Поэма 1. Психоапоплексическая
Я выбрался на променад… Увольте…
Мне чары заточенья и стихи
Комком изящной тошноты позвольте
Извергнуть на читателя мозги.
Я в гуще лиц, в толпе подвижных жизней
Стою, скалою – Байрон, ликом – Зевс.
Смотрю на «казаки» в весенней жиже,
Желая посмотреть на мир с небес.
Все пребанально – плавная истома
Недостижимой радужной мечты.
И мимо проплывет иная Мона –
Не поддаюсь искусу красоты.
Нет, не шагну, и не скажу, как денди:
- Прелестный облик, что же ты одна?
В пальто, в кармане, звякнет горстка меди.
«Да, не моя сегодня, не моя…»
Итак, стою, смотрю на люд, на пташек,
На стены эклектических домов.
Я безразличен миру – без поблажек
Не избегаю встреченных углов.
Лишь сам в себе, цветистой мыслью томен,
Философ одиночества, раб снов,
В фантазиях пространственных нескромен,
Я изменить Судьбе почти готов –
В чем помогает странное снадобье
(Рецепт отэсэмэсил Дон Хуан).
Полгода собирал его подобье!
Иллюзии – священны, жизнь – обман!
Устав стоять, с кошачьим разворотом
Собравшись май оставить на денек,
«Житан» куря, воздав хвалу субботам,
Я вдруг остолбенел, нутро – в комок.
**
Он мимо шел… И дрожь схватила тело!
Его глаза – как гвозди, как удар!
Выделывая крюк шагов несмело,
Трехногой тварью брел седой кошмар.
Вороньим клювом, вскидывалась палка.
Культи за ней подтягивались – так
Обрубок гусеницы вяло, валко
Еще ползет… Я протянул медяк,
Но он не взял… И сердце выел взглядом.
Я съежился душой… Случайный крик
Готов сорваться с уст был, и – с оглядом –
Я онемело помертвело сник.
Страшенный взор – два взрыва, два вулкана –
В нем боль и гибель двадцати веков;
В нем бегство жизни из ее капкана
И тяжесть постижимая оков.
Одежда – рубище, и немощное тело.
Проклятие за черные дела?
А может, жизнь, сгорая, догорела?
К законному итогу привела?
Кто он? Кем был? Откуда полз куда-то?
Неведомо… Лишь жуткие глаза
Меня столбили… Или нечто свято
Как праведность, смирения слеза?
Мне предстояло ненайти ответов,
Но в целом, я был к поиску готов –
Философ одиночества, раб снов
И тех веществ, суливших коже лето.
***
Играл сердцами – и моим, и многих,
В гордыне неприступной уходя
В слепую даль, за горизонт убогих,
Мимоидущих души бередя
Огнем из желчи, крови и кристалла,
Погнутым телом – членами паук,
Домыслием, что сил реально мало,
Которое не выскажется вслух
И что в озноб пугает гражданина,
До пенсии способного дожить.
Не мумия еще и не мужчина,
Всевластный погубить иль возлюбить,
Он, напрочь отвергая руки щедрых,
Спасения в кормежке не ища,
Согбенно брел в Эдемский сад для бедных;
Знал: не дойдет, так долетит душа.
****
Я цепенел… Игра пошла без правил.
Вросли в асфальт ступни остылых ног.
Вдруг нищий в полушаге занемог
И с тихим рыком юдоли оставил.
Глубоким эхом слабый вопль завис.
Конвульсия перетряхнула тело.
Кисть скрючилась, впилась и ослабела.
Свершился демонический каприз.
Я понял сразу, так уходит жизнь.
Я понял все, не вымолвив ни слова.
О, жизни проза, как же ты сурова!
Как в час урочный мрачен твой удел!
Почуя смерть, когда она вселилась
В надломленное тело горбуна,
Когда упасть бродяге помогла,
Я ощущал – старуха веселилась.
Засаленный треух валялся рядом,
В затишье источая сладкий смрад.
Я покосился, сделал шаг назад,
А мех плешивил жутковатым гадом.
Внезапно мне предстало мимолетно:
Я сам мертвяк, валяюсь на земле;
Брезгливо не притронувшись ко мне
Кучкуются прохожие зевотно.
Беспомощен под их беспечным взглядом –
Не одолеть, ни гаркнуть, ни восстать,
И время неповоротимо вспять.
Не сладить с коченения нарядом…
Коснулся шеи – плоть была живою.
Но глядя вниз я начал сознавать:
Разверзлись хляби, крест не целовать,
Не перелить густую паранойю.
Я не молюсь, но за него взмолился!
Чтоб в сад обетованный дух летел…
И с острия полуприкрытых стрел
Незримо иным ядом отравился.
*****
Мой путь домой средь ночи без огней,
В строеньях серых затаились тени…
Вой безысходный уличных зверей
Сопровождал почти до самой двери.
