причинить никакого вреда. А Больными здесь считались люди- большей частью беглые, из партизан и интеллигенции, те, что пытались укрыться в лесу от Правосудия Высшего Синклита и были пойманы Патрулём...
Она уже битый час пела романсы глухонемым старушкам, как вдруг сначала в зеркале, а потом с той стороны окна появился Дворник, двусмысленно подмигнул Ей, написав в воздухе Его имя, и улетел куда-то в сторону северо-запада на своей самотелепортирующейся метле.И тут всё ожило, закружилось, завертелось...Она вспомнила Его запах, о котором даже и подумать нельзя было здесь, в стенах этого концлагеря.
Хватит.
Надоело.
Одним резким движением Она разорвала кожаные ремни, теснившие руки, удивившись такой внезапно появившейся собственной силе, и стала разминать отвыкшие от работы крылья. Руки и ноги сначала не слушались Её, но потом с ними удалось совладать. Чтобы окончательно не замёрзнуть в осеннем небе, Она стащила у спящих старушек два чёрных шерстяных платка, нашла под матрасом свою дорожную сумку. До обхода оставалось три минуты, и надо было спешить, но Она всё же осмелилась взглянуть на своё отражение в зеркале. И, к счастью, увидела там только себя - исхудавшую, бледную, со взъерошенной гривой волос цвета граната и прекрасными зелёными глазами, в которых блуждала страстная ярость. "Вперёд!" - скомандовала Она сама себе, открывая истосковавшееся по нежным пальцам окно и садясь на широкую, в длинном сером плаще спину северо-западного ветра, случайно пролетавшего мимо: им было как раз по пути.

5.

Дворник только что опустился на озябшую землю.Он делал замеры туманности. Осень туман был особенно активен - он почти не исчезал весь день, запутывая маршруты Патруля и сбивая с толку проходящих мимо. Патруль побаивался тумана: уже были зарегистрированы 34 случая удушья. Да, удушья патрульных солдат в тумане. Те, кто остался в живых - сходили с ума, но по их рассказам, туман тянулся к ним своими длинными белыми пальцами, обволакивал, обвивался, как змей и заглатывал в какую-то иную реальность. но в это утро смерть Патрульных меньше всего интересовала Дворника. Среди листвы он вдруг увидел, несмотря на туман, что-то неестественно белое. Он наклонился, чтобы поднять странную вещицу, и...от неожиданности у Дворника подкосились ноги: это был кусок человеческой плоти. Даже ему ,многолетнему наблюдателю, стало как-то не по себе. Причём, определить, что это за часть тела, не представлялось возможным.Хотя похоже было это на аккуратно отрезанный кусок мяса с кожей со внутренней части бедра...Вот теперь-то он всё точно понял. Сомнений не было! И от осознания этой горькой истины Дворник повалился на землю и бессильно, как тысяча скорбящих матерей, зарыдал.

6.

В радостную вакханалию и гомон нечленораздельных звуков влетел, как бутылка зажигательной смеси в детскую комнату, Её резкий голос:
- Оставьте нас с принцем наедине! Я хочу поговорить с ним с глазу на глаз!, - эти фразы как подсекающий и валящий с ног хлесткий удар кнута, заставили людей, только что бьющихся в сладостном экстазе, замереть и вытянуться в струнку. Гости, голые мужчины и женщины, молча собрали свою одежду и ушли. С нелепым чувством. Стыда.
- Будь со мной всегда или убей меня, - решительно и сухо сказала Она, становясь на колени, - Я не могу так больше, - с этими словами Она достала из-за пазухи стальной нож и протянула Ему в руки. Опустив голову и оголив шею, Она спокойно ждала исполнения приговора.
Но тут случилось неожиданное - Он вдруг тоже опустился на колени и стал страстно целовать Её бледные губы и кожу...Но их ласки были больше похожи на дикую, удивительную схватку. Соединившись, они катались по земле, в сладострастной эйфории не замечая ни холода, ни грязи, ни разбушевавшегося ветра...
