На ветру

Ветер дымился снегом, вспыхивая призрачной белесой кисеёй возле понурых фонарей, свиваясь и развиваясь струями тонкой снежной пыли над промороженной льдистой дорогой.    Пригибаясь от ветра, навстречу ему шли двое.
- Антоша! Антошенька! Подожди, милый! Не беги так! Я не успеваю!..
- Ты чё прицепилась ко мне? Отвали, а, деловая! Ты, чё? Ты, чё-о-о?! Я правильный пацан, ты чё мне жить-то мешаешь?
- Ну, Антошенька!..
- Отвали, я сказал!
Девушка, всё заметнее прихрамывая, начала отставать.
- Антошенька! Я ножку натёрла!.. Не бросай меня! Пожалуйста!
Парень остановился и с угрожающим видом нарочито медленно повернулся к ней.
- Ты чё, Настька? Не поняла? Я те чё сказал? Вали давай! У меня стрелка с пацанами в кабаке! Чё ты пристала? Тебе сто раз чё сказано было?  Ко мне не подходить, я не собес, подавать никому не собираюсь. Ты меня за лоха принимаешь, да?!  Ты чё мне по ушам трёшь? Чё пургу-то гонишь? Забодала, коза!..
- Ну, Антошенька! Богом  тебе клянусь, матерью клянусь: это чистая правда! Я беременна! У меня будет твой ребёнок, Тошенька!
- Ну, и чо? Чё те надо-та? Бабла срубить? Прямо говори! Скока? Ща дам! Догоню ищщо дам! Вали давай! Брюхатая нашлась!
Антошенька! Миленький! Я же в поликлинике была, у меня справка есть, карту завели… Антоша, ты же не такой! Ты же меня любил! Сам же говорил, помнишь?
Настя протянула руки к Антону, инстинктивно пытаясь обнять, прижаться к нему, укрыться от ветра.  От парня крепко разило спиртным. Он  покачнулся и резко толкнул девушку. Настя упала в придорожный снег и   заплакала.
Антон развернулся, собираясь уйти, но , сделав пару нетвердых шагов остановился.
- Чё-та хреново мне. Эй, ты! Вставай-ка, ну-ка. Иди сюда быстро, пока я не передумал, будешь страховать, а то чё-та меня штормит, однако. Могу не дойти, а пацаны ждут, не поймут пацаны! Ну!
Девушка не отвечала. Её душили слёзы. Она вспоминала, как совсем недавно всё было совсем-совсем не так… И какой он был чистенький, отутюженный, наглаженный, причёсанный, наодеколоненный и ботиночки всегда начищенные на нем, и букет наготове, и слова совсем другие были, нежные-нежные, волшебные. А как он смотрел на неё! Как смотрел! Боже ты мой!
- Харош реветь, Настёна! Вставай, я сказал!
Парень наклонился и протянул руку.
- В больнице, говоришь, была? И чё те там надо было, а? Родить хочешь? И чтоб муженек рядышком возле подола? Да? Щас. Ага. Разбежался. Откуда я знаю, что это мой? Или ты уже и такую справку купила?
Настя не отвечала и старалась не смотреть на Антона,  покорно ведя его под руку...
- Кароче, вот  што я тебе скажу, дарагая! Если дитё моё и это мальчик, то я ещё подумаю. Подумаю, может быть. Может, даже и женюсь. Патаму шта сын мне нужен.  Я его буду учить, воспитывать. Мужика из него сделаю! Настоящего! Наследника! Но если девка – забудь ко мне дорогу! Поняла?! Если деваха – я тебя не знаю, не видел, и на глаза, Настюха, не попадайся! Отмазок не принимаю. Поняла? Нет?
- У меня будет мальчик, - нечаянно вырвалось у Насти.
Парень остановился от неожиданности.
- Опаньки! И чё ты молчала, коза? У нас скоро сын родится! Вот это да! Ничего себе!!! Афигеть!
- У меня будет, - повторила Настя, - у меня. Понимаешь? Вон твой кабак - рядом уже. Иди, тебя ждут… Иди.

Подгоняемая мечущимся белесым пламенем морозного ветра она шла назад по той же льдистой дороге. Шла и улыбалась, прислушиваясь к себе, словно  молча переговариваясь с кем-то на одном из таинственных, ангельских, звёздных языков…