Пусты трамваи, вставшие авто –
Фатальность на готической картине, –
Я вроде жив, но вроде я – никто.
Движение в статичной паутине,
В пыли времен – предтраурный фантом!
Про-карнавал нежданного забвенья!
Спектакль блестящий с сумрачным концом…
Случайный, я избег исчезновенья,
Но прозябал в унылой пустоте;
Мозгами примерял окостененье.
Мерещились две искры в темноте –
Два зеркала, исполненных презренья.
Пять чувств, две двери, семь небесных сфер,
Стихий четыре, зорастрийский пояс;
В Извечного «Бюро весов и мер»
Тлен каббала, в возмездии покоясь.
Алхимия, адепты, Атанор –
Сосуд священный, печь, работа в Белом,
Великий Магистерий – перебор
Бессилия в прощанье с грешным телом.
От шариата, суфий, в хакикат
Проделав путь, вендетты не избегнешь;
Арифом став, наряженным в халат,
Плоть ветхую в рождение не ввергнешь.
Четыре буквы – тетраграмматон –
Шепчи устало, заступив в уделы, -
Пластинку так заездил граммофон…
Кричи гортанно, вперив взор в пределы:
Эль Элион! Эль Рои! Элохим!
Взывай, но тщетно. Ткань окоченела.
- Провозгласишь ли Слово, недвижим?
Дана звезда с рожденья, но сгорела.
Туда-сюда не перейти черту.
Пространство гранью навсегда разделит.
Иными языками перечту
Желанья сердца, коль уж сердце верит,
Ведь мне казался диким этот Рок,
Настигнувший под занавес актерства, -
Зловещее изгнанье за порог
И смерть того уродливого монстра.
******
«Где ангел твой, - подумалось мне робко,
Когда состав волшебный отпускал. –
И как разбилось прошлое незвонко?
И быт кроился от каких лекал?
Каким ты видел мир? И было ль счастье
В изношенной рванинушке-судьбе?
Или прозреньем выпало ненастье
Отчаянья в неслышимой мольбе?
Что сотворил богам ты не в угоду?
Бег в адовой спирали по кругам
Тебе начертан? Числиться уродом
В угоду не прощающим богам?
А впрочем, может, ты всего достоин,
Забытый миром, где когда-то жил,
Как родич каинов, предатель-воин
Фортуной сокрушенный властелин?»
*******
Ответов нет – доверены очам,
Что прожигали и топили душу.
Разруха-жизнь… Что до нее богам,
Покуда кровь не затопила сушу!
Пути исповедимы – стоп, предел,
И высшие над судьбами – для казни.
И сути невозможен передел,
Ведь мы для них не ***та ли разве?.
Мы поросли растленные. Налет,
Как на зубах бациллы после пищи.
Двуногий жвачно-жруще срущий сброд,
Без пастырей стада в мирском говнище.
Как Авель мы и Каин – два в одном.
Иисус и Дьявол – все в нас сочленимо:
И Свет и Тьма – колодец с жадным дном,
Куда мы валимся неотвратимо.
И небесам с рождения должны,
Но отдавать никто не торопиться.
Увлечены набитием мошны,
А по ночам без допинга не спится.
Стяжаем колченого, день ко дню,
И предаем под гулкие молитвы;
Закланью – предначертанность свою,
Сбежав в мещанство от духовной битвы.
Мы низкая поганая орда.
Плечом к плечу, а дружке друже чуждый!
Омоет грех церковная вода,
И путь продолжен, потный и натужный.
К черте придя, дела свои сдадим.
Их – на весы. Спасенья кто достоин?
Мохнатолапый бизнес-господин
Или цинически-надменный стоик?
Наркотоман, пригревший в жилах смерть?
****ина, ублажающая похоть?
Палач, что насыщает рьяно твердь
Под тихий меч, под оружейный грохот?
Быть может, раб, что затевает месть?
Ленивец, дожирающий объедки?
Гонец, доставивший плохую весть?
Крыс своры, стукачи-наседки?
Таможня, обожающая мзду?
Из депутатов шайки правдолюбцев?
Родитель, изменяющий гнезду?
Творцов когорта – сброд из честолюбцев?
Журнальный пасквилянтик, что дерьмо
Хлебать готов за мелкие монетки?
Брюхатый в рясе – сеющий добро,
Но продающий пальмовые ветки?
Противно! Грязно! И они молчат,
Нам покровительствующие боги.
(Меж тем, земные души догорят
Без сожалений свыше и тревоги.)
********
В родных стенах я нудно кофе пил
Из стылого граненого стакана.
- Что накатило, что ты захандрил?
С аминазина снизойдет нирвана…
Поддался зову сердца, принял две.
Хандра не шутка, ну а три с избытком.
Лишь закурил - уж рядом он сидел,
Цыган веков, укравший гвоздь пред пыткой
Того, Кто кровью все грехи отмыл
И прошлого, и нынешнего люда;
Кто на Себя мешок камней взвалил,
Кто знает верно, что прощен Иуда.