Проснулись они так же неожиданно. Ночь уже давно укрыла землю своим дырявым покрывалом. Поэтому было очень холодно. От звёзд.
- Ну, я пойду, а то замёрз чего-то, - пробормотал Он, собирая с земли свою одежду, - если хочешь - приходи в дом, но лучше...улетай в свою больницу, тебя там наверное уже обыскались, - эти слова были сказаны со всё более нарастающей отстранённостью. Глядя куда-то вдаль, Он протянул Ей нож. И повернулся к дому, ни разу не взглянув на неё.
- Подожди, постой, равнодушный. Если ты уходишь, то убей меня. Убей меня, слышишь. Я не  в силах забыть тебя, - как заклинание или как молитву шептала она эти слова, пытаясь остановить Его, пока не поздно.
Он обернулся, выдавив из себя снисходительную улыбку:
- На ветру не стой!, - и накинул Ей на плечи грязную, в листве и глине, смирительную рубашку, - дома у меня открыто. Если что.
И ушёл. Ушёл!!!
Ей хотелось плакать, но не было слёз, ей хотелось кричать навзрыд, чтобы даже самые дальние звёзды услышали эту невыразимую боль, но голос покинул Её. Что-то внутри ударом грубого аккорда оборвало все звенящие струны Её нежного Сопрано. Душа безмолвно истекала кровью, извиваясь в адских конвульсиях, беспомощно-голая перед такой болью и таким унижением. А из Его дома то и дело слышался кокетливый женский смех и громкий самодовольный мужской голос. Его голос. Это стало последней каплей.
Невидимый Дворник в бессильи закрыл лицо руками. ОН УЖЕ НИЧЕГО НЕ МОГ ИЗМЕНИТЬ.
"Наверное, никакой я не Бог, а просто наблюдатель!"
- Я убью его. Я убью их всех.Но его - в первую очередь, - с бесстрастной холодностью сказала Она сама себе и целенаправленно потянулась к ножу. Но вдруг жгучая боль пронзила Её в самое сердце. "Не смей! Тебе же нельзя - крылья отберут!", - откуда-то сверху слышался голос Дворника.
- Иди отсюда прочь ,старик, я всё равно сделаю это! И не надо меня спасать, иди, спасай его! Попробуй!, - с едкой желчью ответила Она, снова собираясь схватить спасительный нож. Но тут кисти рук перестали слушаться Её. Их словно свело от обжигающего холода, и Она не могла даже пошевелить пальцем.
-Ах ты, Старый Ящер!!! Не лезь не в своё дело, оставь меня!! Я же - Падшая!!!!, - беззвучно кричала Она Дворнику в нависшее небо.
- НЕТ! Не падшая, а наша! Ты помнишь? Вспомни?
И тут Её показалось, будто Дворник взял Её на руки и нежно, по-матерински, закрыл глаза ладонью. Она, конечно же, всё помнила.
В тот вечер Ей впервые разрешили гулять по городу без сопровождения. "А интересно, Собор уже захватили оккупанты для исследований?", - и ноги понесли Её к старой кирпичной стене. Собор, на удивление, был открыт. Церковные служащие ничуть не удивились Её смирительной рубашке, и даже развязали тугие ремни, чтоб освободить руки. Хотя за такое самоуправство Патруль мог бы забить виновника до смерти.
Батюшка, кажется, исповедывал старушек. Он внимательно и осторожно вглядывался куда-то вглубь души этой девушки, стараясь убедительно ответить на странные речи "сумасшедшей":
- Убийство? Гони прочь от себя эти мысли! Тебе ж нельзя, ты ж - наша! А болит - так потерпи: у бесов-то, чай, не болит ничего! Душа-то чистая, зельем не тронутая, вот и болит. Потерпи - взлетишь скоро, и вся боль пройдёт!
Прошёл год - она научилась летать, подружилась со всеми ветрами, а боль (или Любовь?) становилась только сильнее...Неужели батюшка обманул?
А теперь Она лежала одна в ночном поле. И ничто НЕ мешало Ей убить Его. Хотя бы в мыслях. И вот Она представила убийство.Для Него - неожиданное.
