Чёрное солнце

В пивбаре пили,  как обычно,  водку.
Закусывали пенистым пивком
и отдавали бабушке селёдку.
«Приблудная!  Возьми-ка на потом…».

Светила в окна грозовая туча,
от молний кружки били золотым.
И старая крестилась левой ручкой,
сжимая в правой головы,  хвосты.

А за столом,  у сумрачного входа, 
угрюмый сын её не замечал.
Его душа  –  мертвея год от года  –
забыла,  кто  в начале всех начал.

Он  до «ерша» повысил градус пива,
чтоб не очнулась кровная вина.
И думал он,  как хороша,  на диво,
его с ума сошедшая жена.

Не понимал,  что жизнь давно пропала
и в душу грозно смотрят из высот.
Бродяга мать…  Его ль  она рожала,
и он ли,  крохой,  знал её сосок?
 
Как будто звёзды разом отсияли,
а следом  –  Солнце чёрное взошло. 
И  про'питы афганские медали
себе,  Отчизне,  матери назло.

Там,  где душа,  теперь сосёт и просит.
Чекушка смачно в «жигули» плюёт…
Очерчен круг.  Отставлены вопросы,
и сердце не болит который год.

Глоток.  Другой.  Затяжка сигаретой.
В мозгах  покой,  которого не знал
под Кандагаром в огненное лето,
где он себя  и взвод свой  потерял.

Товарищей тускнеющие взоры
покоятся в туманном забытье.
Глаза его…  В них  –  горы,  горы,  горы,
исхоженные вестником смертей.

В пивбаре  этом,  как в глухом окопе,
с утра сидел он.  Водка,  «жигули»...
Сквозь бабушку в помоечном салопе
глядел порою  (взгляд из-под земли).

На подвиги,  на доблести,  на славу
он крест и полумесяц положил.
Забыл себя  –  и мёртвую державу,
которой безответно дорожил.

_