Реальность расслоилась, я притих.
И лишь в мозгу шептало, как прибоем,
О тех, кто муки в полноте постиг,
О сумерках – затишье перед боем.
Я слег в постель, но он не уходил,
Вкушая на полу собачью печень.
Я позабыл, кто я, - во сне завыл.
Он подвывал, слюняв и сизо-желчен.
Он доверял – я ощущал сквозь сон, –
И отвергая накануне руки,
Он знак давал – бессилен дерзкий гон,
И гордостью куражит не со скуки.
Он знал уже: ветшалый горизонт
И мнимый Рай опять ему изменят;
Что зверозвучья сладкопьяных нот –
Мечты его – в ночи опять подменят.
*********
Я веровал Ему и слепо и тоскливо –
Он пел со мной дуэтом страшный гимн.
Я упадал в ничто, а Он неотразимо
Стенал и ныл во славу всем живым.
И голая Луна подсвечивала лица
Отображением иных начал.
Энергии Его пронзали ночь, как спицы.
Я у Него учиться начинал
Психомеханике порабощенья воли,
Владыке взгляду, нерву как струна.
Я верным стал пажом. Он восседал на троне
Он заново мне открывал меня!
И я внимал Его проклятым песнопеньям,
Потусторонним холодом дыша.
Я отдавал себя во власть сакральным тленьям,
Развея пепел именем «душа».
Я растревожил генофонды поколений,
Понять пытаясь искреннюю жуть.
Он мне подыгрывал волной сердцебиений,
И музыки текли, как гноя муть.
Потом мы вместе грызли ливер дохлой псины
И причащались кровью Его вен.
Он раскрывал скрипуче истин палестины,
А я чертил круги, касаясь стен.
Он мне в наследство передал больную Музу,
Достав из вшивой пазухи шелка.
Я блеял сиро: «Не-е-ет», - не принимал обузу,
Но Он дарил на время, на пока.
И вынудил принять. Я спрятал под матрасом,
Замяв в комочек вялою рукой,
И отключился под баюки разом…
Он уходил. Я не сказал «постой».
**********
И Он таки исчез, прибрав с собою память.
Я отрезвело в осознанье лез,
Одолевая дебри – черный лес,
Что вынуждал меня и маяться, и маять.
Я тщетно вспоминал, как Он ко мне прокрался,
Как мог оставить – мы одна семья!
Он – новое мое второе «я»,
Что принял я, пригрел, не испугался.
Я время торопил недвижное, как плиты
Воздвигнутых однажды пирамид,
А песни милых в прошлом аонид
Мной были изгнаны – безжалостно убиты.
Я ждал Его… Я ждал, часами в окна глядя,
Ответно вздрагивал на каждый стук,
И слышал, как в тиши ползет паук;
Шаги трехмерные топили нерв в прохладе.
Я сам искал Его, соскучившись до жути,
И клинописи тайные читал,
И Музу бил, и Дух Святой пытал,
Желая вновь тонуть в очах сусальной мути.
***********
Но Он не шел… Я тосковал о Нем,
Предвестнике грядущего распада.
И страх, и сожаленье о былом –
Для бытия случайная награда.
Мне не постичь Его тупую мощь.
Глазами бездны словно обескрылен.
Щемит грудина, разойдется дрожь,
И я опять ослеп и обессилен.
Зачем Он был? И что хотел сказать?
Я не узнал под спудом бреда краски.
Но я хотел – о, как хотел я знать! –
К чему прелюдья неотпетой сказки.
Зачем зачаток знания Он дал
И прекратил засим сие ученье?
Эх, если б знал я, если б только знал,
Я бы обрел совсем другое зренье.
Я б выжигал нутро своих врагов
И переплавил любящие души,
Чтоб слитками по тысяче пудов
Запрятать их в пещеры бренной суши –
Пусть полнится моя твердыня-склеп
Навеки благостными голосами;
Чтоб всякий, кто нечаянно ослеп,
Шагал в пространствах с новыми глазами.
************
Снадобьям – нет! Весь мир внутри меня.
Без плотского подъема и паденья,
Без химии, без ночи или дня
Мозг расслоился силой впечатленья.
Ни Карлос никчему, ни Хоффман-бес,
Ни Олдос Хаксли, ни тибетский гуру.
К тропе прозрений я наперерез
Спешу без психотропной процедуры.
Смыкаю веки и сдается мне
(От счастья позабыв про стылый кофе):
С терновником шагаю по земле,
Наследник права аутодафе.
Живу в огне и свет даю другим,
Переступив весомые догматы.
И истиной безжалостно палим,
Я закаляю ангелам их латы.
И взор мой вещ – пронзающий сердца,
Я искалечен, словно рыцарь падший
В преддверии искомого конца.
Я свет звезды давным-давно погасшей.
Свидетельство о публикации №109120207092