Роды на войне

Деревня билась в муках, как в падучей.
Снаряды выкорчёвывали корни
Той жизни что ещё была в деревьях,
И дым вздымался в небо чёрной тучей,
В которой скрылось пасмурное солнце.
И ветер умирал, запутавшись о ветви.
И словно бы ослепшего глазницы
В осиротевший мир смотрели окна.
И жалобно на них дрожали стёкла,
Как на глазницах мертвеца ресницы.
Стропила, как изломанные рёбра
Свисали сверху, будто сломанные спицы,
В пустой проём дверей, сошедших с петель.
Влетаю в избу, словно свежий ветер,
И вижу: женщина лежит во тьме ночной.
Её лицо я вижу пред собой.
Оно в поту. Оно почти что рядом!
Как много выражает оно взглядом:
В нём и мольба, и стыд, и ужас муки.
Она ко мне протягивает руки.
Не до того! А женщина молчком
Копной волос стирает пот усталый,
Что струйкою стекает по лицу.


Я рядом  с ней ложусь на пол ничком.
К щеке прикладываю автомат, и стали
Ощущаю холод. Сейчас я должен
Привести к концу враждебный пулемёт.
Я целю точно и бью из автомата по нему.
Попал! И в этот миг, как бы нарочно,
Младенца крик разнёсся по дому.
И больше я не слышу ничего:
Ни грохот взрывов, ни визжанья пули,
Я слышу только громкий крик его.
Ведь это мои пули младенцу этому
Жизнь краткую вернули.
Но нету времени сейчас для нежных чувств!
Я молча положил у изголовья
Знак вечной жизни – чёрный хлеб,
Синоним жизни и антоним смерти.
Ушёл… и слышал, как орал взахлеб
Ребёнок, победивший смерть любовью.
О, как был в этот жуткий миг велик
Надсадный, жадный громкий детский крик.