Первый удар Она наносит в сердце, второй - разрезающий, в область кишечника, третий - в почки, четвёртый - в сонную артерию, пятый - в пах, шестой - по рукам, а седьмой - по лицу. По лицу. По лицу, такому родному и красивому!!! А потом, когда Он упадёт, обессилев от боли, то можно уже не стесняться, не сдерживать себя, и бить наотмашь, куда попадёшь...И так, пока не устанешь. Пока не насладишься. Пока не станет легче. Пока Его тело не превратится в кровавое месиво. А после это тело будет аккуратно расчленено на мелкие-мелкие кусочки. Чтобы нельзя уже было догадаться, где - что...А под утро, когда станет нестерпимо холодно, Она с любовью разведёт костёр. Должно быть, кости хорошо горят. Она накормит изголодавшееся пламя измученным мясом истерзанного тела...Только сердце Она оставит себе. Высушив на память о Любимом и Единственном. А пеплом от костра потом можно будет извести всех Его...врагов?
Так, закрыв глаза, мечтала Она, не замечая, как Странное Чёрное облако подняло Её от земли и стремительно уносит куда-то на север. Она очнулась лишь от резкого холода, пронзившего насквозь Её дрожащее худенькое тело. Всё было яснее ясного - нельзя было ждать ни секунды:
- Стойте! Остановитесь! Я - не жертва!
Чёрная туча тут же приземлилась и при ближайшем рассмотрении оказалась огромной стаей Чёрных Ангелов, мытарей и прочей нежити.
- Глядите-ка, так это ж Настоящий Ангел!
-Братцы, а почему мы учуяли жертву здесь?
-А чего ж ты голая-то посреди поля ночью валяешься - так можно и перепутать!
- Бесов  хочешь соблазнить?
- Оденься хоть, где ж твоё ангельское благородство!, - и бес подал ей плащ со своего плеча.
Правда, всё то, что говорили сии существа, можно было с трудом назвать речью. Нормальный человек вряд ли бы понял из шума и гама хоть слово. Скорее всего, это было общение посредством взгляда и мысленного диалога.
Как ни странно, Она не чувствовала ни собственного страха, ни агрессии, исходящей от Нечистых. Оценив ситуацию, Она решилась:
- Господа Дьяволы! Я знаю, где жертва! Сейчас я усиленно думала о ней, чем, конечно же, совершенно не желая того, привлекла ваше внимание. Но никто не сможет совершить убийство жертвы лучше, чем вы!
Её план убийства понравился Чёрной Стае.
Но вдруг ужасная боль, как тисками, сжала Её грязные крылья:
- Хотя нет, убейте меня1 Умоляю вас, убейте! Вам же всё равно, кого принести в жертву празднику Всех Святых?, - так пыталась Она изменить неотвратимый ход событий. Но пуля была уже выпущена и жадно искала свою цель.
- Вас, ангелов, как не убивай - всё равно живы останетесь! А ты вообще осуждена на вечную жизнь в этом мире! Сегодня должен умереть лишь тот, кто когда-то родился в этот же день - в Праздник Всех Святых. Это будет последний, а, значит, и лучший день рождения в его жизни. А лучшим подарком для него станет сегодня избавление от всех мучений и страданий, - отвечал Ей мытарь.
- Но за что же его убивать? Он же почти безгрешен!, - умоляла Она бесов.
- Чаша его грехов переполнена до краёв. Единственное спасение для такой души - смерть. Которая должна совершиться сегодня же. Давай нож!
Она взяла нож зубами с земли и протянула его мытарю.
И вдруг Ей стало так тепло, глаза закрылись, уже тесно схватившая в свои объятия боль наконец-то отпустила... Ангелу казалось, что летит Она где-то под испанским небом, на Её бывшей родине - Кордове, в девятнадцатом столетии. Испанки, собиравшие каперсы, с улыбкой махали Ей рукой, а мужчины подбрасывали в воздух шляпы. Деревянная сцена, сшитые на скорую руку декорации, спектакль, в котором Она играла Его жену. Знал ли тогда Федерико, что для кого-то его пьеса станет роковой? Что она даже спустя столетия не будет давать покоя двум вечно странствующим душам? Да, они играли всерьёз, и, наверное, в этом была их ошибка. Нить, которой с такой силой связала их сначала придуманная, а потом - настоящая любовь, не властен был оборвать НИКТО. Ни Его вечно меняющиеся тысячи любовниц, ни Её скверный характер, ни расстояния, которые они сами придумывали себе, чтобы забыть друг друга. Ни Его смерть. И вот Он опять вплетает прелестнейшую ветку апельсинового дерева в Её непослушные волосы цвета граната. А Она угощает Его лимонадом. Совсем холодным, как Он любит. А вот и день их свадьбы: как же Она была счастлива, раздарила все булавки девочкам из деревни. И Он. Он в это время даже забыл думать о другой. О девушке из далёкого горного ущелья с головокружительно-красивым телом и дурной, ядовитой кровью. А после Его первой случайной  смерти, через месяц - умер мальчик, Его сын. От голода и болезни. А второй родился мёртвым...И Она полюбила кладбище, которое стало тогда Её вторым домом..А кладбище полюбило Её нежные, грустные песни, изголовья и кресты, украшенные виноградной лозой и апельсиновыми ветками...

7.

В городе стояла жуткая метель. Казалось, будто кто-то по неосторожности открыл Чёртову коробку, и вот теперь всё её содержимое разгуливает по пустынным улицам, наслаждаясь своей долгожданной свободой. Необъяснимая сила отрывала от земли незадачливых проходящих мимо, поднимала ввысь, кружила, вертела, а потом - молниеносно бросала вниз. От этого странного явления уже пострадали 68 патрульных солдат. И один исследователь, наблюдавший гибель Патрульных с балкона.
Так вот, в один из таких дней окно начальника Патруля с треском выпало наружу, придавив насмерть несколько Больных и солдат. В тот же миг на подоконнике в полный рост появилось Нечто: с огромными чёрными крыльями, взъерошенной гривой волос цвета тициана, белой, почти прозрачной кожей и прекрасными зелёными глазами, в которых бушевала такая неистовая ярость, что от одного такого взгляда начальник Патруля отлетел к дальней стене кабинета. Нечто было женского рода - разорванная в клочья смирительная рубашка, два чёрных шерстяных платка, повязанные на бёдрах и груди, и длинный чёрный плащ только подчёркивали красоту её изящной фигуры. Говорила Она спокойным полушёпотом, пробиравшим до костей своей неумолимостью:
- Эй, ты, кусок прогоркшего сала! Знаешь, кто совершил культовое убийство в День Всех Святых? Кто изрезал мужа стальным ножом, а потом - сжёг? А кто уничтожил 345 солдат, 78 исследователей и 678 проходящих мимо? Ветер? Так знай, что они БУДУТ умирать!
Дворник прекрасно понимал, кто был настоящей причиной этого таинственного террора. И молчал, как всегда: "Эх, спасать надо девочку, а то совсем пропадёт!"
Спустя год Чёрная валькирия (так называли Нечто те, кто выжил в ту роковую бурю, но сошёл с ума) покаялась Высшему Небесному Синклиту во всех совершённых и несовершённых преступлениях. На суде Её оправдали, т.к. быстро нашли истинных виновников и зачинщиков - Дворника и Чёрную Стаю нежити. Да и к тому же Детектор Любви, который уже был изобретён к тому времени, зашкаливавший по всем показателям на её допросе, в конце концов просто сломался. Её опять обвинили в порче гос.имущества, но штрафовать не стали - в то время Любящие очень ценились. А поскольку их осталось всего только двое, то... Исследователи Школы Высшей Разведки, разгадав наконец природу той самой таинственной силы, с радостью приняли Любящих в свои ряды.
Правда,  крылья так и остались чёрными. А Дворник...так до сих пор и не отменил  для Неё своего приговора - осуждения на вечную жизнь в этом мире. И вечную любовь.